Девяносто пятый
29 сентября 2019 Ольга Козэль
Из цикла «Шестнадцатый парк. Рассказы водителя».
***
Еще один «детский» маршрут. Странно получается: почти все дороги, которыми я ездила в детстве, оказались маршрутами нашей автоколонны. «Девяносто пятый» у нас любят все. Во-первых, он начинается в Капотне — там очень уютная автобусная станция с чудесным буфетом, приветливым доктором Галиной и не менее приветливой уборщицей Альбиной. Чистота, цветы, запах пирогов. От начальства далеко, патрули БД сюда доезжают редко, может заглянуть Валерьич, начальник колонны, но это свой человек. Мы, конечно, не зарываемся особо — чистоту поддерживаем, курим, правда, где ни попадя, но окурки мужественно доносим до урны.
Во-вторых, маршрут легкий, если не считать пути по МКАДу — тут нужно держать ухо востро, особенно когда отъезжаешь от остановки и встраиваешься в поток. По правилам автобус, отходящий от остановки, обязаны пропустить, но кто следует этому правилу? Выкручиваемся как умеем: чуток влево — машина проехала — влево, опять влево — и так до тех пор, пока очередная машина просто вынуждена будет затормозить. Во времена моего детства девяносто пятый ходил до метро «Каширская» — сейчас маршрут укоротили — мы идем по Каширскому шоссе, разворачиваемся на 7-м микрорайоне и дуем обратно в Капотню.
В деревне Беседы (давшей имя одной из остановок на МКАДе) находится храм Рождества Христова — там нас с младшей сеструхой покрестили. Туда я много лет ездила на девяносто пятом — исповедоваться и причащаться. Добирались от дома до Сабурова, там ждали девяносто пятый — и катили в Беседы.
Впрочем, ездили на автобусе только весной и осенью, в остальное время ходили пешком — по берегу реки Городня, через заброшенные совхозные поля, и дальше — через промзону и огороды, до самого МКАДа. Но в распогодицу берег размывало, а часто и затапливало — пешком уже хрен пройдешь, к тому же, в храм все-таки стоило прийти в чистой одежде и обуви.
Я хорошо помню тот день, когда нас крестили. Мне было пятнадцать, сеструхе — двенадцать, стоял конец мая, а когда мы шли от храма к остановке — нам навстречу бабушка в платке гнала с выпаса корову. Да, теперь никто и не поверит, что тогда в Беседах были коровы. И куры были, и гуси даже. Впрочем, куры есть и сейчас, и петухи орут так, что их слышно в Москве.
Помню, как на квадратиках пола играл солнечный свет, как вместо крестильных рубашек у нас были видавшие виды футболки, а крестная тётя Галя неспешно объясняла какой-то деревенской женщине, что вот, де, ее звали крестить мальчика, но она отказалась — хочет непременно девочку, а вот теперь у нее две девочки-крестницы.
Помню наши латунные крестики со слюдой — у меня зеленый, у сестры голубой — никогда в жизни я не видела ничего красивее их. Помню, как купила в лавке иконку — Казанскую Богоматерь, чтоб подарить в школе своей тогдашней симпатии — черноволосой учительнице химии с несчастливым лицом и такой же несчастливой судьбой.
Помню, как батюшка отец Александр сказал мне после крещения: «Ты такая красивенькая, смотри, чтоб не было никаких ребят на мотоциклах!» Я очень серьезно кивнула ему.
Это после, через много лет, при бесединском храме появилась воскресная школа и даже детский клирос, на котором пели уже мои дочка и сын, а в ту пору ребятишек здесь было мало: мы с сестрой да Монах, да еще какие-то малыши, которых приводили к самому причастию, к открытию царских врат.
Вот не помню, к стыду своему, не помню, как звали Монаха! Было ему лет одиннадцать, кажется, его приводила мать — высокая и неразговорчивая, в черном платке, я помню ее со спины перед иконой Богородицы. Монах был похож на любопытного галчонка, которого какой-то придурок окунул в банку с белой краской — волосы как молоко, а глазенки черные, и сам такой вертлявый! Он так истово молился, клал поклоны, что все в храме говорили, что он будет монахом.
Конечно, Монах сразу начал набиваться в компанию к нам с сестрой — иногда мы шугали его — все-таки маленький — иногда нет, тут зависело от погоды и настроения. Однажды — летом, кажется, или весной — он приволок новенький перочинный нож необыкновенной красоты — с такой же слюдяной зеленой ручкой, как мой крестильный крестик. Доверчиво вложил его мне в руку, а сам умчался занимать очередь на исповедь. Я сунула ножик в карман куртки и быстро вышла из храма. Вокруг белели каменные памятники маленького кладбища, которое мы называли почему-то Архиерейским. Под один из памятников я и положила нож, придавив его сверху камешком до лучших времен. Должно быть, он лежит там до сих пор.
Монах, как ни странно, сразу поверил, что я потеряла ножик. Он решительно старался не плакать, пока его мать с другими женщинами ползали под церковными лавками. На исповедь я, конечно, в тот день не пошла — отправилась домой, не дожидаясь автобуса. Я уже сто раз пожалела о том, что сделала, но было стыдно и страшно вытащить этот проклятый нож. Я так никогда и не сказала об этом на исповеди, а теперь, наверное, это звучало бы странно.
Монах, говорили, и вправду принял постриг — подвизается где-то под Псковом.
Спустя семь лет после крещения я венчалась здесь же, в Беседах — и венчал меня тот же батюшка, что и крестил — наш отец Александр. Моя сестра тоже выросла, теперь она жена священника, у нее четверо детей-подростков, моих племяшей.
После литургии вокруг бесединского храма подолгу не смолкают сейчас детские голоса: кто идет в воскресную школу, кто в трапезную — угощаться пирогами и учиться лепить пряничные домики, кто-то просто носится по архиерейскому кладбищу, как мы когда-то, силясь разобрать надписи на белых камнях. Куда там, надписи были неразличимы еще во времена нашего детства!
А я, проезжая мимо Бесед на своем «Лиазе», всегда даю короткий гудок. Если на обочине стоят люди, они удивленно смотрят на меня. Я улыбаюсь и отворачиваю лицо.
Иллюстрация: храм Рождества Христова в деревне Беседы Московской области
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
