Ахилла

В жизни я была по-настоящему пьяна всего четыре раза, и тут виноват ёжик. Я вам сейчас объясню. Мне было четыре с чем-то года, на прогулке мы с бабушкой встретили ежа, он шмыгнул от нас в траву. Я орала и топала ногами, а бабушка обнадёживала, что ежик никуда не денется – мы увидим его завтра, когда пойдем гулять. Назавтра задождило – и гулять мы не пошли, бабушка прилегла после обеда отдохнуть, было скучно. Я послонялась по квартире, потом добралась до кухни, где за огромной черной табуреткой стояла целая батарея пустых бутылок. Присев на корточки, я принялась разглядывать яркие наклейки на боках этих диковинных зеленых рыбин. И – о чудо! На дне почти каждой из них плескалась тёмная вода. Или не вода? Я потянула носом – пахло не похоже ни на что в мире. Набралась храбрости – и глотнула. Внутри стало горячо и непонятно. Я засмеялась и потянулась за второй бутылкой. Я не помню, когда появился ёжик — пахучая клейкая жидкость непонятным образом приблизила меня к нему — далекому, прекрасному и самому желанному в мире. Но отчетливо знаю: ежик был. Ползал между бутылками, дразнил меня своими колючками – почему-то зелеными. Маскировался, может? Нашли меня через час – я крепко спала рядом с опрокинутой табуреткой, крепко сжимая в руке горлышко пустой бутылки из-под портвейна.

Это был первый раз, во второй раз я напилась в восемнадцать лет, когда умерла мама, в третий – через три года, в каком-то кёльнском кабаке, в компании местной богемы, и в последний – этой осенью. Но я, как всегда, опережаю события.

После похорон мамы вдруг выяснилось, что у нас с сестрой в квартире просто склад винно-водочной продукции. Кто и зачем приносил все это добро в дом, где в живых остались всего-навсего две небольшие девчонки —  я не знала тогда и, уж конечно, не знаю теперь. В один из дней я вдруг поняла, что стала взрослой. Взрослые все пьют – это я тоже знала. И откупорила бутылку водки. Глотнула, потом ещё. Потом мне захотелось, чтоб мама – если, конечно, эта хвалёная вечная жизнь на самом деле существует – дала о себе знать. «Мамочка, пожалуйста, если ты есть, качни люстру!» — сказала я шёпотом. Села на ковер, прислонилась к стене, зажав ногами бутылку. Водочная емкость была уже почти пуста, когда на пороге квартиры появилась судьба – в лице сестренкиной классной руководительницы Ирины Николаевны (между собою мы звали ее «Николавнушка», и так зовем до сих пор). К тому часу качалась уже не только люстра – вся комната раскачивалась, точно во время землетрясения. Николавнушка – жена пьющего мужа — мигом поняла, в чем дело. Перетащила меня на кровать, отхлестала по щекам, а потом, кажется, заплакала.

Ну вот, а в Кёльн я попала благодаря студенческому обмену. Подружилась там с семьей русского художника-эмигранта Игоря Ч. Игорь с женой однажды пригласили меня на выставку – такие выставки часто проходили в подвальчиках и мансардах на берегу Рейна. Мы выпили шампанского, потом еще с кем-то знакомились, потом все вместе – большой, разномастной компанией – художники-поэты-какие-то красотки — отправились в полутёмное кафе. Там во всю стену был портрет восхитительного плейбоя в джинсах – и я мгновенно влюбилась. Хотелось приблизиться, прикоснуться, присвоить его – во что бы то ни стало. Парень загадочно молчал, глядя в мое разгоряченное алкоголем лицо. Какая-то девушка – рыжеволосая и худенькая – подсела ко мне, взяла за руку и сказала по-русски – с сильным акцентом:

— Олья… тибе хватит пьить…

— Кто это? – я по-прежнему смотрела на мускулистые плечи плейбоя.

— Это? Это Элвис Пресли, – девушка сжала под столом мою руку – я не отняла ее, но и не ответила на пожатие. – А меня зовут Льиза…

Я впервые посмотрела на нее. Кажется, она была красивой – распущенные по плечам волосы, веснушки, белое, темноглазое лицо.

— Лиза? Мою маму звали Лизой. Слушай… мне нужно, во что бы то ни стало, найти этого человека.

— Олья… он уже умер. Хочешь колы?

— Не хочу. Хочу лечь.

Она придвинулась ко мне, и я опустила голову на ее плечо. Потом много раз я бродила по берегу Рейна, забредала в разные кафе, но так и не нашла своего Элвиса. Спросить у друзей почему-то стеснялась.

А в последний раз вышло совсем по-идиотски. Я возвращалась с дачи, и навигатор, в объезд пробок, почему-то повел меня через подмосковный поселок Кратово. Там жила женщина, которая хотела меня удочерить после смерти мамы, но не удочерила. Она была полной, темноглазой, с короткой стрижкой и милым, выразительным, еврейским лицом, ещё у нее, кажется, подрастал маленький сын. Где именно она жила? На какой-то из этих улиц под высоченными соснами, название такое… коммунистическое – то ли улица Ленина, то ли Карла Маркса, а, может, Советская? У обочины горел костер – как и тогда, почти четверть века тому назад. Я остановила машину, вышла, протянула руку к огню – и даже не почувствовала, что закололо ладонь. Пахло яблоками, лаяли собаки, темнело и холодало… вот и осень, кажется – откуда взяться теплу и свету? Я села в автомобиль и погнала в Москву. Дома было тепло и сумеречно, заждавшийся муж встретил меня, предложив согреться каким-то зеленоватым напитком из красивой бутылки.

— Вино. Из кактуса. Называется «текила», — гордо пояснил он.

— Из кактуса? – переспросила я. – Прелестно. То, что нам сейчас нужно.

И накатила целый стакан ядовито-зелёной, ежово-колючей жидкости. Муж, зная моё отвращение к крепким словам и напиткам, с удивлением и некоторой тревогой созерцал, как я медленно, неотвратимо вливаю в себя текилу. Что я в тот вечер творила в фейсбуке – теперь уже известно одному Богу. Но не только. По словам очевидцев, с трудом дошедших наутро до моей несчастной похмельной головы, битый час уговаривала заслуженную преподавательницу Литинститута – приятную во всех отношениях даму шестидесяти с чем-то лет, к тому же, супругу пожилого священника – вот прямо сейчас, этой же ночью, ехать со мною кататься на мотоцикле по Переделкину. Почему именно на мотоцикле, а не на межпланетном лайнере – хоть убейте – не помню. Вроде бы даже несчастная женщина – конечно, не подозревая, что я нахожусь под несокрушимой властью зеленых ежиков – почти согласилась на эту немыслимую затею – а, впрочем, не берусь утверждать наверняка. Одно знаю точно: дама, несмотря на почтенный возраст, была на диво хороша собой – белокурая, с синими глазами, совершенно не похожая на мою незадачливую удочерительницу из ранней юности. Хотя, возможно, в этот раз я — именно что — шла от противного…