Ахилла

Этот «запоздалый отзыв на нашумевший текст», по собственному выражению автора, прислал очередной анонимный священник, который условно подписался «священник Федор Ртищев». Думается, что текст нельзя назвать запоздавшим, тем более, что полемика в ортоСМИ продолжается, только что вышла статья покаявшегося бывшего бунтаря-священника, который по полочкам разложил, почему исповеди «бывших» так же нехороши, как и сами бывшие.

***

Сейчас, когда обсуждение «Исповеди анонимного священника» немного утихло, можно спокойно оглянуться и взвешенно рассудить, как нам, священникам, жить дальше. Как говорит популярный мем, «наша жизнь не будет прежней». Так как поднятые в тексте вопросы, а скорее даже – широкое обсуждение исповеди, ставят нас перед совершенно новыми перспективами.

Оппоненты пытались доказать друг другу и общественности, либо что все не так плохо, как описано в исповеди, либо, наоборот, что все так и есть. На мой взгляд, это была по большей части тупиковая дискуссия, и на этот текст важно взглянуть под совершенно другим углом – попытавшись понять, какие уроки мы, священники, можем из этого текста извлечь?

Современное духовенство оказалось в плену народных представлений о нем самом. Считается, что священник должен знать ответы на все вопросы – от бытовых («покупать ли холодильник?») до высокодуховных («как правильно творить Иисусову молитву?»). Таково общепринятое мнение, крепко засевшее в нашем народе и основывающееся на твердом убеждении, что священник, видимо, имеет особый «канал» для связи с Богом, является необходимым посредником в деле узнавания воли Божией. На самом деле причина этого – укоренившееся в русской культуре отношение к Церкви и священнослужителям. Не в последнюю очередь играет роль и психологическое желание прихожан переложить ответственность за принимаемые решения.

Рассмотрим один пример: в начале любого поста к священнику обращается масса народа, желающих получить благословение на «послабление». Причины обычно самые уважительные – здоровье, беременность или лактация, возраст. Но если люди сами понимают свои причины, почему они не могут самостоятельно принять решение о своей диете? Потому что страшно. Страшно, что «злой бог», в которого они верят, накажет их за самоуправство. И вот идут они к батюшке, который «как-то там договорится». Это, может быть, звучит смешно, но это просто перевод на язык иронии реальной человеческой мотивации, реального отношения к благословению священника.

И все, абсолютно все, священники встраиваются в эту систему отношений, принимают на себя роль mediator Dei, потому что иначе не получается. Кто-то в эту роль вживается так, что уже не может отделить от себя эту маску, кто-то принимает ее с меньшей охотой, но никто не выпадает из этой поруки.

Но священник – не медиатор. Он живой человек, со своими грехами, страстями, слабостями, увлечениями. И, как и в жизни любого человека, у него случаются кризисы, в том числе профессиональные. Только вот его профессиональные кризисы связаны ни с чем иным, как с основополагающими вопросами бытия, «проклятыми вопросами», и в этом специфика его рода деятельности. Но церковная среда отказывает священнику в праве на такие кризисы. И как только звучит эта тема, сыплются как из рога изобилия проклятия и обличения в адрес собрата. «Сомнения свойственны слабости человеческой, но мы должны молиться, чтобы милосердый Господь укрепил нас» – эти слова безымянного, «среднестатистического» священника из одного литературного произведения прекрасно являют привычное и укоренившееся в Церкви отношение к кризисам веры.

Иначе говорит Священное Писание: «Так умолкните и дайте мне сказать, а там – будь что будет… Он меня убьет, и нет надежды, но буду твердить Ему, что я прав – и в этом мое спасение», – это слова не «анонимного священника», не богохульника, а праведного Иова (Иов 13:13, 15-16, перевод РБО). Он тоже прямо и откровенно высказывал Богу все, что думает, ему приходилось выслушивать от своих друзей «святые банальности», но именно Иов, а не они, в своей искренности и честности, «уязвленности», оказался Богом оправдан.

Пора уже давно посмотреть на «кризисы веры» не как на слабость, а как на мощный стимул духовной жизни, поиск обновления своего сердца, своих отношений с Богом. Прекрасно об этом сказал папа Франциск в одном из недавних своих интервью: «Без кризисов невозможен рост. Это относится ко всем людям. Сам биологический рост является кризисом. Кризис ребенка, который взрослеет. В вере все точно так же. … Я не хочу сказать, что кризис — это хлеб насущный веры, однако вера, которая не переживала кризис, чтобы вырасти из него, остается инфантильной».

Другой важный урок, который нам преподала «Исповедь анонимного священника» – не вешать ярлыки. И именно с этим у большинства комментаторов серьезные проблемы. Как только не заклеймили в эти дни анонимного автора – «ренегат», «отступник», «апостат», «потерявший веру», «оступившийся священник» и проч. Практически никто не принимает в расчет, что батюшка честно рассказал очень широкой аудитории о своем внутреннем состоянии. О чем этот текст? Не столько о внутреннем кризисе и о самоопределении человека, проживающего этот кризис, сколько о месте такого человека в Церкви. И не так важно, что текст не подписан. Анонимность здесь – залог искренности. В конце концов, кто из нас может честно и без прикрас описать свое состояние в самые критические моменты?

Имеем ли мы право судить о вере анонимного автора, о качестве его духовной жизни, о том, где и когда он оступился? Говорить, что «выгорание наступает от недостатка веры» и т.п. Да Господь такую искренность и вменит ему в праведность, а нас с нашей самодовольной уверенностью в своей вере и правоте осудит за то, что не проявили милость, а судили по закону!

Но важно и поставить вопрос иначе: где может найти утешение священник, находящийся в подобном состоянии? В Церкви? Едва ли, ведь публикации и личные отзывы последних недель демонстрируют совершенно иную картину.

Но давайте немного помечтаем. В чем такая поддержка могла бы заключаться? Во-первых, в элементарном милосердии и готовности выслушать. Для этого нужна среда неформального общения с собратьями, некое неформальное объединение духовенства по типу братства или кружка, которое ставило бы своей целью именно созидание благоприятной среды для доверительного общения. Инициатива тут не может и не должна исходить сверху, но только от самих клириков, благо хорошие примеры таких объединений существуют. Но, как говорил один епископ, «если видишь, как беседуют два попа, будь уверен: они обсуждают либо собрата, либо архиерея». К сожалению, очень часто так и есть, и священническое общение сводится либо к «грызне бульдогов под ковром», либо к банальному «нытью на кухне» о том, как все плохо.

С другой стороны, профилактика священнического выгорания может и инициироваться сверху, со стороны священноначалия. Речь идет об организации психологической помощи священникам, предупреждении «выгорания», реабилитации людей, находящихся в тяжелом духовном кризисе, создание нашего аналога того, что в РКЦ называется «реколлекциями». Но это уже из разряда фантастики, особенно в современных условиях.

В завершение своей статьи хотел я было написать о важности священнической солидарности, деятельной поддержки собратьев, оказавшихся в опале, создании профессиональных союзов ради защиты своих интересов, чести и достоинства. Но я не буду всего этого писать по нескольким причинам: во-первых, все это без реальных дел звучит как демагогия, во-вторых, я сам пишу под псевдонимом, а значит, не имею морального права звать других на баррикады, в-третьих, сами священники привыкли к ситуации со-зависимости, к своему бесправию, страху перед архиереем, что не мыслят себе свободной жизни и свободного служения. Но вот когда придет тот самый Моисей, который выведет нас из этого «египетского рабства» (и придет ли вообще?), – это известно одному Богу.

Обсудить статью на форуме

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: