Ахилла

В купальне старый филантроп

Увидел пару женских туфель.

От страха сморщился как трюфель,

Свалился в воду и утоп.

Такие стишки, как пример фольклора гимназисток ее времен, поведала мне моя бабушка. Более ста лет назад иметь подобную запись в альбоме девушки считалось верхом вольности. Бабушка, вероятно, приняла бы к слуху игривое: «гимназистки сбивают рыхлый снег с каблучка», но нипочем бы не услышала: «я, гимназистка шестого класса, пью политуру заместо кваса». Бабушка считала, что всему должны быть границы, бабушка была благородных кровей, и всяческая грязь и постыдность ее не касались.

Бабушка водила нас на Красную площадь. Площадь была строга, по ней мела поземка, низкие облака висели над башнями Кремля. Помню, было без пяти час, и мы как раз подоспели к смене почетного караула у мавзолея Ленина. Публика застыла в почтительной тишине, слушая, как печатают шаг гвардейцы от Спасской башни. Вот они приблизились, ударили прикладами карабинов о брусчатку, четкими движениями сменили отстоявших свое караульных, и застыли изваяниями, воплощая мощь и вечность Страны Советов. Торжественность, однако, была нарушена возгласом тети с авоськами, закутанной в темно-серый пуховый платок: «Вот куда оболтусов-то надо служить посылать!» Публика одобрительно похохотала, но не громко, уважительно к только что виденному священнодейству.

Другой помню эпизод. Мама попросила меня встретить на вокзале приехавшую в Москву знакомую. Та сразу домой ехать не захотела. Сказала: «Отвези меня сперва на Красную площадь». Поклажка у нее была небольшая. Мы поехали. От станции метро Площадь Ногина прошлись пешочком. Я все что-то говорил, развлекая ту тетю. У самого уголка ГУМА она оборвала меня резко: «Хватит болтать!» Серьезно и строго она взглянула на башни Кремля, мне показалось, вот-вот перекрестится. Но нет. После паузы она нерешительно вступила на брусчатку, и уже твердым шагом направилась к мавзолею. Хорошо, что тогда в мавзолее был выходной. Объяснять той тете мое принципиальное неприятие посещения капища было бы безумием.

И еще расскажу. Было это как раз в первый рабочий день после 9-го мая. Где-то в семидесятых. Обед в цеху. В раздевалке мужики играют в домино. Забулдыга грузчик Яблоков рассказывает, что в праздник они так и сидели весь день, выпивали, ни на какую «дребаную красную площадь», как собирались, так и не пошли. Харитон, высокий худой мужик лет пятидесяти пяти, кладет свои фишки на стол, встает, подходит к Яблокову. Тот смотрит на него удивленно. Вдруг Харитон с размаха бьет в его глаз. Яблоков летит в дальний угол. «Люди за Красную площадь кровь проливали, а ты — дребаная», — говорит Харитон. Игра в домино продолжается. Никто особо и не удивлен.

Водила нас бабушка и в Исаакиевский собор. Десять дней она таскала нас, внуков, по ленинградским музеям, но запомнился мне более всего массивный маятник с острым кончиком, свисающий с потолка высоченного купола. Казалось, все это торжественное здание только для того и построено, чтобы доказывать таким вот прибором торжество научного материализма. Маятник медленно летал по диаметру круга, через несколько минут достигал очередной стоящей вертикально плашки, плашка падала, публика довольно крякала, отмечая результат.

Все в той стране казалось правильным: пограничник там стоял на страже, рабочий и колхозница трудились не покладая рук, за матюги в общественных местах дружинники тащили в участок, а вор там сидел в тюрьме. В той стране никому бы и в голову не пришло имитировать оральный секс на фоне храма Василия Блаженного или заголять зад на фоне Исаакиевского собора. Просто не поняли бы прикола.

Тут вспоминается старинный анекдот. Поручика Ржевского с его приятелем выгнали за пьянки и дебоши из Петербурга. Сидят они в далеком маленьком гарнизонном городке. Скучают. Пьянствуют. «Ну что, поручик, — говорит захмелевший приятель, — в рояль, по-большому, сходим?» «Ах, бросьте, мой друг, — махнув рукой, отвечает поручик Ржевский. — К чему такие тонкости? Не поймут: Азия».

Смешно, конечно, но и грустно. Что ж, России никогда из ментальности Азии не вырваться? А при чем тут Азия? Я тридцать лет живу в США, изъездил всю страну вдоль и поперек, и скажу вам наверняка — даже в развеселой Калифорнии за заголение зада в общественном месте, если это не пляж, полицейский враз заберет вас в участок, а судья, если в сумасшедший дом не отправит, прилепит вам весомый штраф, чтобы неповадно было.

Леонид Гозман, вроде бы известный политолог и историк, заявил ведущей в ролике на Ютубе («Почему нет народного единства», Леонид Гозман 11.4.2021), что в демонстрации голого девичьего зада на фоне Исаакиевского собора ничего предосудительного нет. Это не кажется ему оскорбительным, более того, он считает, что это вовсе никого оскорбить не может.

Я вот удивляюсь… Он что, из эдемского сада, где Адам до падения Евы без штанов бегал, к нам сюда упал? Или из джунглей какой-нибудь «мумбы-юмбы» явился, что показывают в этнографических программах? Там, правда, лишь передки у местных жителей прикрыты. А может быть, ему быт средневековой Европы по душе? Там, до внедрения ткацкого станка, с материей дефицит был, женская грудь постыдной не считалась, да и в банях общаком мылись. А может быть, ему хиппи шестидесятых вспоминаются? Те, точно, так и норовили по европейским городам нагишом пройтись. За это их не жаловали. А может, Леонид Гозман просто настолько свят, что ему плюнь в глаза — все Божья роса? Да нет, не похоже. «Я — атеист», — говорит.

Дописал я до этого вот места и подумал: ну что я к мужику привязался, ему, атеисту, и так разнесчастно по жизни идется, ну сморозил он глупость, и что это вообще за тема? Во славу ли Божию такие вот размышленья? Захлопнул я свой лэптоп, и решил больше к тому не возвращаться.

Следующим утром пробираюсь я по трафику Лос-Анджелеса, слушаю всякое на ютубе, и опять — на тебе. Майкл Найки утверждает, что в оголенных в общественном месте женских ягодицах ничего плохого нет, что «пусть все хоть голышом ходят!» Ясно мне стало, что именно во славу Божью будет такому вот поветрию противостоять.

Ребята, братья по перу, вы что, забыли, как увидел случайно библейский Хам поддавшего лишнего папашу своего Ноя? Тот, заголившись, валялся пьян, и нашел то видение Хам потешным. Позвал Хам братьев своих Сима и Иафета веселье то с ним разделить. Братья, однако, строго взглянув на Хама, взяли одежды, и, не глядя на незадачливого отца, прикрыли наготы его целомудренно. С тех пор мы знаем, кто такой Хам и что такое хамство. Или опять меня будут уверять, что обнажение зада — не оскорбление?

Помните сценку из знаменитого фильма «Окно в Париж»? Раздраженная француженка зачитывает русские ругательства из словарика, русская женщина, к которой это все адресовано, не задумываясь отвечает куда более весомым аргументом — заголенным объемистым задом. Так что нечего выдумывать, что в заднице ничего оскорбительного нет. Есть. Это даже дети знают. Помню ходила такая смешная песенка в пионерском фольклоре. Там было: «Как из гардероба высунулась жо.., а что, ничего, желтые ботинки».

Конечно же, тащить глупую девчонку в наручниках в суд — перебор, но, с другой стороны, кто ее знает? Может, она и в присутственном месте штаны решит скинуть? С нее, с такой, станется! Но уж делать из нее героиню вовсе не стоит. Известно: не начудишь — не прославишься. Кто из нас в молодости не тестировал лимитов? Кому в молодые годы не хотелось о себе заявить? Если не особыми достижениями, то хоть бы и голым задом. Всякие бывают поросята.

Хорошее русское слово — безобразие. Отход от образца, потеря образа Божьего. Да только, по большому счету, суть этой никчемной истории даже и не в этом. В прежние, советские времена, правда, задов на площадях не заголяли, похабных фоток у всех на виду не делали. Матерщины в общественных местах было не слышно. Да и на западе, в этой вот моей Америке, до эпохи Мерлин Монро во всех киношках женщины были застегнуты до последней пуговички, даже в самых сложных обстоятельствах носили они аккуратнейшие прически. Мужчины даже в драках не снимали шляп. Сейчас мир изменился, вольностей стало поболе. Я считаю — это к лучшему. Но всему, как говаривала моя бабушка, должны быть границы.

Мы все разные, у нас у всех разные понятия. Атеист, мусульманин, протестант, буддист и православный будут мирно сожительствовать, лишь договорившись о стандартах поведения, лишь установив четкие границы того что можно, что нельзя. Это описано в сводах законов, основанных на установившихся моральных нормах. В России на это есть Уголовный Кодекс. Пока еще, слава Богу, показывать голый зад на площадях городов считается в нашей цивилизации возмутительным. Как-то мы все согласились, и тому детей своих учим, что штаны снимать дозволительно лишь у доктора, или на пляже, или за закрытой дверкой. Хам Яблоков, увидя заголенный женский глютеус, захохочет весело и запоказывает пальцем, приглашая ко вниманию публику, работяга Харитон снимет ремень и вытянет им зарвавшуюся деваху по ягодицам, бабушка моя отвернется и сделает вид, что такого явления в природе вовсе и нет. Полицейский подойдет, проверит документы и заберет в кутузку. На то его общественность своими налогами и содержит.

Иллюстрация предоставлена автором

Читайте также:

• Игумен Вениамин (Райников) о том, что надо уважать священные места даже снаружи
• Мечты уфимского протоиерея о порке пятых точек «недоблогеров»

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: