Ахилла

Опубликовано в журнале: Континент 2002, 111

Сергей Фирсов — родился в 1967 г. Окончил исторический факультет ЛГУ. Доктор исторических наук, профессор, преподает на философском и филологическом факультетах СПБГУ историю религий и историю Русской Православной Церкви. Автор нескольких книг и множества статей по русской истории и истории РПЦ XIX–XX веков.

***

1917-й год внес кардинальные изменения в жизнь российского общества, вызвав грандиозные потрясения не только в социально-политической, но и в нравственной сфере. В частности, революция обострила и без того непростую проблему русско-еврейских взаимоотношений. Ходульные обвинения евреев в организации революции стали с тех пор традиционными в антисемитски настроенных кругах. Удивительно ли это? Разумеется, нет.

Объяснение произошедшей трагедии банальной констатацией заговора «мирового еврейства» давало иллюзию четкого и однозначного решения этого сложного вопроса. Однако наиболее опасным такое объяснение становилось тогда, когда в качестве его идейной «подкладки» использовалось православие, фактор национальной религии. Яркой иллюстрацией сказанному могут служить мемуары последнего предреволюционного Товарища Обер-Прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова. «Прошло уже 10 лет с тех пор, — резюмировал он в своих воспоминаниях, — как жиды, вызвавшие роковой сдвиг влево в сознании русской «передовой» интеллигенции, погубили Россию и столкнули ее в бездну». Борьба с «интернационалом», по мнению князя, должна вестись не только с применением вооруженной силы, — необходима духовная моральная реакция. Говоря об этой реакции Жевахов прежде всего акцентирует внимание на национальном факторе («национальное» государство, «национальная» Церковь, «национальная» буржуазия и т. п.). Помимо вышесказанного, князь предлагал противопоставить «интернационалу жидовскому Интернационал Христианский, который, не уничтожая национальных перегородок между христианскими народами, объединил бы их в общей борьбе с врагами Христа на почве служения Единому Вселенскому Богу»¹.

Подобная позиция убежденного в своей правоте автора, разумеется, остается вне комментариев, — больший интерес представляет религиозная безответственность подобных юдофобов, по сути обвинявших евреев, ни много ни мало, в отказе от служения Единому Богу. Вернее всего, объяснение подобного феномена возможно лишь в рамках религиозной психологии (или, если угодно, психопатологии). Жевахов (и не только он один) отказывались видеть многоаспектность «еврейской проблемы» в России, сводя всё к идее заговора в духе «Протоколов Сионских мудрецов».

Впрочем, даже крайне убогие заявления такого рода лишний раз свидетельствовали о том, что проблема все-таки есть. Не случайно, почти в то же время, что и Жевахов, свою статью «Россия и евреи» опубликовал выдающийся ученый-медиевист Л.П. Карсавин. Затронув вопрос о еврейских типах, он специально сказал и о типе евреев-интернационалистов по существу и революционеров по природе.

«В отношении к нему, — подчеркнул Л.П. Карсавин, — один из источников современного антисемитизма». «Интернационализм и материализм русской коммунистической революции, ее мировой размах, ее революционный пафос слишком созвучны и соприродны основным тенденциям денационализированных евреев, чтобы не сделаться для них центрами притяжения, призывными огнями, о которых и суждено им было обжечь себе крылья»². При этом Карсавин отмечал, что несчастье России вовсе не в денационализированном еврействе, а в тех условиях, благодаря которым оно могло оказаться действенным. Он был убежден в опасности волн антисемитизма не только для евреев, но и для русского народа, почему и заявил о необходимости «помочь и еврейскому народу и его борьбе с разложением его периферии, помочь путем содействия его религиозно-культурному сохранению и развитию, не механически отсекая от него периферию (это невозможно), а ставя в благоприятные условия развитие подлинного его ядра»³. По Карсавину, общий враг и религиозного еврейства, и христианства — это еврейство, отрывающееся от своей религии и культуры⁴.

Впрочем, ученый приходит и к другим, не менее важным для нашего разговора, выводам, утверждая, что еврейство родственнее и роднее православию, чем западному христианству. И русский, и еврейский народы существенно религиозны и устремлены к торжеству каждый своей веры. Если Православие не насилует индивидуально-национального, желая свободного обращения всех ко Христу, то и еврейству чужд дух прозелитизма. Православие кафолично, но ведь идея соборности — христианское просветление еврейской идеи Израильского народа. Да и само русское мессианство во многом родственно мессианству еврейскому. Не случайно, поэтому, Л.П. Карсавин видел возможность разрешения еврейского вопроса на основе Православия, призывающего религиозных евреев прийти в его (Православия) лоно. Религиозно-культурное еврейство, полагал ученый, со временем умрет своей естественной смертью, ему не стоит мешать. А на ассимилирующееся еврейство надо воздействовать, развивая русскую культуру и замыкая ее от еврейства.

Для нас в данном случае более важна не карсавинская мотивация, во многом спорная, а акцентация им внимания на процессах разложения, охвативших в то время европейскую культуру и европеизированную русскую государственность. — «Евреи оказались лишь попутчиками, сошедшими со своего перепутья. Они влились в процесс». В контексте разложения традиционной европейской культуры «еврейский вопрос», как вопрос и политический тоже, вполне соответствует «духу времени».

На наш взгляд, проблема заключается не в том, чтобы исторически «оправдать» евреев или же установить формальные причины религиозного антисемитизма и меры по его преодолению. Скорее она заключается в необходимости стремиться к пониманию психологической подоплеки «еврейского вопроса» в каждый определенный исторический момент.

В нашем случае — это эпоха св. Патриарха Тихона, один из самых драматических моментов русской истории. Революционные страсти вполне естественно привлекли большое внимание к старым национальным проблемам, в том числе и к проблеме еврейской. Тем более что впервые в отечественной истории во главе государства, среди представителей других нерусских национальностей, оказались и евреи, те самые «революционеры по природе», как называл их Л.П. Карсавин. В подобных условиях трудно было ожидать спокойного развития событий, тем более что начавшаяся гражданская война резко обострила все прежние социальные болезни.

Еще в годы Первой мировой войны Д.С. Мережковский написал заметку с характерным названием «Еврейский вопрос как русский», где, среди прочего, отметил: «Бесправие евреев — безмолвие христиан». С формальным (политическим) бесправием евреев покончила Февральская революция, уничтожив пресловутую черту оседлости и процентные нормы. Однако необходимо было добиться еще и другого — своего рода «психологического вживления» их в русское общество. Не случайно, еще в марте 1917 г. видный общественный и политический деятель России, вскоре назначенный Временным правительством сенатором в Гражданский кассационный департамент, еврей Максим Моисеевич Винавер говорил: «Нужна не только любовь к свободе, нужно также самообладание. Не надо нам соваться на почетные и видные места. Но на невидные посты станьте все. Не торопитесь осуществлять наши права. Нужно терпение и мужество»⁵.

Но стремительно развивавшиеся события не оставили надежды на возможность постепенно получить «законные права». Октябрьский переворот кардинально изменил дальнейшее течение политической жизни страны, самым негативным образом отразившись и на дальнейшей судьбе евреев. Ожидавшаяся Всероссийская еврейская конференция, которая должна была сформулировать требования к власти русского еврейства, не состоялась. А в январе 1918 г. большевики разогнали Учредительное собрание, на выборах в которое большинство еврейских партий выставило объединенный «Национальный еврейский список»: он должен был составить самостоятельную фракцию⁶. Не случайно также, что большинство еврейской общественности и почти вся еврейская пресса были настроены против советской власти.

Однако в представлении обывателя пришедшие к власти большевики были прежде всего не политическими авантюристами и узурпаторами, а именно «еврейским правительством». С этим фактом невозможно было не считаться. Именно он определил самые тяжелые последствия, вызванные присутствием в большевистской верхушке достаточного числа евреев. Понятно, что эти последствия означали усиление погромной агитации и, как ее следствие, — избиение еврейского населения. А так как большинство евреев все еще проживало тогда в «черте оседлости», на Украине, то понятно, что погромы затронули по большей части именно эти места. По мнению С.М. Дубнова, в эпоху Гражданской войны на Украине было совершено 887 крупных и 349 меньших по размерам погромов. Советская делегация на Генуэзской конференции сообщала, что в Волынской, Подольской, Киевской и Черниговской губерниях пострадало от зверств 500 тысяч человек, из которых заживо похороненных и сожженных — более 200 тысяч. Изнасилованных женщин зарегистрировали 30 тысяч⁷. Масштабы трагедии были таковы, что еврейские ученые находили правомерным сравнивать погромы эпохи Гражданской войны с уничтожением евреев времен хмельнитчины⁸. Не случайно по данным современного исследователя в 1920-1921 гг. из Украины эмигрировали 150-200 тысяч человек⁹.

Разумеется, официальные власти на Украине (от Центральной Рады до большевиков) пытались бороться против погромов, но остановить их не могли. Политическая нестабильность, анархия, рожденные Гражданской войной, были благодатной почвой как для погромов, так и для распространения погромных взглядов. Однако никаких реальных лекарств против этой социальной болезни не предлагали. В этой ситуации значение могло иметь лишь слово, обладающее духовно-нравственным авторитетом. И такое слово прозвучало.

8 (21) июля 1919 г. было обнародовано Послание св. Патриарха Тихона. Касаясь братоубийственной войны, Патриарх с горечью отмечал: «Вся Россия — поле сражения! Но это еще не всё. Дальше еще ужаснее. Доносятся вести о еврейских погромах, избиении племени без разбора возраста, вины, пола, убеждений. Озлобленный обстоятельствами жизни человек ищет виновников своих неудач и, чтобы сорвать свои обиды, горе и страдания, размахивается так, что под ударом его ослепленной жаждой мести руки падает масса невинных жертв. < …> Православная Русь! Да идет мимо тебя этот позор. Да не постигнет тебя это проклятие. Да не обагрится твоя рука в крови, вопиющей к Небу. <…> Помни: погромы — это бесчестие для тебя, бесчестие для святой Церкви!»¹⁰.

То, что Патриарх обратился к православным со специальным посланием о погромах — факт исключительной важности. В течение первого периода Гражданской войны (до 1920 г.) Первоиерарх выпустил всего четыре послания: «Об анафематствовании творящих беззакония и гонителей веры и Церкви Православной» (19 января /1 февраля/ 1918), по поводу Брестского мира (5 /18/ марта 1918), о еврейских погромах (8 /21/ июля 1919) и о невмешательстве в политическую борьбу (25 сентября /8 октября/ 1919). Характерно, что в ряду столь важных документов мы встречаем и «антипогромное» послание, имеющее целью донести до православного народа позицию Русской Церкви по «еврейскому вопросу» в один из самых сложных периодов отечественной истории.

О том, что такое послание для Православной Церкви было действительно необходимо, свидетельствовало корыстное использование большевистскими властями «еврейского вопроса». Показателен случай, произошедший в мае 1918 г. в Москве и описанный в «Прибавлениях к Церковным Ведомостям».

В материале говорится об аресте священника Казанского храма (на Калужской площади) отца Авенира Полозова. 1 мая представитель советской власти потребовал от священника сдать местную церковно-приходскую школу. О. Полозов ответил, что решить это должен распорядитель школы — Приходский совет, который и сделает требуемое в ближайшее время. Представитель власти поначалу согласился, но вскоре явился вновь для ареста о. Полозова. Тот отказался подчиниться, так как ордера на его арест у пришедших не оказалось. Послали за ордером, а о. Полозов в сопровождении милиционера отправился для переговоров к настоятелю своей церкви. Слух об аресте священника быстро распространился, и толпа увлекла о. Полозова в храм. Там он призвал не производить насилий над представителями власти. Однако на другой день его все-таки арестовали. Верующие были этим настолько взбудоражены, что власти, мотивируя произведенный арест, вынуждены были расклеить официальное воззвание «К гражданам Замоскворецкого района».

В воззвании священник обвинялся в том, что «на предложение сдать школу он будто бы ответил, что школы он жидам не отдаст, Советской власти не признает, что он предложил представителю Совета убраться, распорядился ударить в набат и старался возбудить толпу против Советской власти и евреев». Иначе говоря, в воззвании лицемерно заявлялось, что советская власть никогда не препятствовала верующим исполнять их религиозные обряды, что она никогда не коснется религиозных святынь и храмов и не оскорбит чувства представителей любой веры, что «для нее нет ни эллина, ни иудея. Но зато она не потерпит и тех представителей Церкви, которые, кощунственно играя на религиозном чувстве верующих, пытаются использовать его для возбуждения погромного антиеврейского контрреволюционного движения»¹¹. В статье церковного журнала, где помещена эта информация, сообщается, что подобные заявления властей — явный вымысел. В храме, где служил о. Полозов, организовали раздачу листков, в которых говорилось: «Да разве могут призывать к погромам служители Христа, учившего любить даже врагов наших?»¹².

Впрочем, стремление доказать свою невиновность не могло помочь Церкви наладить нормальные отношения с богоборческими властями — это было выше ее сил. Кроме того, в условиях Гражданской войны каждое опрометчивое, непродуманное слово, сказанное клириком или православным мирянином, могло быть использовано против Церкви в целом. Так, в мае 1919 г. на территории, подвластной генералу А.И. Деникину, состоялся Ставропольский церковный Собор, имевший целью организацию высшей церковной власти на Юге России (после перерыва сношений с Патриархом из-за военных действий). На соборе этом присутствовали люди, имевшие различные политические взгляды, в том числе и откровенные юдофобы. Как вспоминал впоследствии протопресвитер Георгий Шавельский, «много шуму внес в Собор священник [протоиерей. — С.Ф.] В. Востоков, начавший обвинять и духовенство, и Собор, и даже Патриарха в ничегонеделании и теплохладности. Он настаивал, — пишет о. Георгий, — чтобы Церковь выступила открыто и резко против «жидов и масонов», с лозунгом: «За веру и царя!»». Совершенно неприемлемо было и обращение о. Востокова через голову членов Собора прямо к толпе. Не случайно, поэтому, выступление священнослужителя вызвало резкий отпор, и «кроме отдельных черносотенных членов, Собор, можно сказать, в полном составе отнесся крайне отрицательно к выходке о. Востокова»¹³.

Однако подобные ошибки не прощались официальными властями: много лет спустя, в 1930 г., писатель-антирелигиозник Б.П. Кандидов в специальном сочинении «Церковно-белогвардейский Собор в Ставрополе в мае 1919» не забыл упомянуть об антиеврейских заявлениях о. Востокова, связав их воедино с позицией Православной Церкви в целом, на что никакого права, разумеется, не имел.

В то же самое время продолжало ухудшаться и положение евреев, проживавших на территории бывшей Российской империи. Парадокс заключался в том, что присутствие среди большевистских лидеров значительного числа евреев зачастую приводило к своеобразной «психологической аберрации», не давая многим «обывателям» возможности увидеть проблему во всем объеме. Несмотря на колоссальные сложности, переживавшиеся еврейским населением местечек, разорение и смерть большинства мелких торговцев и промышленников-евреев, признание древнееврейского языка контрреволюционным и роспуск еврейских общин¹⁴, слово «еврей» для многих в России стало синонимом слова «большевик». Еврейская печать, с тревогой отмечавшая данные факты, тем не менее, никогда не связывала это с антисемитизмом русского народа (как народа) и его Церкви. Примечательно другое: не признавшие советской власти евреи, такие, например, как М.М. Винавер, не уставали говорить о своих надеждах на лучшее будущее, в котором будет разрешена русско-еврейская проблема. «В чем залог этих надежд? — задавался вопросом Винавер. — Лучше всяких рассуждений ответили бы на это образы русских людей, в которых воплотился во всей чистоте русский национальный гений. В них разгадка нашей связи с Россией, в них залог нашего будущего»¹⁵. Неудивительно поэтому, что выходившая в Берлине под редакцией М.М. Винавера «Еврейская трибуна» сразу же откликнулась на первые известия о голоде в Поволжье, выразив братское сочувствие «русскому крестьянину со стороны сынов России еврейского вероисповедания» и призывая евреев к оказанию помощи голодавшим¹⁶.

Укрепление советской власти и победа большевиков в Гражданской войне означали для Православной Церкви дальнейшее ухудшение ее положения. От эпизодического террора власть решила перейти к террору систематическому, «регулярному», сломать церковную структуру, обезглавить ее. В этой связи выглядело вполне объяснимо проведение процесса митрополита Петроградского Вениамина (Казанского) в июне-июле 1922 г.

В нашу задачу не входит изучение проблемы организации гонений на Православную Церковь¹⁷; нам интересно отметить лишь то, как происходившее повлияло (если повлияло) на «еврейский вопрос». Одним из главных защитников митрополита Вениамина на процессе был Я.С. Гурович — петроградский святитель специально обратился к нему с просьбой стать его адвокатом. Выступая на процессе, Я.С. Гурович не забыл вспомнить скандально знаменитое «дело Бейлиса», отметив, что тогда православные клирики и миряне выступили против кровавого навета: «Я, еврей, счастлив и горд засвидетельствовать, что еврейство всего мира питает уважение к русскому духовенству и всегда будет благодарно последнему за позицию, занятую русским духовенством в деле Бейлиса»¹⁸.

Как известно, митрополит был расстрелян. Началось систематическое уничтожение церковной организации и иерархов: только в 1922 г. ГПУ арестовало или отправило в ссылку около половины русских епископов. С мая 1922 г. под домашним арестом находился и сам Патриарх Тихон, в дальнейшем переведенный из Донского монастыря в тюрьму на Лубянке.

Обвинение духовенства в сопротивлении изъятию — якобы в пользу голодающих — церковных ценностей, как нельзя лучше подходило для организации массированного наступления на Церковь. Еще 3 мая 1922 г. на секретном совещании Президиума ГПУ прозвучало сообщение о грядущем процессе над Патриархом. В связи с этим постановлено было «развить против него самую бешеную агитацию, как устную, так и [в] печати, в Республиканском масштабе». Тогда же рассматривался и вопрос об издании антирелигиозного журнала¹⁹. Такой журнал появился в начале января 1923 г. — это был печально известный «Безбожник». Оскорбительные для чувств верующих статьи сопровождали в «Безбожнике» соответствующие картинки-карикатуры. Стоит отметить, что материалы первых номеров затрагивали по преимуществу как христианские (православные) сюжеты, так и сюжеты, оскорбительные для иудейской религии. Тираж «Безбожника» стремительно рос: если первого номера вышло 20 тысяч экземпляров, то второго — уже 40 тысяч, а пятого — 70 тысяч.

Необходимо отметить, что газетная травля с весны 1923 г. резко усилилась — постановление ГПУ выполнялось на совесть²⁰. Начавшаяся еще в 1922 г. обновленческая смута лишь помогала официальным советским властям усиливать давление на Патриарха, создавая иллюзию спонтанно возникшей «церковной революции», направленной против церковной же «контрреволюции». Общественное мнение обрабатывали, стараясь подготовить страну к грядущей смертной казни Патриарха. Это было тем более необходимо, что на Западе арест св. Тихона вызвал волну протестов²¹.

В поддержку гонимой Церкви и Патриарха посчитал своим долгом выступить и пользовавшийся огромным авторитетом в еврейских кругах М.М. Винавер. Его статью, практически неизвестную историкам Русской Церкви, но являющуюся, убежден, исключительно важным и характерным документом по истории «еврейского вопроса» в России, стоит привести почти полностью.

«Глумление над Православной Церковью в Советской России не может не вызвать негодование всего культурного мира, — писал М. М. Винавер. — <…> Большевистская власть провозгласила на своих словах отделение Церкви от государства и в тот же день вторглась в святая святых «отделенной» Церкви. Они пользуются великим принципом не для того, чтобы обезопасить государство от клерикальных влияний (в России никогда в сущности не имевших большой силы), а для того, чтобы унизить авторитет веры и проложить дорогу грубой и поверхностной, на государственной счет ведомой, пропаганде неверия. Разбуженные этой пропагандой инстинкты насыщаются открытым кощунственным грабежом. Грабят уже не добро, «награбленное» буржуями: грабят то, что несли в Церковь верующие люди ради спасения души, следуя внутреннему голосу совести, — что нес чаще всего трудовой люд на сбереженные от трудовой книжки копейки».

«Еврейская религия, — продолжал автор, — преследуемая в течение веков, испытывала не раз ужасы религиозного мученичества. Воспитанные на сказаниях о тысячелетних страданиях за веру, мы поэтому, быть может, более других способны пережить волнения и муки православных русских людей.

Русские евреи имеют к тому же в прошлом менее всего оснований винить в этих преследованиях Православную Церковь. Грешили против нас административные верхи Церкви, но Православная Церковь в целом, как единение верующих, и особенно верующий православный народ не проявлял никогда по отношению к евреям ни прозелитизма, ни резкой нетерпимости, ни активности в преследовании. Духовные пастыри Православной Церкви, даже в дни Ее угнетения, не раз поднимали голос в защиту преследуемых, и когда царской власти нужно было бросить кровавый навет в лицо еврейскому народу, она нашла прислужника для своих целей не в среде православных церковнослужителей, а в лице Пранайтиса. Истинно-верующий русский народ, привыкший к разнообразию мнений в вопросах веры, сам склонный искать и углублять вопросы веры, не только мирится, но понимает и уважает инаковерующего, лишь бы вера его была чиста и искренна. И неудивительно, что русские евреи откликаются словом братского сочувствия и сердечного негодования на горе и страдание Православной Церкви».

«Наши святыни скромны, — заканчивал М. М. Винавер, — но мы живо ощущаем их смысл. Всякое осквернение их — вольное и невольное — искупается постом и молитвою. Этим, может быть, объясняется также, что мы глубоко понимаем значение предмета культа, как такового. И поэтому негодующий трепет перед лицом насилия, творимого в России над Православною Церковью, нам так близок и понятен»²².

Статья М.М. Винавера имела свое продолжение, равно как и «дело» Патриарха Тихона, которое в то время большевики намеревались довести до конца. Так, 7 февраля 1923 г. Председателем Антирелигиозной комиссии Ем. Ярославским был подготовлен проект постановления Политбюро ЦК РКП (б), в котором говорилось о необходимости окончить следствие в ближайший срок, чтобы поставить дело к слушанию уже в конце марта. Однако давление правительств западных стран, а также Папы Римского заставило большевистское руководство скорректировать свои планы. Мартовский процесс не состоялся, а 7 апреля 1923 г. комиссия по руководству процессом постановила отложить процесс над Патриархом еще на 10 дней (до 17 апреля)²³. 10 апреля 1923 г. в Политбюро ЦК РКП (б) — Сталину поступила записка наркома иностранных дел Г. В. Чичерина, в которой содержалось предложение НКИД «заранее принять решение о невынесении смертного приговора Тихону», так как, писал нарком, смертный приговор Патриарху «еще гораздо больше ухудшит наше международное положение во всех отношениях»²⁴. Заявляя это, Г. В. Чичерин напоминал большевистским лидерам о резонансе, произведенном на общественное мнение западных стран казнью (весной того же 1923 г.) католического прелата К.Ю. Буткевича, обвиненного в контрреволюционной деятельности.

Однако решили не прислушиваться к мнению дипломатов — 12 апреля 1923 г. предложение Чичирина отклонили и признали, что «Политбюро не видит оснований для исключений в деле применения меры пресечения в отношении такого рода процессов и в частности в отношении Тихона».

Чичерин должен был выполнить решение Политбюро и приступить к дипломатической подготовке грядущего «расстрельного» дела. 13 апреля 1923 г. он пишет специальную записку полпреду СССР в Германии Н.Н. Крестинскому о необходимости ведения агитационной кампании против Патриарха. Разумеется, акцент в этой записке делается на пресловутой «контрреволюционности» главы Русской Церкви. «Тихон, по фамилии Бел[л]авин, — заявляет Чичерин, — бывший ранее председателем ярославского отдела союза русского народа, во время своего пребывания в сане патриарха прилагал все усилия для превращения всего церковного аппарата в контрреволюционное орудие, подготовляющее низвержение советской власти»²⁵.

В данном случае для нас наибольший интерес представляет упоминание о «черносотенстве» Патриарха — ведь именно с него и начинается список «грехов», возводимых советской властью на св. Тихона. Однако на Западе совершенно не принимали в расчет это, казалось бы, убийственное для репутации религиозного деятеля и борца с политическим насилием заявление — скорее всего потому, что послания, заявления, письма Патриарха были хорошо известны в Европе, а «монархическое прошлое», с неизменным для большинства архиереев дореволюционного поставления членством в Союзе русского народа, серьезных людей, знавших российскую действительность, не смущало.

Одним из доказательств этого может служить весьма любопытное письмо, посланное М.М. Винаверу в дни активной подготовки к процессу над Патриархом Тихоном (10 апреля 1923 г.) из Берлина неким «С.».

«Глубокоуважаемый Максим Моисеевич!

Не кажется ли Вам, что в случае инсценировки б-[ольшеви]ками процесса против Патриарха Тихона еврейское общественное мнение должно было бы реагировать на это устройством демонстрации в мировом масштабе в защиту Патриарха? Протесты главных раввинов Франции, Англии и др. стран могли бы иметь большое историческое значение. Едва ли мне нужно обосновывать свое предложение: оно не нуждается в объяснениях. Я обращаюсь к Вам, как к одному из самых авторитетных еврейских общественных деятелей. Инициатива, исходящая от Вас, может рассчитывать на успех.

Преданный Вам С.»²⁶.

Письмо содержит и постскриптум: «Я не подписываю своего имени по специфическим местным условиям. Но Вы меня узнаете, как невольного «специалиста» по защите православия (см. «Евр. Триб.»)».

Итак, кто же этот защитник, обратившийся к Винаверу со столь смелым предложением? В 43 номере «Еврейской трибуны» за 1922 год мы можем найти ответ на этот вопрос. Здесь помещена статья некоего Н. Сорина, в 1921 г. являвшегося юрисконсультом отдела юстиции города Екатеринодара. В марте того года зав. отделом юстиции и член коллегии местного ЧК Краснушкин поручил ему в недельный срок составить ответ членам епархиального братства, имеет ли Православная Церковь в России «по конституции и декретам вообще право на существование или нет» («А вы, как еврей, напишите о П[равославной] Ц[еркви] с искрой, — с солью и перцем»). Указание Сорина на собственное еврейство как на повод к тому, чтобы отказаться от написания материала о Православной Церкви, успеха не имел. «Пришлось писать… Заключение превратилось в трактат, горячо защищавший права Православной Церкви на существование. <…> Заведующий отделом юстиции, прочитав мою записку, пришел в ярость и пригрозил арестом».

«Дня через три после представления мною записки, — вспоминал Н. Сорин, — в отдел ко мне явился незнакомый до того господин и, отрекомендовавшись секретарем екатеринодарского архиерея [видимо, Иоанна (Левицкого). — С.Ф.], заявил мне, что он пришел по поручению архиерея — передать мне его благословение и выразить от имени последнего признательность за защиту Православной Церкви. <…> По его словам, архиерей видит в том факте, что антикоммунист, еврей защищает православную Церковь от разгрома, залог того, что в будущей России еврейский вопрос будет разрешен «по совести»»²⁷.

В данном случае важен прецедент: в южнороссийской области, одной из тех, где антисемитские настроения были достаточно широко распространены, сознательная попытка власти подключить к травле Православной Церкви именно еврея не удалась. Более того, Н. Сорин, даже сумев выбраться из страны, не забыл случившегося и в дни русской церковной смуты, когда решался вопрос о жизни и смерти Патриарха Тихона, предложил для его спасения воздействовать на советские власти, организовав еврейское религиозное мнение!

Нам неизвестно, что именно было предпринято М.М. Винавером в деле устройства манифестаций в поддержку Патриарха, о чем просил его загадочный «С.», однако появление подобного письма и само предложение «демонстрации в мировом масштабе» — весьма симптоматичны. Ведь, собственно говоря, предлагалось организовать выступления в поддержку того, кого официальная советская пресса называла не иначе как «черносотенцем в рясе»!

Можно предположить, что демонстрации не состоялись по причине вынужденного отказа большевистских властей от организации процесса: еще 21 апреля 1923 г. председатель ГПУ Ф.Э. Дзержинский отправил в Политбюро записку с предложением отложить суд над Патриархом в связи с разгаром агитации за границей и необходимостью более тщательной его (суда) подготовки. Предложение Дзержинского одобрили²⁸: беспрецедентное давление общественного мнения сделало свое дело, и советские власти отступили.

Правда, в мае 1923 г. руками обновленческого «Собора» организаторы процесса «лишили» св. Тихона не только сана, но даже монашества. Их цель была проста и понятна: доказать всему миру, что «сама Церковь» признала контрреволюционность Патриарха и «в ужасе» отшатнулась от него. С той поры в советской прессе св. Тихона поминали не иначе как «бывшим Патриархом». Однако и эта мера не привела к желаемому для властей результату — к падению авторитета Патриарха. В этих условиях выбрали самый последний способ компрометации св. Тихона в глазах мировой общественности. Его выпустили на свободу («необходим какой-нибудь шаг, который оправдывал бы наше откладывание дела Тихона, — писал 11 июня 1923 г. председатель Антирелигиозной комиссии Ем. Ярославский, — иначе получается впечатление, что мы испугались угроз белогвардейщины»²⁹). Вскоре (16 июня 1923 г.) в Верховный Суд РСФСР поступило заявление Патриарха, в котором он вынужденно каялся в своей контрреволюционности и утверждал, что советской власти не враг. В итоге, Патриарх оказался на свободе, «дело» же против него было прекращено лишь в марте следующего 1924 г.

Впрочем, и после кончины Патриарха в апреле 1925 г. официальные власти не забывали говорить о его «реакционности». Не случайно, думается, в том же 1925 г. в Москве была издана крайне тенденциозная брошюра К.И. Сахарова «Патриарх Тихон». Называя Патриарха личностью «ординарной» и «бесцветной», автор не забыл упомянуть, «что он был Ярославским архиепископом, где принимал близкое и горячее участие в делах черносотенной организации «Союза Русского Народа», что он распространял православие в Америке в качестве архиепископа Алеутского и что все время имел тяготение к самым реакционным и в то же время самым влиятельным группам»³⁰. Откровенная клевета «о тяготении» здесь соединялась с ничем не обоснованными заявлениями «о горячем участии» в черносотенных организациях.

Констатируя «реакционность» и «черносотенство» Патриарха, его критики всегда стыдливо замалчивали вопрос о том, как соотносится декларируемое, например, с антипогромным посланием 1919 г., а также почему в серьезной литературе (прежде всего — еврейской) никогда не ставится проблема «черносотенства» Православной Церкви и лично св. Патриарха Тихона.

Сегодня же антисемитские заявления некоторых «ревнителей» православия не по разуму опять мешают, хотя и по иным, чем ранее, причинам, разобраться в одном из наиболее запутанных вопросов отечественной истории. Проблема заключается в том, что старые черносотенные легенды о преступлениях «талмудического иудаизма», которым так верили люди типа князя Н.Д. Жевахова, находят своих сторонников и ныне. Намеки на существование «жидо-масонского заговора», целью которого было погубить Россию и Православную Церковь, в прикровенной форме появляются на страницах претендующих на научную респектабельность изданий³¹ и уже безо всякого стеснения — в работах воинствующих юдофобов, считающих себя правоверными православными³².

Психологическая подоплека этого вполне понятна (хотя, разумеется, не может быть оправдана): простые ответы на сложные вопросы рождают иллюзию их скорой разрешимости. Тем более это касается такой сложной проблемы как проблема русско-еврейских взаимоотношений: религиозный подход к ней только усложняет задачу. Отделаться перечислением еврейских фамилий первых советских комиссаров здесь невозможно. «Я вспоминаю, — писал Н. А. Бердяев уже в эмиграции, — что в годы моего пребывания в Советской России, в разгар коммунистической революции еврей — хозяин дома, в котором я жил, при встрече со мной часто говорил: «Какая несправедливость, вы не будете отвечать за то, что Ленин русский, я же буду отвечать за то, что Троцкий еврей». Потом ему удалось уехать в Палестину. Я же согласен взять на себя ответственность за Ленина. Печальнее всего, — констатировал философ в итоге, — что реальности и факты не существуют для тех, мышление которых определяется ressentiment*, аффектами и маниакальными идеями. Более всего тут нужно духовное излечение»³³.

———

¹ [Жевахов Н. Д.] Воспоминания Товарища Обер-Прокурора Св. Синода князя Н. Д. Жевахова. М., 1993. Т. 2. С. 312, 313.

² Карсавин Л. П. Россия и евреи // Тайна Израиля. «Еврейский вопрос» в русской религиозной мысли конца XIX — первой половины XX в. СПб., 1993. С. 412, 415.

³ Там же. С. 418.

⁴ Небезынтересным в этой связи, думается, будет приводимый В. В. Шульгиным рассказ из эпохи 1905 года, когда он, являясь офицером, находился на постое в еврейском доме, охраняя его от погрома. Разговорившись с хозяином — старым евреем, Шульгин заявил ему: «Все-таки надо удерживать вашу молодежь.

— Ваше благородие, как их можно удерживать! —ответил тот. — Я — старый еврей. Я себе хожу в синагогу. Я знаю свой закон… Я имею Бога в сердце. А эти мальчишки! Он себе хватает бомбу, идет — убивает… На тебе — он тебе революцию делает… Ваше благородие… И вы поверьте мне, старому еврею: вы говорите — их нет десять тысяч. Так что же, в чем дело?! Всех их, сволочей паршивых, всех их, как собак, перевешивать надо. И больше ничего, ваше благородие.

С тех пор, — продолжал Шульгин, — когда меня спрашивают: «Кого вы считаете наибольшим черносотенцем в России?» — я всегда вспоминаю этого еврея… И еще я иногда думаю: ах, если бы «мальчишки», еврейские и русские, вовремя послушались своих стариков — тех, по крайней мере, из них, кто имели или имеют «Бога в сердце»!..» (Шульгин В. Дни // Годы. Дни. 1920. М., 1990. С. 371).

⁵ Цит. по: Крейдлина Л. Главная ложь столетия. Нью-Йорк, 1996. С. 40 — 41.

⁶ Очерк истории еврейского народа / Под ред. проф. Ш. Эттингера. [Иерусалим], 1979. Т. 2. С. 637.

⁷ См. подр.: Гусев В. О еврейских погромах, помощи пострадавшим и эмиграции евреев из Украины (1917 — 1921 гг.) // Вестник Еврейского университета в Москве. 1994. № 3(7). С. 67 — 68.

⁸ См. напр.: Очерк истории… С. 638. Ш. Эттингер, правда, дает иную цифру пострадавших от погромов на Украине — до 75 тысяч погибших. По данным исследователя И. Чериковера в 1919 — 1929 гг. произошло 2 тысячи погромов в 700 населенных пунктах; число жертв превысило миллион человек (См.: Крейдлина Л. Указ. соч. С. 42).

⁹ Гусев В. Указ. соч. С. 78.

¹⁰Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти 1917 — 1943 / Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С.160 — 161.

¹¹Церковная хроника // Прибавления к Церковным Ведомостям. 1918. № 19 — 20, С. 623.

¹²Там же. С. 625.

¹³Шавельский Г., протопресвитер. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. М., 1996. Т. 2. С. 345, 346.

¹⁴См. напр.: Как живут евреи под большевистским режимом // Еврейская трибуна. Еженедельник, посвященный интересам русских евреев. 1920. № 22 (28 мая). С. 6; Пасманик Д. Муки российского еврейства // Там же. № 30 (23 июля). С. 1 и др.

¹⁵Винавер М. Памяти Владимира Соловьева // Там же. № 34 (20 августа). С. 1.

¹⁶См. напр.: Португейс С. Гибель // Там же. 1922. № 20 (№125, 25 мая). С. 1.

¹⁷На эту тему см. подр.: Кривова Н. А. Власть и Церковь в 1922 — 1925 гг. Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. М., 1997.

¹⁸Процесс митрополита Вениамина (19 июня — 5 июля 1922 г.). Воспоминания современника // Наука и религия. 1991. № 5. С. 12.

¹⁹Архивы Кремля. Политбюро и Церковь. 1922 — 1925 гг. М., 1997. С. 253.

²⁰См.: Цыпин В., протоиерей. История Русской Церкви. 1917 — 1997 // История Русской Церкви. М., 1997. Кн. IX. С. 99.

²¹Там же. С. 100.

²²Винавер М. Большевики и Православная Церковь // Еврейская трибуна. 1922. № 23 (№128; 19 июня). С. 1 — 2.

²³Там же. С. 261.

²⁴Там же. С. 263, 264.

²⁵Там же. С. 268.

²⁶Institute of Jewish Research (New York). RG 87 (М. М. Винавер). File 790. № 65455.

²⁷Сорин Н. Практика «отделения Церкви от государства» в Советской России. (По личным воспоминаниям) // Еврейская трибуна. 1922. № 43 (№148; 16 ноября). С. 3.

²⁸Архивы Кремля… С. 273, 274.

²⁹Там же. С. 283.

³⁰Сахаров К. И. Патриарх Тихон. М., 1925. С. 6.

³¹См.: История Русской Православной Церкви. От восстановления патриаршества до наших дней. Т. 1. 1917 — 1970. СПб., 1997.

^* Злоба (франц.)

³²См. напр.: Козлов Н. Крестный путь. [М.], 1994. Стоит отметить, что практически все заявления автора свидетельствуют не только о его недостаточной компетентности и полной пристрастности при доказательстве «ритуала», но также заставляют усомниться в его психической адекватности. Не случайно свой труд он заканчивает патетическим восклицанием: «Се грядет Православное Царство Русское, се близится победа Русского Духа над жидами!» (Там же. С. 150).

³³Бердяев Н. А. Христианство и антисемитизм. Религиозная судьба еврейства // Тайна Израиля… С. 341 — 342.