Ахилла

Для меня знакомство с этими двумя персонажами началось с песни группы «Любэ», которую очень любил в детстве. «Глеб Жеглов и Володя Шарапов за столом засиделись не зря. Глеб Жеглов и Володя Шарапов ловят банду и главаря…» Позже был первоисточник — роман братьев Вайнеров «Эра милосердия». И, если честно, я тогда не понял, при чем тут эта самая эра. Ведь культовый фильм с Высоцким в главной роли назывался «Место встречи изменить нельзя». Но за последние дни мне, кажется, стал понятнее авторский замысел.

Жеглов не является положительным героем для авторов романа. Об этом сами они несколько раз заявляли устами разных персонажей. «Плохой человек твой Жеглов. Для него люди — мусор. И он через кого хочешь переступит. Доведется — и через тебя тоже» — говорит Шарапову Груздев. «Фокс — он вроде тебя», — глядя на Жеглова, замечает портниха Моторина. Можно предположить, что дело не только во внешнем сходстве. Но при этом Глеб до ужаса харизматичен, особенно в исполнении Высоцкого. Он профессионал своего дела, честный и неподкупный милиционер. Он не раздумывая может отдать ограбленной матери собственные продуктовые карточки. Да и вообще он ловкий, дерзкий, сильный. Даже в те секунды, когда он нагло разводит сослуживца на кулек сахара, ты, хоть и с чувством неловкости, но все равно смеешься.

Спор Жеглова и Шарапова о кошельке, который Глеб засунул Кирпичу за пазуху, я, в целом, всегда разрешал в пользу Жеглова. Мол, не всегда можно по букве закона свершить справедливость, покарать виновного и защитить невинного. Шарапов просто наивный, необстрелянный еще… В эту сторону подталкивали и другие фильмы, в которых полно историй о коррумпированной верхушке и бессилии закона. В конце концов, кошелек Кирпич действительно украл!

Но сейчас я взглянул на эту историю иными глазами. «Вор должен сидеть в тюрьме!» — это красивая, сильная фраза, и именно ей Жеглов оправдывает нарушение правил и буквы закона во имя высшего блага. Другая мысль, формирующая жегловское кредо, — «наказания без вины не бывает».

«— Я думаю, перед ним извиниться надо, — нерешительно сказал я.

Глеб захохотал:

— Ну и даешь ты, Шарапов! Да он и так от счастья тебе руки целовать будет!

Мне это не показалось таким смешным — не за что было, по-моему, Груздеву нам руки целовать.

— Мы же невиновного человека засадили, Глеб, — сказал я. — Мы его без вины так наказали…

— Нет, это ты не понимаешь, — сказал Глеб уверенно. — Наказания без вины не бывает. Надо было ему думать, с кем дело имеет. И с бабами своими поосмотрительнее разворачиваться. И пистолет не разбрасывать где попало… — и повторил еще раз, веско, безоговорочно: — Наказания без вины не бывает!»

Сколько раз за последние годы я слышал эту мысль в разных вариациях! «Дыма без огня не бывает», «раз осудили — значит, есть за что», «а чего она дура короткую юбку надевала», «нечего было митинговать, работать надо»… Псевдомудрость, за которой кроется обесценивание чужих страданий и перекладывание ответственности на другого. Потому что ты — прав. Ты за хорошее, за то, чтобы вор сидел в тюрьме. А ради этого можно пойти на некоторые жертвы. К примеру, подбросить этому самому вору наркоту в карман. И пускай он не вор, а журналист, все равно — иностранный агент. Пускай вины на нем нет — главное, что он сядет. Не за то, так за другое. Потому что вор должен сидеть в тюрьме, а враг должен быть разбит. Откуда известно, кто вор, а кто враг? Ну так мы же с ними воюем! Мы же хорошие, мы не можем ошибаться, это очевидно!

И ведь не получается обвинить Жеглова в каком-то карьеризме, хотя некоторые критики видят в нем именно это. Он, кажется, действительно ненавидит бандитов, с которыми борется много лет, которые объедают и убивают мирных людей. Он убежден, что гадов нужно давить ради светлого завтра, и не боится пожертвовать своей жизнью ради этого. Он бережет своих товарищей, тяжело переживает их гибель. Он верит в советскую власть, которая, судя по всему, многое дала ему. В конце концов, он пережил войну. Все это в сумме травмирует Жеглова, деформирует его характер и личность. В своем роде он становится фанатиком, который не видит за идеями конкретных людей. Он выступает как своеобразный антипод Эры милосердия, про которую рассуждает пожилой сосед Шарапова.

Это ярко проявляется в финале романа, когда Жеглов убивает Левченко. Фильм смягчает сцену: Жеглов не дает конвойному выстрелить в беглеца, сам долго сомневается, прежде чем нажать на курок, чувствует себя неловко перед Шараповым… А вот как описывают сцену братья Вайнеры.

«Я бежал за ним, и от крика мне не хватало темпа, и углом глаза увидел я, что стоявший сбоку Жеглов взял у конвойного милиционера винтовку и вскинул ее.

Посреди пустыря я остановился, раскинул руки и стал кричать Жеглову:

— Стой! Стой! Не стреляй!..

Пыхнул коротеньким быстрым дымком ствол винтовки, я заорал дико:

— Не стреляй!..

***

— Ты убил человека, — сказал я устало.

— Я убил бандита, — усмехнулся Жеглов.

— Ты убил человека, который мне спас жизнь, — сказал я.

— Но он все равно бандит, — мягко ответил Жеглов.

— Он пришел сюда со мной, чтобы сдать банду, — сказал я тихо.

— Тогда ему не надо было бежать, я ведь им говорил, что стрелять буду без предупреждения…

— Ты убил его, — упрямо повторил я.

— Да, убил и не жалею об этом. Он бандит, — убежденно сказал Жеглов.

Я посмотрел в его глаза и испугался — в них была озорная радость.

— Мне кажется, тебе нравится стрелять, — сказал я, поднимаясь с колен.

— Ты что, с ума сошел?

— Нет. Я тебя видеть не могу.

Жеглов пожал плечами:

— Как знаешь…

Бандит — не человек. Его нельзя оправдать, его нет нужды знать и понимать. Он уже приговорен. И во имя справедливости его можно убить. Можно избить или искалечить дубинкой, душить газом, пытать шокером… А можно разрушить его дом высокотехнологичной ракетой. Фашисты ведь тоже бандиты, они крадут будущее у порабощенных народов. А раз крадут — значит, воры, и должны сидеть в тюрьме.

Думается, что живи Глеб Егорыч сегодня, он вполне мог бы поддержать *спецоперацию*. И остался бы при этом тем же самым ухватистым, достаточно умным и весьма талантливым человеком, обладателем многочисленных достоинств. Вот только Шарапов, спасший, вопреки всякой очевидности, невиновного Груздева из тюрьмы, в финале романа работать с Жегловым больше не хочет. Чего здесь больше: нравственного чувства или юношеской незрелости — пусть каждый решает сам. Георгий Вайнер еще в середине 70-х годов трактовал своего персонажа вот так: «Такой яркий и сильный человек, как Жеглов, при определенных исторических предпосылках, предоставленный своим инстинктам и своему пониманию правосознания, превращается из обуха, при помощи которого держали в узде преступность, в кистень против людей порядочных».