Ахилла

Издание «Север Реалии» опубликовало 1 марта интервью с бывшим клириком Сыктывкарской епархии дьяконом Аркадием Фоминым (ныне в запрете). В запрет отец Аркадий попал из-за своей антивоенной позиции.

Дьяконом Фомин стал в 2018 году, занимался миссионерско-просветительской деятельностью среди молодежи. Еще до войны его взгляды на патриотизм расходились с теми, которые официально продвигала РПЦ:

«Я всегда держался позиции, что патриотизм — это не про христианство. Под патриотизмом имею в виду не любовь к культуре, традициям, а его словарное определение. «Патриотизм — любовь к Родине и такое отношение человека и государства, при котором человек интересы страны и государства ставит выше собственных». РПЦ наследует черты Русской церкви времен Российской империи. Еще тогда существовал конфликт церкви со Львом Толстым, анархистом и антигосударственником, который считал, что государство и патриотизм — зло. Наша церковь скорее пользуется терминами Достоевского: «Русский — значит православный», и для нее патриотизм неотделим от христианства. Причем это именно милитаристский патриотизм, пропитанный восхищением перед воинским долгом. Здесь по-своему понимают слова Иисуса Христа о том, что «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей», — говорит Фомин.

«Почему мы должны выделять русских? Чем для Христа отличаются евреи и православные? Да, в мире есть зло, и иногда ему приходится противостоять агрессивными мерами. Но я против того, чтобы называть это добром. Даже если это меньшее зло, оно остается злом. В христианстве, даже если ты убил человека, защищая другого, или убил на войне, ты все равно совершил убийство. И на человека накладывается покаяние. Сложно иначе перетолковать слова Христа: «Вложи в ножны свой меч, ибо тот, кто поднимет меч, от него и погибнет».

«Христианство в целом против лицеприятия, любить нужно всех людей. А патриотизм, напротив, говорит о том, что все народы хороши, но наш лучший. В России церковь как до революции, так и сейчас отравлена этнофилитизмом, при котором национальные интересы ставятся выше духовных. Я спрашивал, если все народы равны, то зачем нужно такое явление, как патриотизм. Не то, чтобы я собирался критиковать патриотизм совсем. Если кто-то для себя это определяет как любовь к березкам и стихам Есенина — на здоровье. Я сам люблю березки и русских поэтов. Другое дело, что в православии видят патриотизм иначе. Редко встретишь человека, который под флагом патриотизма раздает хлеб нищим. Зато под патриотическими идеями собирается много чего: от военных операций до крестных ходов в церкви. Против всего этого я выражал протест. Мне казалось это неправильным, нехристианским, чему я учил и других людей», — добавляет отец Аркадий.

Дискуссии Фомина с клиром не увенчались успехом:

«Удивительно, но многие священники считают, что предпочтение надо отдавать национальным интересам. Я был этим поражен. Другой вопрос, который возникал во время дискуссий о патриотизме: „Чьи интересы станут важнее, если Россия на кого-то нападет?“ И, какая ирония, практически все говорили: „Мы, русские, никогда ни на кого не нападем“. Я предлагал поразмышлять на эту тему, но меня одергивали: мол, зачем задавать спекулятивные вопросы, ведь этого никогда не случится. Хорошо помню, как ответил один священник: „Даже если такое случится, мы перестанем быть русскими“. Вот слова, которые я слышал от людей за год до известных событий. Эти люди и сейчас выкрутились из ситуации. Теперь они говорят, что это не нападение, а мы заканчиваем начатую не нами войну».

«Мне было не по себе от крайней прорежимности духовенства, поддержки репрессивных действий государства. Возьмем, например, заключение Алексея Навального в тюрьму. Знаю священников, которые одобрительно высказались об этом. Мне кажется, что когда к человеку применены репрессивные меры, долг духовенства поддержать человека в его страданиях. Более того, Навальный себя позиционировал как православный. Кроме того, РПЦ старалась максимально отмежеваться от всего западного. Вовсе не значит, что надо нахваливать Запад или сегрегироваться от него. Но в епархии это выглядело нарочито. Дескать, все, что там, плохо. А здесь все хорошо. Это противопоставление возрастало, возрастало и вылилось в то, что случилось».

У Фомина родственники жены живут в Украине, и сам он там много раз бывал, поэтому начавшаяся 24 февраля прошлого года война ударила по живому для него:

«Моим родным повезло. Большинство оказалось в городах, которые не страдали от оккупационных военных действий. Хотя, что касается авиации, они так же постоянно живут в состоянии перманентной „повітряної тривоги“. Никто из них меня не упрекал, что моя страна напала на Украину — моя позиция им известна».

Фомин подписал в марте прошлого года антивоенное обращение священников РПЦ, пытался устраивать публичные дискуссии на эту тему. В итоге на него написали донос.

«От меня в любом случае потребовали бы извинений и признания лояльности. Так поступить я не мог. К тому времени владыка Питирим, архиепископ Сыктывкарский и Коми-Зырянский, был вовсю СВО-шным. Он публичная личность, понимает свой статус и знает, как его слова влияют на людей. Многие думают: „Что скажет поп, то и хорошо“. И если он благословляет кровопролитие, публично поддерживает войну, значит, и он повинен в этой крови. И я не вижу, в чем его отличие от убийцы. Его позиция очень патриотична, и он прекрасно понимает, сколько людей доверяет его авторитету».

В итоге Фомин попал в запрет, вынужден теперь работать на светских работах, но он рад, что ему не пришлось кривить совестью и одобрять войну и благословлять мобилизованных.

«После событий в Буче и других новостей из Украины я радикализировался, хотел что-то реально изменить, причем с высокой степенью опасности для себя. Но нужно здраво оценивать свои возможности и понимать, что человек несет ответственность не только перед собой или перед народом. Он несет ответственность перед близкими, друзьями, перед тем будущим, в котором он сможет что-то изменить к лучшему менее жертвенным способом. Как говорил Сэлинджер, легко отдать жизнь во имя идеи, но тяжело жить во имя идеалов. Поэтому, где надо, лучше быть тихим и спокойным. Лучше делать хорошие ставки, чем плохие».

«Изменится мир, и церковь изменится. РПЦ переживает сложные времена не из-за того, что на нее есть какие-то гонения. Но ее моральное поведение как организации скорее ужасно. Мириться с этим и существовать внутри нее человеку с моими взглядами и принципами не представляется возможным. С этими тремя буквами — РПЦ — не хочу иметь ничего общего. Иисус Христос завещал прощать людей, и я с радостью прощу этих людей, стоит им только измениться. Я допускаю право на существование в церкви плюрализма этических взглядов. Но сейчас есть одна главенствующая позиция — прорежимная, провоенная. И мириться с ней, мне кажется, подлинный христианин не может», — заканчивает свой рассказ Фомин.