Фераро Роше

6 октября 2019 Ольга Козэль
Просмотры: 3 120

Из цикла «Шестнадцатый парк. Рассказы водителя».

***

Есть слова, от которых почему-то хочется безудержно плакать. Я не знаю, что такое это Фераро Роше. То ли шоколад, то ли автомобиль, а может, духи? И что-то ещё — невероятное — как след игрушечной туфельки на маленькой игрушечной ноге… Повода для слёз никакого: автомобиль у меня есть, шоколад я давно разлюбила, духи тоже имеются в немаленьком количестве.

И я не плачу. Я молча стою в курилке, а рядом плачет Лена из третьей колонны. Сегодня она задавила кота. История обычная: котейка был серый, видимость плохая, к тому же дождь… Он перебегал дорогу и попал под автобус. Лена сидит на стареньком стуле, мы — я, Санек и Татка — топчемся рядом, чуть поодаль курит незнакомый плечистый парень — слесарь из ремзоны. Все наперебой утешают Лену и говорят, что котов в парке давят постоянно — то и дело находим поутру мохнатые трупики. Выросшие в парке коты просто не понимают, что автобус может быть опасным.

Я говорю:

— А я чуть не сбила Атаса. Вечером, когда заезжала в парк. Возле поста охраны светло, а дальше темень — ничего не видно. Я не увидела — почувствовала, что под правым колесом кто-то есть, даванула на тормоз, тут Атаска и выскочил. Иначе трындец, как раз правым ведущим его бы и переехала.

— А где Атас? — спрашивает Татка. — Сто лет его не видела.

— Говорят, в девятый парк увезли. Васька сказал, что если в нашем парке увидит собаку или кота — тут же застрелит.

Васька — это прозвище одного из начальников парка. Он старый, толстый и горластый, как петух.

— Да хрен он в кота попадёт, — деловито говорит Санек, доставая сигарету. — Стекла в автобусах порасшибает только…

Парень из ремзоны хмыкает.

Со стороны дверей несётся запыхавшаяся Иришка.

— Ребята… кто сегодня на пятьсот десятом работает, на кладбище не заезжаем, высаживаем всех у ворот…

Иришка поправляет чёлку, щёлкает меня по затылку и исчезает так же стремительно, как появилась.

Лена поднимает заплаканные глаза.

— Что она сказала? Я не поняла…

— Что-что… Покойников боится… — с досадой говорит Татка.

— А ты не боишься? — ехидно спрашивает парень из ремзоны.

— Я не боюсь. У меня на Домодедовском кладбище Наташка, сестра…

Возникает вполне понятная пауза.

— Она… большая была? — неловко спрашивает Санек — чтоб не молчать дальше.

— Да не очень, одиннадцать лет. Осложнение на почки после ангины. В больницу взяли, к аппарату дыхательному подключили, а он вырубился ночью. Она вздохнула, а выдохнуть не смогла — так и похоронили на вдохе…

Все молчат. У всех, кроме Саньки, дети уже старше бедной Наташки. Наверное, она была такой же хорошенькой, как Татка — белокурой и голубоглазой.

— Это давно было, тридцать лет назад, — спокойно говорит Татка.

Я думаю, что вечная жизнь наверняка есть. И если она есть, то, может быть, все они — и девочка, умершая на вдохе, и задавленный сегодня кот — сейчас сидят на крыше курилки и слушают наш разговор:

— Я даже не смогла разобрать, котик или кошка (это Лена).

— Кого мне убить за то, что нет вечной жизни? (это Татка).

— На самом деле, между живыми и мертвыми очень небольшая разница (это я).

— Совсем дура, да? Ты мертвых когда-нибудь видела? (это Санек).

А дождь идёт, весь день идет сегодня дождь. Он лупит по нашим чёрным от загара щекам и по крышам наших автобусов. По стёклам каких-нибудь малолюдных шоколадных магазинов, пахнущих лежалой клубникой. По жирной кладбищенской земле, навсегда укрывшей Таткину голубоглазую сестру. Фераро Роше. Я не плачу. И Лена уже не плачет тоже. И Татка. Никто не плачет. Кладбищенская земля похожа на жука-пожарника — чёрного и невзрачного со спины, но внутри дивно алого. Никто на свете, никакой дождь, никакая вечность не в силах одолеть этот маленький, живой, развесёлый пожар.

Читайте также:

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)


Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: