Ахилла

Сигизмунд Кржижановский (30 января/11 февраля 1887, Киев — 28 декабря 1950, Москва) — советский писатель и драматург, философ, историк и теоретик театра.

I

Случилось то, что когда-то, чуть ли не в XIX столетии, было предсказано одним осмеянным философом: умер Бог.

В ангельских сонмах уже давно затлело и разгоралось предчувствие недоброго. И в сомкнутом круге серафимов давно шептали, роняя шептание в шелесты крыл, о неизбежном. Но никто не смел взглянуть, пустота зародилась и ширилась, черной ползучей каверной, там, где был Он, развернувший пространства, бросивший в бездны горсти звёзд и планет. Ничто холодило воскрылья, оперённые груди, ползало на беззвучно ступающих чёрных лапах по эллиптическим и круговидным орбитам миров, — но никто не смел взглянуть.

Был херувим, именем Азазиил.

— Хочу видеть, — промолвил он.

— Погибнешь, — зашептали вокруг.

— Как может погубить погибший? — отвечал Азазиил, и, распахнув крылья, глянул.

И раздался вопль Азазиилов: умер Бог! умер Бог!

Ангелы повернули лики к средине средин и узрели там зияющее чёрною ямою Ничто.

— Умер… Умер Ветхий Днями, — пронеслось от сонмов к сонмам, от звезды к звезде, из земель в земли. А херувим Азазиил развёрстыми зеницами вбирал даль: ничего не менялось. Бог умер — и ничего не менялось. Миги кружили вкруг мигов. Всё было, как было. Ни единый луч не дрогнул у звёзд. Ни одна орбита не разорвала своего эллипса.

И слёзы задрожали в прекрасных очах Азазиила.

II

Томас Грэхем, шлёпая туфлями, подошёл к книжному шкафу. Потянув за его стеклянную дверцу, он ясно видел, как по скользкой поверхности дверцы

поползло и скрылось хорошо знакомое старое бритое морщинистое лицо с чуть прищуренными глазами; за отползшим вбок отражением блестели цветными корешками — книги. Мистер Грэхем повёл глазами по переплётам и не нашёл.

Помнил ясно: зелёный, невысокий корешок, с золотой строкой, опрокинутой на свою начальную букву: θ. В рассеянности, потрогал пальцами шероховатые переплёты у двух-трёх книг: нужный корешок не зазеленел ниоткуда. Доктор Грэхем досадливо потёр ногтем большого пальца переносицу: где бы ему быть.

Доктор Грэхем, престарелый и заслуженный профессор Лондонской Высшей Школы по кафедре «Истории религиозных предрассудков», был большим чудаком и любил, особенно в минуты недоумения и досады, старинную вышедшую из людских обиходов фразеологию, поэтому-то он, проведя ещё раз пальцами по корешкам, пробурчал:

— Бог знает, куда она девалась.

Но Бог не знал, куда девалась книга мистера Грэхема: даже этого. Он был мёртв.

III

Мистер Брудж, сидя перед фотометром в круглом малом павильоне № 3-а Гринвичской Обсерватории, спешил закончить скучное поверочное вычисление суммы звёздного света в созвездии Скорпиона. Подведя изумрудно-белую β к пересечению нитей внутри рефрактора, он левой рукой повернул закрепляющий винт, а правая быстро нажала стальную пуговку: и тотчас же зашуршал часовой механизм.

Вокруг было тихо. Мистер Брудж притиснулся глазом к окуляру. Щёлкнул зажим: в поле зрения зажглось электрическое пятнышко. Оставалось повернуть раз-другой микрометрический винт… — как вдруг произошло нечто странное: звезда β потухла. Лампочка горела, а звезда потухла.

Мистер Брудж не растерялся. «Часовой механизм», — подумал он: но вертикально натянутая стальная нить мерно вращала колёсико, с прежним ритмическим шуршанием. Не веря стеклу, Брудж откинулся на спинку кресла и простым глазом посмотрел в чёрный сегмент ночного неба, наклонившегося над круглым раздвижным сводом павильона. «Альфа на месте, Гамма на месте, Дельта тоже, Беты — нет», — сказал вслух Брудж, и голос его как-то странно и мёртво прозвучал в пустом павильоне. Придвинул лампочку; всмотрелся в звёздную карту: «β». Странно, — была и нет. Брудж глянул на часы: отметил на полях карты — «anno 2204.11.11. 9№ 11» Scorpio β/†/ — obiit. (Звезда β созвездия Скорпиона умерла (погасла) (лат.))

Надвинул шляпу, потушил свет. Долго стоял в темноте, пробуя покончить с какой-то мыслью. Вышел, тихо прикрыв за собой дверь: ключ не сразу выдернулся из замка, так как руки мистера Эдуарда Бруджа чуть-чуть дрожали.

IV

Это произошло одновременно, миг в миг, с исчезновением звезды β.

Виктор Ренье, прославленный поэт, работал у зелёного колпачка лампы над поэмой — «Тропинки и орбиты»: из-под пера выпрыгивали буквы. Рифмы звучали остро-созвонно. Мозг укачивало мерным ритмом. Черты длинного лица Ренье заострились и разожглись румянцем. Счастье поэтов — припадочно. Это и был — редкий, но сильный приступ счастья: и вдруг — что за чёрт? — мягкий толчок в мозг, — и всё исчезло, от вещи до вещи, будто свеянное в пустоту.

Правда, ничто не шевельнулось: всё было там, где было и так, как было. Но из всего — пустота: будто кто-то, коротким рывком выдернул из букв звуки, из лучей свет, оставив у глаз одни мёртвые линейные обводы. Было всё, как и раньше, и ничего уже не было.

Поэт глянул на рукопись: буквы, из букв слова; из слов строки. Вот тут пропущено двоеточие: поправил. Но где же поэма? Огляделся вокруг: у локтя — раскрытые книги, рукописи, зелёная шляпка лампы; дальше — прямоугольники окон: всё — есть, где было, и вместе с тем: нет.

Ренье зажал ладонями виски. Под пальцами дёргался пульс. Закрыл глаза и понял: поэзии нет. И не будет. Никогда.

V

Если бы в феврале 2204 года газетам сообщили о смерти Бога, то, вероятно, ни одна из них, даже тридцатидвухстраничное «Центро-Слово», не отвела бы и двух строк петита этому происшествию.

Самое понятие «Бог» давно было отдумано, изжито и истреблено в мозгах.

Комиссия по ликвидации богопочитаний не функционировала уже около столетия за ненадобностью. Правда, историки писали о кровавых религиозных войнах середины XX и начала XXI столетия, но всё это давно отошло и утишилось, — и самая возможность существования и развития вер в богов была объявлена результатом действия болезнетворных токсинов, ослаблявших из века в век внутричерепную нервную ткань. Был открыт и уловлен стеклом микроскопа даже особый fideococcus — вредитель, паразитирующий на жировом веществе нейрона, деятельностью которого и можно было объяснить «болезнь веры», древнюю mania religiosa, разрушавшую правильное соотношение между мозгом и миром. Правда, мнение это оспаривалось Нейбургской школой нейропсихологии, — но массы приняли fideococcus’а.

Заболевавших верою в Бога (таких было всё меньше и меньше) тотчас же изолировали и лечили особыми фосфористыми инъекциями — непосредственно в мозг. Процент излечимых был доведён до 70-75, человеческий же остаток, сопротивлявшийся инъекционной игле, так называемых «безнадёжно надеющихся», селили на малом острове, прозванном — неизвестно кем и почему — «Островом Третьего Завета». Здесь, за сомкнувшейся высокой стеной для неизлечимо верующих, была построена даже «опытная церковь»: дело в том, что некоторые авторитеты, опираясь на древнее медицинское правило «simila similibus curantur» (подобное излечивается подобным), находили, что morbus religiosa (болезнь веры) имеет тенденцию в самых её тяжёлых и, казалось бы, неизлечимых формах, самоизживаться и что опытная церковь и лабораторное богослужение могут лишь ускорить естественное разрешение процесса в ничто.

Опытная церковь была просторной сводчатой комнатой, с верхним светом. Она была оклеена серыми обоями с чередующимися вдоль длинных полос чёткими изображениями: крест — полумесяц — лотос; крест — полумесяц — лотос. У центра комнаты — круглый камень. На камне — курильница. Всё.

В миг Азазиилова вопля, больные верой, расставленные шеренгами вокруг круглого камня, молились, под наблюдением врачей. Они стояли молча, даже губы их не шевелились. И только сизому ладанному дымку в кадильнице разрешено было двигаться: покружив серо-синими спиралями, дымок потянулся было прозрачной нитью вверх, точно пробуя доползти до неба, но, закачавшись, стал мутными налётами оседать вниз. И вдруг дальний-дальний еле внятный крик, оброненный небом, ударился о купол, скользнул вдоль стен и, точно разбившись о землю, смолк. Врачи не слышали крика: они лишь видели ужас, скомкавший лица и разорвавший шеренги внезапно сбившихся в кучу, стонущих и шепчущих больных. Затем всё вернулось in ante (к прежнему). Но изумлению врачей не суждено было закончиться сразу: в течение недели больные — один за другим — выписывались, заявляя кратко: «Бог умер». Расспросы оставляли без ответа. Последним ушёл ветхий старец, бывший священником и как бы последним апостолом опытной церкви островка.

— Мы оба были стары, — сказал он, опуская голову, — но мог ли я думать, что переживу его.

Остров Третьего Завета — опустел.

VI

Мистер Грэхем отыскал нужную книгу. Оставалось навестить цитату, проживающую, кажется, на странице 376. Улыбаясь, мистер Грэхем согнул палец и легонько постучал в переплёт: можно? (он любил иной раз пошутить с вдовствующими мыслями мертвецов). Из-за картонной двери не отвечали. Тогда он приоткрыл переплёт и — глазами на 376: это была та давно забытая строка старинного автора, начинавшаяся со слов «умер Бог». Внезапное волнение овладело мистером Грэхемом. Он захлопнул книгу, но эмоция не давала себя захлопнуть, ширясь с каждой секундой. Схваченный новым ощущением, мистер Грэхем с некоторым страхом вслушался в себя: казалось, острошрифтные буквы, впрыгнув ему в зрачки, роем злых ос ворошатся в нейронах. Пальцы к выключателю: лампы погасли. Грэхем сидел в темноте. В комнату уставились тысячью оконных провалов сорокаэтажные дома. Грэхем спрятал глаза под веки.

Но пляска бурь продолжалась: «Бог умер — умер Бог». Боясь шевельнуться, он судорожно сжал пальцы: ему казалось — стоит коснуться стены и рука продавится в пустоту. И вдруг мистер Грэхем заметил: губы его, шевельнувшись, выговорили: Господи! В эту ночь первый чёрный луч из Ничто, сменившего Всё, прорвав крылатые круги, достиг земли.

И затем началось что-то странное. Краткое сообщение Бруджа об утерянной β Скорпиона не переступило круга специалистов. Но факты, опрокидывающие цифру и формулу, стали множиться, что ни день: звёзды, то и дело, не загорались в заранее исчисленные секунды у пересечения нитей меридионала.

Внезапно в созвездии Весов вспыхнул изумрудный пожар, осиявший отблесками полнеба. Звёзды сгорали и гибли одна за другой. Спешно измышлялись гипотезы для покрытия фактов. Древнее слово «чудо» затлело в толпах. Радио успокаивало, предсказывая близкий конец катаклизма. Электрические солнца, повисши на проводах от небоскрёба к небоскрёбу, заслоняли бело-жёлтыми лучами беззвёздящееся, пустеющее небо. Но понемногу и орбиты соседних планет стали разрываться и спутываться. Тщетно выпученные стекла телескопов обыскивали чёрную бездну, пробуя изловить хоть один звёздный блик. Вокруг земли зияла черным-чёрная тьма. Теперь нельзя было скрывать от масс: укрощённая числами, расчерченная линиями орбит бездна, расшвыряв звёзды, смыв орбиты, восстала, грозя смертью и земле. Люди прятались на холодеющей и одевшейся в вечные сумерки земле, за камни стен, под толщи потолков, ища глазами глаз, дыханием дыхания: но к двум всегда приходило и незваное третье: стоило отвести взгляд от взгляда — и тотчас, — у самых зрачков — слепые глазницы третьего; стоило оторвать губы от губ, — и тотчас — чёрным в алое — ледяной рот третьего.

Сначала умерла поэзия. А после и поэт Ренье — омочив обыкновенное стальное перо в баночку с FSN, он проколол им кожу: этого было достаточно.

За ним и другие. Но профессор Грэхем продолжал пользоваться пером для прямых его целей: он написал книгу — «Рождение Бога». И странно, автора не заключили на Остров Третьего Завета, как это сделали бы раньше, а книга к концу года шла сорок первым изданием. Впрочем, территории опустевшего островка и не хватило бы теперь для всех, захваченных эпидемией morbus religiosa. Островок точно раздвинул берега, расползся по всей земле, отдавая её царству безумия. Люди, запуганные катастрофами, затерянные среди пустот, прозиявших из душ и из пространств, трепещущим стадом сбились вокруг имени Бога: «это кара за века неверья» — гудело в массах. И указывая на разваливающийся вокруг умершего Бога мир, пророки у перекрестков кричали: «Вот чудеса Господни!», «Покайтесь!», «Прославьте имя творца!». Под «имя» спешно подводились алтари. Над алтарями нависали своды. Храмы, один за другим, бросали в чёрное небо золото крестов и серебро лун.

Происходило то, чему и должно было произойти: был Бог — не было веры; умер Бог — родилась вера. Оттого и родилась, что умер. Природа не «боится пустоты» (старые схоласты путали), но пустота боится природы: молитвы, переполненные именами богов, если их бросить в ничто, несравнимо меньше нарушат его нереальность. Пока предмет предметствует, номинативное уступает место субстанциональному, имя его молчит: но стоит предмету уйти из бытия, как тотчас же появляется, обивая все «пороги сознания», его вдова — имя: оно опечалено, в крепе, и просит о пособии и воспомоществованиях. Бога не было — оттого и сказали все, искренне веруя и благоговея: есть.

Реставрировался древний культ: он принимал старые католические формы.

Был избран первосвященник, именем Пий XVII. Несколько стёртых камней давно срытого Ватикана были перенесены с музейных постаментов снова на пеплы Рима: на них, обрастая мраморами, возникал Новый Ватикан.

Настал день освящения новой твердыни Бога. День ли: сумерки теперь не покидали землю; чёрное беззвёздное небо раззиялось вкруг планеты, всё ещё ведомой слабнущими и гаснущими лучами солнца по одинокой последней орбите мира. На холмах, вокруг нового храма, собрались мириады глаз, ждавших мига, когда престарелый первосвященник поднимет триперстие над толпами, отпуская и их в смерть.

Вот у мраморных ступенек закачалась старинная лектика; и старческое «in nomine Deo» (Во имя Господа) пронеслось над толпами. Дрожащая рука, благословляя, протянулась к чёрному небу. На хоругвях веяли кресты. Тонкие ладанные дымки струились в небо: но небо было мертво. Тысячи и тысячи губ, повторяя «имя», брошенное им urbi et orbi (Граду и миру (лат.) — формула из традиционного благословения римского папы, означающая, что благословение распространяется на «град» (Рим) и на весь мир), звали Бога, тысячи и тысячи глаз, поднявшись кверху вслед за триперстием и дымками кадилен, искали там за мёртвым и чёрным беззвездием Бога.

Тщетно: Он был мёртв.

1922

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: