Ахилла

«Ахилла» побеседовал с Дмитрием Саввиным, автором романа «Превыше всего», который только что вышел из печати.

***

Почему благими намерениями вымощена дорога в ад?

— В чем цель написания романа?

Дмитрий Саввин:

— Ну, наверно, цель состояла в том, чтобы дискредитировать Русскую Православную Церковь Московского Патриархата и непосредственно нашего Великого Господина и Отца Святейшего Патриарха Кирилла, отторгнуть малых сих от пути спасения, разрушить семьи, привить навыки педофилии, проституции и каннибальского инцеста и, в конечном итоге, продать нашу советскую родину, святой СССР агентам Госдепа.

А если всерьез, то, как и многие другие люди, я в своей время пришел в РПЦ МП и проделал там определенный путь: что-то видел, о чем-то задумывался, в чем-то участвовал активно и непосредственно. Со временем стали возникать вопросы, которые стали поводом для серьезных, даже мучительных размышлений. И где-то году к 2011-2012 стали появляться мысли, что мой опыт, достаточно редкий для современного российского общества, церковной жизни как в провинции, так и в столице (Санкт-Петербурге) можно литературно обобщить. Появилась идея книги, которая, как сказано в предисловии к ней, могла бы стать «окном в церковную жизнь», адекватно изображала церковную реальность. С одной стороны, не была бы тупой пропагандистской антихристианской чернухой, а с другой — псевдоблагочестивым елейно-сусальным присюсюкиванием и причмокиванием.

Одним из вопросов, над которым я задумывался, и, возможно, ответом на который может быть мой роман, стал банальный, классический вопрос: почему благими намерениями бывает вымощена дорога в ад? Почему так получается, что люди искренние, верующие, стремящиеся к воплощению христианских идеалов и в своей личной, и в общественной жизни, превращают в ад жизнь своих близких и тех людей, которые им подчинены?

Я родился и вырос в Чите, там же начал и воцерковляться. Много позже я понял, что мое положение было уникальным в том смысле, что в начале XXI века в Чите, в Забайкалье, я мог наблюдать те процессы, которые проходили в Центральной России где-то на рубеже 80-90 годов прошлого века. Придя в Церковь и начав заниматься церковной работой с 2001 года, я успел захватить краешек той уходящей эпохи, которую можно было бы назвать «церковно-перестроечной». Если в Москве и Петербурге это время уже давно закончилось, то в моем родном городе сия эпоха дотянула до начала нулевых годов.

Я видел совершенно другие, непохожие на нынешние патриархийные, отношения среди людей, среди духовенства, в епархиальной среде. А потом буквально на моих глазах все это начало меняться в течение считанных месяцев. Когда вся эта простота и искренность стали уходить, рассасываться в пространстве, а на смену им пришли уже отношения качественно иные: вместо искренности появлялась закрытость, вместо простоты и, без преувеличения, христианских норм общения началось доносительство, лесть, лизоблюдство. Причем материальное положение улучшалось, равно как и влияние в обществе становилось все большим. Правда, и то, и другое можно сказать про епархию в целом – про юрлицо, а не про отдельных священников и церковных работников, жизнь которых, наоборот, часто становилась невыносимой.

До какого-то момента – и довольно долго – я пытался не замечать эти проблемы, а сомнения старался гасить. Но в 2006 году я уже не видел для себя возможности продолжать церковную карьеру в РПЦ МП – по крайней мере, в чистом виде. И в первую очередь потому, что в Церкви я, при всех своих недостатках, искал, все-таки, отнюдь не карьеры. Потому в 2006-м я уволился из Епархиального управления, а через год с небольшим, в январе 2008-го, переехал в Санкт-Петербург. И уже в Питере, спустя несколько лет, пришел к мысли о том, что мой церковный опыт можно и даже нужно литературно описать.

Кстати, сразу хочу предупредить: мой роман – это, все же, художественное произведение, а не мои мемуары. И не стоит судить по героям книги о реальных людях – можно сильно ошибиться. В обе стороны.

У меня не было задачи кого-либо клеймить

— Те герои, которых Вы описываете в романе, очень напоминают конкретных прототипов. По крайней мере, вымышленный епископ Евсевий (Никодимов) сильно напоминает бывшего Читинского, а ныне Александровского, архиерея — Евстафия (Евдокимова), о котором уже упоминалось в паре материалов на «Ахилле»: строгий молитвенник, активный строитель, постоянно с двумя приближенными келейницами-монахинями, с холодностью к людям. Насколько прочие характеры и поступки героев романа соответствуют характерам и поступкам прототипов — конкретных клириков и мирян Забайкальской епархии начала нулевых? Например, насколько священник Филимон Тихиков из романа соответствует конкретному священнику, которого очень хорошо знают пользователи ортосегмента Живого журнала и фейсбука?

— Несмотря на наличие реальных прототипов, герои романа – это вымышленные персонажи. Некоторые из них в книге совершают как хорошие, так и дурные поступки, которых в реальной жизни реальные люди не совершали. Какие-то факты, имевшие место в действительности, я сознательно не стал затрагивать. Есть, например, среди героев один, прототипом которого являюсь я — это Артем Дмитриев. Но если вы будете судить о Дмитрии Саввине по Артему Дмитриеву, то у вас сложится не только превратное, но и крайне для меня невыгодное представление о Дмитрии Саввине. То же касается и других священнослужителей и мирян. Про кого-то я написал лучше, чем они были на самом деле, про кого-то, наверное, хуже. Нужно понимать, что мой взгляд – это, естественно, взгляд субъективный, чего-то я не знал, чего-то не видел. По этой причине и местом действия стал вымышленный город Мангазейск, а не Чита или Улан-Удэ.

Понятно, что те люди, которые лично знали забайкальского архиерея и некоторых забайкальских клириков, — один из которых тоже, кстати, недавно стал архиереем, — будут пытаться отыскать, кто под каким именем выведен в романе. Но все же я тешу себя надеждой, что мне удалось показать типичные образы и типичные проблемы. Пожалуй, церковная жизнь в Москве и в Петербурге во многом другая – не будем пока говорить, в какую сторону она другая. Но вот тем, кто живет в провинции, и особенно в Сибири, описанное должно показаться знакомым.

У меня не было задачи обличать или клеймить каких-то конкретных людей. «Превыше всего» можно даже рассматривать как призыв к светскому обществу, незнакомому с церковной жизнью, посмотреть на священнослужителя именно как на человека. Ведь в большинстве случаев люди видят в священнике, так сказать, лишь некую социальную функцию, предъявляют определенные требования к священнослужителям, но редко задумываются над тем, что поп такой же человек, как и они, с такими же бедами и нуждами, житейскими радостями, горестями и бытовой суетой. В частности, в моей книге есть истории, связанные с семейно-брачными отношениями. То, что не является проблемой для мирянина, может не быть проблемой для неверующего священнослужителя, который умеет «порешать вопросы» и которого по этому поводу совесть не мучит, для священника верующего, религиозного становится трагедией. И такие трагедии часто внешнему миру незаметны. Люди этого не понимают, не хотят знать, и в итоге человек, который сам по себе, может быть, ничем не хуже других, особо ничем не провинившийся, вдруг оказывается изгоем не только для церковной среды, но и для светского общества.

Я коснулся (может быть, походя) и других житейских, бытовых реалий церковной жизни как раз с целью показать, что, с одной стороны, да, — тут можно предъявлять претензии и обвинять заслуженно, а с другой — что этого русского попа, который часто в нищете живет и свою лямку, как может, тянет, стоит и пожалеть.

Это книга не о том, кто кому конкретно в суп плюнул

— Есть вероятность, что те священнослужители Забайкалья, которые узнают себя в героях романа, будут Вас обвинять в том, что Вы их опорочили, придумали им те поступки, которые они на самом деле не совершали? Готовы к таким обвинениям?

— Придется мне как-то с этим жить. (Дмитрий смеется) Думаю, что среди тех, кто в романе прикровенно описаны, далеко не все будут недовольны. Эта книга не является супервыдающимся произведением, но, в сущности, любому адекватному человеку должно быть лестно, что он так или иначе становится прообразом книжного героя — не про каждого романы пишут, особенно если речь идет о мало кому известном попе из райцентра. Поэтому особых поводов для обид, мне кажется, здесь быть не должно. Ну, если обидятся — что ж, переживу.

Понятно, что это увлекательная игра: найди в книге реального епископа, благочинного, секретаря епархии. И на каком-то этапе я задумывался, насколько это будет хорошо, с точки зрения тех задач, которые я ставил перед собой при написании книги. Но потом пришел к выводу, что абсолютное большинство потенциальных читателей тех людей, которые послужили прототипами книжных героев, не знает. Даже когда мои первые рецензенты знакомились с книгой, выяснилось, что у многих ассоциации возникали самые разные: кто меня знает, тот подумал про Забайкалье, а у других возникли параллели с положением дел в других епархиях, даже не сибирских.

Проблемы-то типичны, и истории повторяются из раза в раз, к сожалению, во многих местах. Это книга не о конкретных людях, их грехах и добродетелях. Я хотел написать книгу о проблемах современной церковной жизни, а не о том, кто конкретно кому в суп плюнул.

И в этом смысле мои и ваши цели оказались весьма близки. «Ахилла» дает трибуну людям, у которых раньше этой трибуны не было, которых раньше никто не видел, не слышал и не знал, которые жили в информационном вакууме. А «Превыше всего» создавался для того, чтобы дать возможность людям посмотреть на реалии и проблемы церковной жизни.

— Насколько реальна, например, история про священника — осведомителя ФСБ, или Вы ее придумали?

— Естественно, ФСБ не сообщала мне, кто у них является осведомителем в церковной среде, поэтому историю можно рассматривать как литературную выдумку. Но ни для кого не секрет, что эта контора весьма активно работает с Патриархией — эти две структуры тесно между собой связаны.

Я рад, что сумел из этого выскочить

— Кем Вы работали в Читинской епархии?

— Там нравы были простые, а потом эта простота превратилась в запутанность. В 2001 году я пришел на приход кафедрального храма и стал алтарником, а потом меня стали привлекать к разным делам: выполнял обязанности секретаря при правящем архиерее, потом редактировал епархиальную газету. Поскольку я был студентом исторического факультета и активно занимался изучением церковной истории, то предложил создать церковно-историческую комиссию. Архиерей это начинание поддержал и назначил меня в этой комиссии ученым секретарем.

Система управления вообще часто строилась по такому принципу: появляется какое-то дело, и кто первый на глаза попался — тот и будет его делать. Поэтому с одной стороны можно сказать, что я был и секретарем, и референтом, и иподьяконом, а если посмотреть по документам, то почти нигде и не фигурирую.

— Почему Вы ушли оттуда?

— Сложение нескольких факторов, и лично-семейных, и идеологических. В частности, в то время, на начальном этапе, я поддерживал обращение владыки Диомида Чукотского (епископ Анадырский и Чукотский Диомид (Дзюбан) выступил в феврале 2007 года с «Обращением», в котором критиковал руководство РПЦ за «отступление от чистоты православного вероучения». Осенью 2008 года был извергнут из сана — прим. ред.).

В принципе, это было расставание на идеологической почве, хотя сплетники в Чите рассказывают про меня всякие жуткие истории. Но могу сказать определенно, что с работы в епархиальном управлении меня никто не гнал, как никто не гнал и из педуниверситета, где я читал курс лекций по истории Русской Церкви.

И я благодарен Богу, что сумел достаточно рано из всего этого выскочить — не без потерь, но выскочил. Потому что дальнейшая карьера в патриархийных структурах могла бы меня поставить в очень тяжелое положение: пришлось бы или идти на сделку с совестью, или впоследствии с кровью и мясом вырываться из системы.

Московская Патриархия — это госкорпорация с богословской дырой

— Какие у Вас сейчас взаимоотношения с Церковью, с РПЦ? Мне попадалась информация, что Вы интересуетесь старообрядчеством?

— Интересуюсь, да. В 2008-2015 года в Санкт-Петербурге я был прихожанином на единоверческом приходе (на каком – неважно). Да и сейчас пользуюсь дораскольными богослужебными текстами.

Сами понятия «отношения с Церковью» и «отношения с Патриархией» я, с определенного момента, стал жестко разделять. Если одно время мне казалось, что Московская Патриархия одолевается ересями, какими-то внутренними болезнями, но все же является некой церковной общностью, то в последние пару лет я вынужден был утвердиться в мысли, что, по сути, Патриархия не является ни Церковью в христианском смысле, ни даже религиозной организацией как таковой. Сегодня это некая корпорация, устроенная по типу франшизы, которая очень старается стать госкорпорацией, и занимается оказанием ритуальных услуг и кустарной психотерапевтической помощью.

Церковь, как и вообще любая религиозная общность, подразумевает единство исповедания веры. Но этого, самого главного, в Московской Патриархии-то и нет.

Длительное время я, как и многие другие, возросшие в условной национал-патриотической среде, очень сильно беспокоился на тему экуменизма, либерального влияния и тому подобного. Сейчас уже не беспокоюсь, ибо считаю, что нет никакого экуменического исповедания в Московской Патриархии, нет никакого еретического исповедания веры. Его вообще нет, на этом месте – дыра. Если посмотреть на современные патриархийные реалии, то можно увидеть удивительные вещи: с одной стороны, под крышей Патриархии существуют единоверческие приходы, прихожане коих вряд ли отдают себе отчет (я не про все единоверческие приходы говорю, а про некоторые), что они находятся в Патриархии и у никониан, они себя там считают истинными староверами. И сильно обидятся, и удивятся, если вы им скажете, что это не так. С другой стороны, мы можем видеть приходы кочетковского типа. Как это, с точки зрения богословской логики, можно объединить под одной церковной крышей? — Никак. Поэтому в данной ситуации о церковности говорить трудно.

Если смотреть на Константинополь, то там экуменизм — это мейнстрим, официальная богословская концепция, но там хотя бы есть экуменизм. А в Московской Патриархии, по Мельникову, «блуждающее богословие», огромная дыра (Ф.Е. Мельников, старообрядческий писатель, автор книги «Блуждающее богословие» — «обзора вероучения господствующей церкви», касающейся Синодального периода — прим. ред.). И в эту дыру ты можешь подставить все, что тебе хочется, лишь бы Великим Господином и Отцом нашим был Святейший Патриарх Кирилл и, соответственно, вся собственность была бы записана на Московскую Патриархию. Все остальные вопросы мало кого волнуют.

Это и предполагает тщетность всех усилий по оздоровлению церковной жизни в Московской Патриархии – за отсутствием церковной жизни. По крайней мере, как целостного явления. Да, мы можем говорить о некоторых достойных священниках, монахах, но все это отдельные искры. Где этих искр чуть больше, мы можем видеть нечто, напоминающее очаг церковной жизни, но огни эти вспыхивают не благодаря, а вопреки системе. Да и почему, собственно, должно быть иначе? Чего нам ждать от товарища Сталина и иже с ним, который в 1943 году все это нагородил, в том числе из бывших обновленцев…

Для меня это весьма печально, но приходится однажды задаться вопросом: что ты называешь Церковью и чего ты здесь ищешь, к чему стремишься? На мой взгляд, для человека, который ищет ответы на духовные, религиозные вопросы, в Московской Патриархии рано или поздно не остается места, потому что духовными и религиозными вопросами МП не занимается.

Простой пример: любой человек, который пребывал в МП, знает, что как только ты подходишь к священнику с каким-то богословским вопросом по поводу экуменизма, римо-католиков, евхаристического общения, Баламандского соглашения и прочего — какой будет стандартный ответ от 90 процентов попов, если не от 99?..

— «Не твоего ума дело».

— Вот! «Это все неважно, не занимайтесь ерундой, молитесь, ходите в храм, соблюдайте заповеди, переводите бабушек через дорогу!» Возникает вопрос: если это все такая фигня: догматы, каноны, то зачем, собственно, нужно оставаться в МП? Почему бы не пойти к баптистам, где тебе, по крайней мере, не будут хамить, будут помогать, где нет многодневных постов и где ты так же успешно можешь верить в Бога и переводить бабушек через дорогу?

Почему бы не пойти к римо-католикам, потому что опять-таки хамства и свинства меньше, постов меньше, на службе сидеть можно, бабушек через дорогу переводить не только не запрещают, но и помогают, в Бога верить тоже не запрещают, а с точки зрения интеллектуального, научного, образовательного уровня за Ватиканом вообще никто не угонится?

А если мы говорим, что православие — это истинная вера, то что же у нас с ней творится, и не только с 1927 года? Кто у нас римо-католиков причащал, что у нас с Баламандскими соглашениями, когда прикровенно устанавливается евхаристическое общение с латинами, и прочее?

Идеальный поп кирилловой эпохи — это поп-безбожник

Если ты экуменист, то нет смысла оставаться в МП, и если ты консерватор, то тоже смысла нет. Либо в одну, либо в другую сторону система тебя выталкивает, и, если вернуться к роману, это то, что я пытался в нем показать, и о чем писал задолго до того в некоторых своих статьях. МП превратилась в структуру, где профессиональная деятельность более всего подходит для атеистов: в современной Московской Патриархии очень хорошо себя может чувствовать именно атеист, безбожник. Идеальный поп гундяевского времени, кирилловой эпохи — это поп-безбожник. У него не возникает вопросов, связанных с религиозной совестью, потому что он не верует, он не удерживается никакими каноническими, догматическими и прочими ограничениями, ему в этом смысле всегда легче договориться с архиереем. Его не будут мучить ни долгие посты, ни молитвы, потому что он просто-напросто этим не занимается, его будут любить прихожане, потому что он позволит прихожанам все, и такому человеку проще зарабатывать деньги и делать отчисления в епархию.

Это очень интересный феномен, касающийся многих ведущих епархий МП: трудно придумать более подходящего работника, чем атеист. Верующим хотя бы во что-то людям уживаться в МП достаточно сложно, и этих людей очень жалко.

— Вы сейчас перешли в какую-то другую юрисдикцию?

— У меня были довольно непростые последние два года, в силу того, что я был вынужден покинуть Россию. И многое, в том числе и в сфере церковной жизни, стало сложнее. Но «Часовник» — а значит, практически весь суточный круг богослужения — у меня еще не отобрали. Далее встает вопрос о поиске епископа, исповедание веры коего можно считать целостным и православным без кавычек и оговорок. Но это дело личное, и пока я не готов на эту тему рассуждать.

— В книге везде употребляется приставка «беЗ-» вместо «бес-» — почему?

— Считайте, что это нежелание писать приставку «бес-» по известной аналогии и мой личный протест против большевистской реформы русского языка.

Мой роман — христианский

— Какой эффект от книги Вы ждете?

— Мне трудно что-то здесь спрогнозировать. Я писал роман больше двух лет, на протяжении этого времени меня не раз посещали мысли: а нужно ли это вообще, правильно ли я делаю. Взвешивая все за и против, я пришел к выводу, что такая книга должна быть, кто-то должен написать о церковных реалиях начала нулевых. Тем более, что во время работы над романом я остро ощутил, что это уже ушедшая эпоха, которую необходимо пусть криво-косо, но все-таки отобразить в нашей литературе.

Как книга будет воспринята обществом в целом и конкретными людьми — это, строго говоря, уже не мое дело. Если люди найдут там что-то важное, полезное для себя — слава Богу, если нет — что ж. Я стараюсь больше делать то, что считаю правильным, и гораздо реже то, что считаю выгодным. Когда я писал книгу и пытался ее издать, я делал то, что считал правильным. Будет ли это выгодным, произведет ли это фурор — не знаю.

Предполагаю, что судьба «Превыше всего» будет во многом аналогична судьбе портала Кредо.ру, который публично все поносят и клеймят — представители духовенства, профработники Патриархии, — а дома у себя все с планшета или смартфона почитывают, потому что читать больше нечего. Так и с книгой: думаю, читать будут многие, может, не без интереса и не без удовольствия, но публично все начнут метать громы и молнии, найдут какой-нибудь монастырь Шаолинь, откуда я приехал, уже «зазомбированный», получив там огромные суммы денег для того, чтобы дискредитировать наше все, и прочее в этом роде.

Но все же я считаю, что этот роман должен был появиться. Моей целью было написать христианскую книгу. Если бы я считал, что выйдет иное, я бы ее не написал, а если бы написал, то уничтожил бы.

Читайте также:

• Честный роман о церковной жизни

На фото: кафедральный собор г. Читы