Ахилла

«Понаблюдайте за молодыми людьми, с каким насмешливым вниманием смотрят они, как «запрягают» архиерея и на прочие всякие финтифлюшки архиерейской службы. Это только внешность, не дух, конечно, но она прямо выражает и внутреннее, духовное оскудение церковных людей…»

«Опять какой-нибудь анонимный поп с „Ахиллы”», — подумают многие при чтении этого отрывка, и ошибутся. Эти строки принадлежат священнику, родившемуся до революции, рукоположенному в священный сан в первый год после начала Великой Отечественной войны.

Текст читает Ксения Волянская:

Имя отца Сергия Желудкова часто можно увидеть в одном ряду с именами более известными: оо. Александра Меня, Николая Эшлимана, Глеба Якунина. Если искать информацию об отце Сергии в Яндексе, то после Википедии вы увидите ссылку на одиозный ресурс «Антимодернизм», который характеризует о. Сергия как крайнего модерниста, экумениста и даже атеиста, что уж совсем бессовестно.

У меня почти нет сомнений, что в наше время Сергей Желудков был бы одним из самых известных «неформатных» блогеров, пишущих на церковные темы. Он был невероятно диалогичным публицистом, и многие его работы рождались именно из диалога, из споров, которые его вдохновляли. В начале 1960-х годов он организовал переписку по вопросам веры, в которой участвовали профессора духовных академий, священники и миряне. Набрался машинописный том из 700 страниц, из которого потом родилась книга «Почему и я — христианин», опубликованная издательством «Посев» в 1973 году.

Как бы радовался он возможности сразу получать ответ на свои мысли, а не ждать два-три месяца письма от собеседника. Особенно сложно было вести полемику с астрофизиком диссидентом Кронидом Любарским — ему можно было отправлять из лагеря лишь два письма в месяц.

Эту дискуссию священника с атеистом, не потерявшую актуальности и по сей день, полностью можно прочитать на сайте «Разум или вера».

Интересно, что о. Сергий вовлек в этот диспут нескольких своих знакомых верующих христиан. Они переписывались с Любарским (под псевдонимами, конечно) через о. Сергия, который пересылал их письма в копиях (равно как и копии своих писем к этим людям). По сути, эта переписка представляет из себя расширенную версию любой фбэшной или жжэшной публикации: исходный пост обсуждался несколькими участниками, спорящими друг с другом в нескольких «ветках», с одной разницей — переписка была растянута на годы, и велась в безупречно тактичном и уважительном стиле со всех сторон, не выливаясь в привычный нам холивар. Желудкову не удалось, как ему этого ни хотелось, убедить Любарского назвать себя не только «анонимным христианином», но и агностиком. Но в письме жене Любарский писал, что существование таких людей, как Сергей Алексеевич, «является самым сильным доводом за христианство».

Исходным «по́стом», который открывал эту переписку, стал реферат Желудкова «Церковь доброй воли или христианство для всех», посвященный им Любарскому, который тогда отбывал заключение в мордовском лагере (познакомились они в 1971 году в Москве).

Суть воззрений Желудкова, изложенных в этой работе и неприемлемых для ортодоксов, коротко такова: кроме христианства веры, есть христианство воли, и порой атеисты или люди, исповедующие другие религии, оказываются ближе ко Христу, чем номинальные христиане. Он объясняет, что «волнующее откровение «анонимного» Христианства воли» получил «в личном общении, в драгоценных встречах» с «анонимными христианами», как назвал их католический теолог Карл Ранер.

Что из этого следует? То, что спасены будут все люди доброй воли, а не только крещеные. На это кое-кто из православных даже готов был бы согласиться — ладно уж, пускай. Но еще один вывод Желудкова с ортодоксальной «кочки зрения» — совсем ересь. Он говорит о том, что «Христос — глава всего человечества доброй воли», Церковь шире, чем нам кажется, в Теле Христовом есть живые клетки, не знающие своего Главу, вернее — не признающие Его Главой на словах, но своими делами свидетельствующие о Нем.

Вот лишь несколько выдержек из писем Желудкова Любарскому, дающих представление об экстравагантности его мыслей в глазах церковных традиционалистов:

«Христос — глава всего человечества доброй воли, а не только нашей церковной провинции крещеных, из которых многие столь наивно думают о себе, что только они спасаются. Нет, принцип спасения — не в вере, самой по себе, а в направлении воли».

«… ложно понятая идея покорности Богу освящала покорность властям человеческим».

«О, если бы люди покорялись Богу – не знали бы они никакого тоталитаризма».

О лучших из атеистов: «Вот подвиг свободы, который с точки зрения Христианства веры заслуживает высочайшей оценки. ДОСТОЙНО ЖИТЬ В НЕИЗВЕСТНОСТИ. Вот девиз мужества и свободы, при исполнении которого бывает радость великая на небесах».

«…когда в житейском разговоре пробуешь высказать мысль, что стихийное бедствие или мучительная смерть ребенка — не от Бога, что это поражение Бога, временное торжество мирового зла, — то встречаешь недоверие со стороны своих же христиан православных».

«„Не христианин — не спасется”. Рискуя опять подвергнуться обвинению в неблагочестии, я должен смело заявить, что это — ересь. Если уж браться что-то тут формулировать, то правильно, православно будет сказать примерно так: мы спасемся все вместе и каждый в отдельности, но христиане веры — в самую последнюю очередь».

«Святая Русь сегодня пополняется агностиками и политеистами. Православных в святой Руси очень мало».

С такими взглядами понятно, что судьба Желудкова легкой быть не могла. В наше время он был бы топовым блогером, это да, но, как и в свое время — клириком, скорее всего, заштатным. Судьба его была легкой разве что в сравнении с его побывавшими в лагерях собратьями.

Впервые об отце Сергии верующие узнали в период антирелигиозной кампании 1956-60 годов, когда многие священники публично отрекались от веры через газеты. По рукам тогда ходил ответ отца Сергия своему бывшему однокашнику по Ленинградской семинарии, одному из этих отрекшихся, Дарманскому. О том, какое глубокое впечатление произвел этот ответ, вспоминал учившийся тогда в Киевской духовной семинарии приснопамятный протоиерей Павел Адельгейм:

«Письмо отца Сергия поразило нравственной позицией христианина, сочувствующего беде однокурсника. Он не сказал ни слова осуждения. Разобрав наивные рассуждения Дарманского по существу, с душевной теплотой отец Сергий утешал его и призывал не отчаиваться, „ибо у Бога море милости“».

Как свидетельствовал отец Павел, Желудков обладал редким для православных талантом никого не осуждать: он «обычно приходил побеседовать на разные темы, которые его волновали, но как только разговор переходил на конкретного человека, сразу поднимался, говорил: «ну, мне пора» и надевал свое тяжелое пальто».

Публицист, церковный историк Анатолий Краснов-Левитин, который познакомился и сблизился с отцом Сергием в начале 60-х, так пишет о нем в книге «В поисках Нового Града»: «Однажды я, рассердившись на отца Сергия за одно из его писем, написал ему (по своему обыкновению) грубое письмо. Потом, заехав в Псков, попробовал об этом письме заговорить, объясниться. Ответ: «Я этого письма не получил. Почта не сработала». И никогда больше об этом моем письме между нами разговора не было».

Одна из его друзей, ленинградский преподаватель вспоминала, по свидетельству журналиста Сергея Бычкова, об его отношении к стукачам: «Жалость, даже сочувствие вызывали у него недостойные люди: „Это трагическая душа… Пожалеть его надо”».

Сергей Бычков цитирует одного из друзей отца Сергия: «Сергей Алексеевич умел слушать, сердце его ликовало при дружеских беседах, объединявших людей, а в его присутствии незаметно все вокруг уходило от обыденности. (…) он был катализатором, убыстряющим процесс духовного роста окружающих. Однако неверно было бы представлять его как благостного пастыря с доброй улыбкой на устах (а когда он улыбался, лицо его просто светилось) — это был ум тонкий, ироничный, с прекрасным чувством юмора. Людей он видел сразу и «насквозь», любил давать точные, краткие определения. Сергея Aлексеевича отличала ныне забытая, изысканная вежливость и почтительность к окружающим. В письменных обращениях он употреблял выражение «глубокоуважаемая госпожа, господин», и это придавало какой-то особый оттенок содержанию текста».

***

Сергей Алексеевич Желудков родился в московской купеческой семье в 1909 году. В юности общался с одним из лидеров обновленческого движения епископом Антонином (Грановским), посещал лекции в обновленческой Московской духовной академии.

Два года он провел вольнонаемным на строительстве Байкало-Амурской магистрали. С 1930 года работал в различных строительных организациях десятником, техником-нормировщиком, потом бухгалтером. Практически всю зарплату отсылал сестре, муж которой был репрессирован в 1937 году.

Осенью 1945 года он оставил светскую службу и стал псаломщиком Знаменского храма в поселке Верхний Тагил Свердловской области.

22 мая 1946 года епископ Свердловский Товия (Остроумов) рукоположил Желудкова во иерея целибатом. А дальше его все время переводят с прихода на приход: служил третьим священником Всехсвятского храма в Свердловске, был настоятелем верхнетагильской Знаменской церкви, Никольского храма в Любятове (ныне в черте Пскова), служил в кафедральном Успенском соборе Смоленска, храмах Тульской и Псковской области.

В 1958 году отец Сергий закончил книгу «Литургические заметки», цитату из которой я привела в начале, отправил рукопись в богословскую комиссию. Сохранилось письмо от 1960 года священноисповедника епископа Афанасия (Сахарова) архиерею Владимирской епархии, в котором он очень высоко, хотя и в высшей степени дипломатично, отзывается об отце Сергии, объясняя ненависть к нему ревнителей его суждениями и деятельностью, направленной к восстановлению уставных порядков.

О первом впечатлении от «Литургических заметок» о. Александр Мень рассказывал так:

«В 58-м году (я еще был начинающий служитель Церкви) мне попалась книжка, самиздатская, которая называлась «Литургические заметки». Я стал читать — и был поражен! Блестящий стиль, свежая мысль, смелый подход к проблемам, с которыми я в алтаре уже столкнулся давно, ибо с 50-го года уже находился в алтаре и невольно думал об этих церковных проблемах. И вдруг я нахожу человека, который говорит об этом смело, и как он это говорит! И там стояло: «С. Желудков». Кто бы это был? — я понятия не имел об этом человеке, у нас в Москве о нем никто не слышал. Я понимал, что это выдающийся стилист, человек яркой мысли! Откуда он взялся?..

В этом же году я поехал в Ленинград, и в Ленинградской духовной семинарии увидел на стенде фотографии выпускников; среди них была фотография человека, священника, какого-то кавказского типа, с черной, иссиня-черной бородой, лысоватого, с глубокими такими глазами. И я подумал: вот, оказывается, какой этот Желудков».

Говорят, что отец Александр отзывался о нем: «Ну, отец Сергий… Он же еретик, но — благочестивый еретик!»

В Ленинградской семинарии отец Сергий учился два года вместо четырех: поступил, уже будучи священником, сразу на III курс и успешно окончил в июне 1954 года.

В 1959 году на Желудкова завели уголовное дело. Он пытался защитить прихожанку церкви в Великих Луках, которая выздоровела после того, как ее провели вокруг часовни Ксении Петербургской, и, конечно, рассказывала об этом знакомым. Против нее было возбуждено уголовное дело «за распространение ложных слухов». Отец Сергий стал обращаться в различные инстанции с жалобами на произвол. Тогда-то и завели уголовное дело на него самого — обвинили в клевете. Дело вскоре было прекращено, но неудобного попа лишили регистрации, необходимой священнослужителю.

Последние 25 лет жизни он был заштатным клириком, жил в Пскове, в доме своей прихожанки Татьяны Дроздовой. Будучи настоятелем Никольской церкви в Любятово, отец Сергий взял ее, отсидевшую по 58-й статье, на работу церковным счетоводом. Когда сам батюшка оказался за штатом, Татьяна Гавриловна дала ему приют в своем доме, создала условия для жизни и работы.

Здесь в 1976 году произошла его встреча с отцом Павлом Адельгеймом. «Отец Сергий запомнился мне, — вспоминал о. Павел, — в старом пальто, тяжелом, как вериги, и облезлой шапке. Он их так и носил до самой смерти. Сокровищ на земле он не собирал и жил подвижником и бессребреником, буквально в голоде и холоде. Не всегда мог затопить печку за отсутствием дров, не всегда мог купить хлеб за отсутствием денег».

В эти годы он много писал, стал известен как церковный публицист и общественный деятель. В 1973 году в Германии вышла его книга «Почему и я — христианин», предисловие к которой написал о. Александр Шмеман, этим же годом датирована его работа «Общая исповедь». Жил, понятное дело, под пристальным оком органов госбезопасности. Адельгейм вспоминал: «Об офицерах организации говорил: „среди них тоже есть хорошие люди”. Ещё говорил про псковское КГБ: „дракон у нас добрый”». 

«Отец Сергий был гуманистом в самом положительном смысле слова. Он любил человека, следуя заповеди Того, Кто «так возлюбил мир, что Сына Своего единородного дал, дабы всякий верующий в Него не погиб, но наследовал вечную жизнь». Подобно Богу, о. Сергий ставил Человека в центре бытия, ибо спасением Человека обусловлен Божий Промысел. О. Сергий полагал, что весь образ жизни церкви и ее проповедь следует приспособить к современным особенностям эпохи и психологии человека. Он призывал к «широте церковного разномыслия», основанного на стремлении понять друг друга людям различных взглядов. Какой смысл молиться «о соединении всех», если ничего для этого самим не делать? Противники такого взгляда называли это либерализмом, модернизмом, конформизмом, а то и екклезиологической ересью». (Из записей отца Павла Адельгейма в Живом Журнале.)

В последние годы Желудков сблизился со многими правозащитниками, познакомился с А.И. Солженицыным, А.Д. Сахаровым, много беседовал и переписывался с ними, стал членом организации «Amnesty International», подписывал письма в защиту политзаключенных, помогал участникам диссидентского движения.

Отдельная история — знакомство и общение Желудкова с Надеждой Мандельштам в период ее воцерковления. В начале 70-х она приезжала в Псков на лето и гостила в Любятове у отца Сергия. Вот что вспоминает об этом Е. Дмитриева-Маймина, дочь Евгения Маймина и Татьяны Фисенко, коллег Надежды Яковлевны по псковскому пединституту, где она преподавала английский с 1962 по 1964 год:

«Самым ярким событием бывал день приезда Н. Я. Она прилетала из Москвы на самолете. В псковский, очень сельский по виду, а потому и очень уютный аэропорт мчались в те вечера два такси. В одном — отец Сергий и Татьяна Гавриловна. В другом — мы с мамой и Лина Георгиевна Дюкова (в другой раз была еще и Софья Менделевна Глускина). Надежда Яковлевна медленно сходила с трапа, а мы все уже бежали ей навстречу с цветами. (Наверное, она все же приезжала три раза, потому что я помню эти встречи именно как повторяющееся действо.) У отца Сергия глаза при этом как-то по-особому начинали светиться. Впрочем, мне кажется, что светились они у него всегда. А затем все ехали в любятовский деревенский дом. Вокруг дома был яблоневый сад, казавшийся “Эдема списком сокращенным” (Татьяна Гавриловна зарабатывала себе на жизнь, продавая иногда на рынке яблоки). В доме была фисгармония. Отец Сергий прекрасно играл, а у Татьяны Гавриловны был ангельский голос (впрочем, при характере отнюдь не ангельском). Так что “посиделки” в любятовском доме, и в день приезда, и в остальные дни, начинались с духовных песнопений».

Бывал и отец Сергий в гостях у Надежды Яковлевны в Москве.

Вот каким он запомнился Ирине Глинке, хорошей знакомой Надежды Мандельштам:

«Позже, чем Мень, появился в доме Н. Я. другой священник, разительно на того непохожий: отец Сергий Желудков. Старенький псковский священник, “отрешенный от служения” местными епархиальными властями (не за нарушения какие-то, а просто за непохожесть на других, как я понимаю), сиял такой добротой, что светлее становилось вокруг, ей-богу!.. Я все мечтала в Псков съездить к нему, да никак не получалось… Каждая встреча с ним и даже коротенькое общение надолго оставляли непроизвольно появлявшуюся на лице улыбку, про которую кто-нибудь из оказавшихся рядом спрашивал с удивлением: “Ты что?…” А тебе и ответить нечего! Просто на душе хорошо…»

Духовный отец Надежды Мандельштам, отец Александр Мень, «разительно непохожий», по впечатлению Ирины Глинки, на Желудкова своей красотой в противовес невзрачности о. Сергия, оставил о нем подробные воспоминания:

«…я однажды вечером сидел в домике при церкви, в сторожке, вдруг постучался человек: небольшого роста, в шляпе, с короткой седой бородой, с очень знакомым, как мне показалось, лицом. Знаете, бывают такие лица, как родные, как будто ты их тысячу раз видел. Он приподнял свою шляпу и коротко сказал: «Здрасте, я — Желудков». И мы сразу почувствовали с ним какую-то близость. И я вам скажу по своему опыту (за многие годы общения с десятками, сотнями, а может быть и больше, людей): этот человек своим общением давал удивительно много! Разговор с ним обогащал! Это была совершенно неповторимая личность. Потому что он пробуждал в собеседнике то, что в том еще дремало. Мне он всегда напоминал Сократа; не только своей, так сказать, внешностью, но его способностью стимулировать мысль другого человека, его способностью быть открытым к другому. Это редчайший дар — как доброта, веселая ирония, смелость суждений».

А вот как увидел отца Сергия духовный сын о. Александра Меня, литератор, музыкант Владимир Ерохин:

«Отец Сергий Желудков был человек абсолютной духовной чистоты. В нем не было ничего пошлого, приземленного, хотя ходил он по грешной земле в рваном сером пиджаке. Он был чистый и оборванный. И напоминал своим обликом Григория Саввича Сковороду, который любил говорить: «Мир ловил меня, но не поймал». «Пока ты не весел, то все ты нищ и гол».

Я удивлялся тому, как охотно он общался с неверующими, но отец Сергий успокаивал:

— Это ничего, что неверующие. Важно — во что не верующие.

Он был ревностный служитель Божий. Это была ревность от чистого сердца и по уму».

Одним из самых своеобразных людей, встреченных им в жизни, считал Желудкова Краснов-Левитин, а уж он верующих, да и священников на своем веку повидал:

«Своеобразие отца Сергия в том, что он представляет собой симбиоз типа религиозного народного искателя (исконный русский тип), сектантского вожака, странника, самоучки с европейски образованным (хотя и не систематически), начитанным интеллектуалом. В нем есть что-то от так называемого «диакона» (из «Жизни Клима Самгина» Максима Горького), от героя «Исповеди» того же автора».

Правозащитная деятельность Желудкова, которую ему ставят в вину ревнители благочестия до сего времени, начиналась, по воспоминаниям Краснова-Левитина, так:

«В январе 1968 года в Москве имел место громкий политический процесс. Суд над Гинзбургом, Галансковым, Лашковой и Добровольским. Суд вызвал целый ряд откликов и в международной прессе, и в самиздате.

С этим процессом, между прочим, связано первое появление на арене самиздата Павла Литвинова, внука знаменитого советского дипломата, который совместно с Ларисой Богораз написал письмо в защиту осужденных. Впечатлительный и импульсивный, отец Сергий прочел это письмо, и оно его поразило. Ночью он увидел странный сон: покойный Папа Иоанн XXIII, память которого он, как и все мы, глубоко чтил, явился ему и изрек: «Они хорошие люди, но с ними нет священника».

Утром отец Сергий написал Литвинову приветственное письмо. И после этого он становится участником так называемого правозащитного движения.

После этого мы встречались с ним уже в новом качестве, в качестве соратников в русском демократическом движении.

Когда я был в заключении в 1971—1972 годах, отец Сергий писал мне в лагерь прекрасные, глубокие по содержанию письма. Причем наши богословские братские споры продолжались и здесь».

Не только Анатолию Эммануиловичу — многим отец Сергий писал в тюрьмы и лагеря, действенно помогал их близким.

***

Отец Сергий скончался в Москве 30 января 1984 года после тяжелой онкологической операции. Сергей Бычков пишет: «Он много звонил, сообщая друзьям о своей болезни и предстоящей операции, а в остальном вел себя обычно: говорил, слушал, восторгался новым анекдотом, только руки беспокоились. Знал, что операция смертельно опасная, но утешал: «Что ж, ведь я не воевал, другие ведь воевали, а мне вот — операция». Потом сказал: «Мне нужно еще года два-три. Тогда я успею». К смерти готовился — причастился, перед больницей объездил всех друзей».

Отпели отца Сергия в Богоявленском соборе по священническому чину. Друзья и близкие перевезли его прах в Псков и похоронили его близ храма в Любятове.

В завещании, написанном незадолго до смерти, отец Сергий писал: «Как можно меньше хлопот с похоронами. Если Смерть случится в Москве или Ленинграде — совершить кремацию и отпеть заочно. Если похороны будут во Пскове, то очень прошу — пусть не вздумает священник говорить речь». Оставил и краткие распоряжения: кому сообщить о его кончине, кому раздать «наследство»: крест с эмалью, канцелярские принадлежности (папки, лента для пишущей машинки, копирка — ценные вещи для занимающихся самиздатом), пара облигаций, сберкнижка с копеечным счетом.

Через пять лет (за полтора года до собственной гибели), на вечере памяти отца Сергия протоиерей Александр Мень сожалел о том, что влияние Желудкова было «весьма ограниченным, осталось в основном в каких-то кулуарах, узких кругах». «У нас не так много таких ярких личностей, — говорил он. — Мы должны их помнить. Как говорил один прекрасный литературовед о своем герое: «Мы ему уже не нужны, но он нам нужен». Так вот, такие люди, как Желудков, нужны нам».

Помним ли мы отца Сергия, нужен ли он современным христианам?

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: