Ахилла

Из дневников на Пасху 1 мая 1921 года:

Алексей Орешников (1855-1933), сотрудник Исторического музея, специалист по русской и античной нумизматике:

Светлое Христово Воскресение. В 2 часа пошел с внучкою Ниной к заутрени в церковь Грузинской Божией Матери; заутреня началась в 2 1⁄2 ч., т.е. в 12 часов по солнечным часам. Пел прекрасный хор певчих; несмотря на великий праздник, настроение мое было грустное, слезы все время душили меня, вспоминалось свое личное горе и несчастья родины. Вернулись в 4 ч., отстояв только заутреню. Дома поели кулича и пасхальных яиц. Ночь была темная, но звездная. Утром в 8 ч. крыши были мокры, по-видимому, шел небольшой дождь, погода утром ясная, +8°. Восковые свечи продавали по 500, 750 и 1000 р. за штуку, мы купили самую маленькую, копеечную, разломили ее пополам, она быстро сгорела; почти все богомольцы были со свечами.

Николай Мендельсон (1872-1934), филолог, преподаватель:

Христос Воскресе! Были у заутрени в приходе. Чудная ночь. На душе было хорошо. «Теплится все-таки в душе огонек». Этими словами спросил меня на исповеди Василий Прохорович. — Едва успел написать эти строки, как ко вновь вселенным «пролетариям» пришли гости. Началось пьянство, дикие возгласы, песни, рев. Под эту музыку мы ушли к Саше, оттуда к Михальчи. Вернулись в начале 10-го. Без нас, оказывается, был Утенков, глава дома-коммуны. Пили с Митюшиным лак, валялись на полу, оба блевали. Так «мы строим новую светлую жизнь», о чем говорит раздававшееся на улице воззвание. У «бедных пролетариев» вчера жарилась куча котлет, пирогов, курица, мясо и пр. Воруют оба нещадно: один кладовщик, другой заведует хозяйством на заводе. О продаже пудов «каустика» говорится открыто. Чтобы вылакать столько, сколько «товарищи» вылакали сегодня, надо много денег: ни жалованья, ни премиальных не хватит.

Михаил Пришвин (1873-1954), писатель:

1 Мая. Пасха. День такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Несколько плотных облаков расступились при восходе и солнце вышло на весь день. В обед были полуденные светлые кучевые облака. К вечеру нашло дождевое облако и несколько минут шел при солнце теплый дождь. Дети купались. В этом великолепии люди как-то притихли, держались скромнее и не портили торжества. Пасха — это почти что природа. Прилетели ласточки. Зацветает сирень — конец весне.

Две пасхи

Сошлись «две пасхи». При звоне колоколов слышалось «Христос Воскресе» и «Вставай, подымайся, рабочий народ». Для устройства рабочего праздника была к нам командирована Фрида Абрамовна. Говорили, что в Библии есть указание о двух пасхах. День был, однако, такой богатый, что его хватило бы и на три пасхи. Одному забубенному мужичку в Лабушеве мы сказали, что у нас в Алексине сошлись две пасхи. «Ух! буржуазия!» — сказал он. Так он сказал для праздника вместо матерного слова. Под вечер замолкло и «Христос Воскресе», и «Вставай, подымайся», зато все пели согласно «Ванька Ключник, злой разлучник».

Источник: Прожито.org

Владимир Марцинковский (1884–1971) — известный миссионер. Отрывок из книги «Записки верующего. Из истории религиозного движения в Советской России (1917–1923)»:

«ПАСХА В ТЮРЬМЕ

Пасхальная ночь… Москва, сердце России, вся трепещет от радости… Густые волны колокольного звона медным гулом заливают тюрьму: она ведь находится на горе. Пасхальная заутреня должна быть в 12 часов ночи, но она откладывается из-за опасения побегов. Лишь в шесть часов утра, когда стало рассветать, стали выводить нас из камер. Уже не гудела Москва, а только звенели в коридорах связками ключей наши телохранители. Народу, как всегда бывает на Пасху, пришло много. С воли прислали пасхальные архиерейские ризы, сверкающие серебром и золотом.

Митрополит Кирилл, весь сияющий, в тяжелой парче, кадит… посылая во все стороны не только фимиам, но и клубы пламени, вырывающиеся из кадильницы. В руке у него красные пасхальные свечи…

«Христос воскресе!» «Воистину воскресе!» — разносится гулом под сводами тюремных коридоров. У многих на глазах слезы, хотя здесь преимущественно суровые, ко многому привыкшие мужчины. Читается знаменитая пасхальная речь Иоанна Златоуста, приветствие всем и вся, и тем, кто постился, и тем, кто не постился, и тем, кто пришел в первом часу, и тем, кто пришел в последний, одиннадцатый час…

Вот и куличи, и яйца. Они принесены оттуда, с воли… Меня до слез потрясает воспоминание о великой любви, которая особенно в этот день согрела тюрьму и обвила ее холодные, мрачные стены объятиями братской, нежной ласки.

Всю Великую Субботу, с раннего утра, все несли и несли — яйца, куличи, сырные пасхи, цветы, свечи — и все это тогда, когда Москва голодала.

Несли, может быть, последнее, чтобы бросить пасхальную радость и туда, в сырые мрачные казематы.

Итак, многие плакали. «Люби слезы сии» — вспоминается тихое, умиленное слово старца Зосимы. Это были слезы сладкой грусти, граничащей с радостью Воскресения.

Православие в идеале есть религия воскресения — по крайней мере, русское сердце так его исповедует и переживает.

Пасхальный экстаз способен переплавить тоску в радость, мечи в плуги, устранить все стены и перегородки. О, если бы он не ограничивался короткой пасхальной ночью!

Уже день. Мы идем по камерам. Коммунист К., старший надзиратель — очень суровый, стоит у выходной решетки и считает проходящих. Я вдруг подхожу к нему с возгласом: «Христос Воскресе!» — и троекратно его целую. Он не уклоняется, но отвечает вяло, может быть, потому, что занят счетом.

Прихожу к своей камере. Надзиратель нашего коридора, старый служака, сидит на табуретке, скучный такой. «Что вы?» — «Да вот… дежурный. Ни домой, ни в храм сходить!» — «Пойдем к нам разговляться», — говорю я ему, увлекая его к себе в камеру. Пришли еще некоторые соседи. Я раскладываю присланные из дому и от друзей куличи, яйца, зажигаю свечу.

Читаю Евангелие о воскресении Христа, потом молитву своими словами и пасхальную:

«Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити».

Все христосуемся между собой, дарю им яйца, по обычаю… Ни тюрьмы, ни надзирателей, ни решеток, ни чекистов нет сегодня: все растаяло и сгинуло в лучах восходящего Солнца Воскресения — есть лишь люди — братья, все грешные и все Богом возлюбленные… Только бы обратились к Нему!

Иллюстрация: картина Бориса Кустодиева «Большевик», 1920 г.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: