Ахилла

Написать о собственном столкновении с гомосексуальными домогательствами, рассказать о них «городу и миру», меня побудила развивающаяся история лишения сана протодьякона Андрея Кураева. Он опубликовал документ, из которого стало ясно, что суд решил вменить ему в вину обвинения епископов в гомосексуализме. История это старая, много лет прошло, и вот снова всплыла тема.

К защите «их высокопреосвященств» подключился известный в прошлом как миссионер Сергей Худиев. Он расписал по пунктам, почему нельзя верить Кураеву и его анонимным свидетелям. Один из тезисов Худиева меня сильно зацепил — если бы действительно были 40 гомоепископов, то это означало бы сотни их любовников и сотни неудачных подкатов, которые невозможно скрыть в эпоху смартфонов-диктофонов. То есть истории о жертвах насилия и домогательств, которые молчали десятилетиями, прошли мимо него. Про Харви Вайнштейна Худиев будто не слышал. О том, что жертва переживает страх, а порой и сомнения насчет происходившего, церковный пропагандист тоже не знает. Хотя движение #metoo должно быть знакомо человеку, профессионально пользующемуся фейсбуком. Тогда многие женщины рассказали о домогательствах, которым подвергались, и о том, насколько тяжело подобными историями делиться.

И чем более осуждающе общество настроено к жертве, чем больше винит за короткую юбку и подразумевает «сама хотела», тем меньше вероятности открытого рассказа о домогательствах или сексуальном насилии.

И что же в Русской Православной Церкви, легко ли рассказать о гомосексуальных домогательствах? Рассказать о том, чего официально просто не существует. О том, что осуждается и прикосновение к чему может «замазать» человека. Рассказать в условиях, когда велика вероятность, что в результате пострадает не абьюзер и насильник, а жертва.

В этих условиях разумнее молчать или выступать анонимно, как делали источники Кураева.

Я сейчас человек внешний для церковной системы, и моя история не настолько травматичная, чтобы мне тяжело было ей делиться, поэтому я не боюсь рассказать.

За свою жизнь я дважды столкнулся с гомосексуальным домогательством, и оба случая проходили в церковном контексте.

Один раз это был незнакомый мне парень, который, ссылаясь на общие монастырские знакомства, предлагал мне вместе посидеть на травке под кустами. Зачем-то предлагал подарить мне велосипед и вскоре повел себя совершенно не адекватно. Когда я захотел отойти по малой нужде, он увязался со мной, вытащил свой член и начал самоудовлетворяться. Бежал я из этих кустов очень быстро. Страшно было.

В этой истории вроде бы ничего особо церковного нет, повернутый гомосексуал может оказаться в любой среде. Но мой опыт показывает — такие личности в церкви есть. И если они оказываются на властных постах, убежать от них через кусты не всегда оказывается возможным.

Вторая история началась со знакомства через церковных друзей. Новый знакомый был лет на 10 меня старше, и если я был студентом старшекурсником, то он уже успел побывать в браке, имел большой опыт работы псаломщиком и выглядел церковно-образованным человеком. Этот новый знакомый захотел стать моим другом, поддерживал разговоры на библейские темы. Приглашал к себе домой, познакомил с мамой. Иногда он делал странные вещи — брался носить мой рюкзак, а на мои протесты отвечал цитатой из Писания «носите бремена друг друга». Пытался меня обнимать или побороться со мной. И все странности объяснял стремлением к реализации христианской любви и братского отношения. Говорил мне странные комплименты, на которые я не знал, что ответить. А однажды, в качестве откровенности заявил, что «у него никого не было». Что для меня было просто странно слышать от человека, бывшего женатым… Тогда я подумал, может, он мне про сложные отношения с женой говорит?

Происходившее было очень странным, но увидеть это как влюбленность в меня взрослого мужика я был не в состоянии. Пока этот мужик, будучи в подпитии, не попытался меня поцеловать. Тогда я его ударил в грудь, и мы больше не встречались.

Можно посмотреть на эту историю как на мелодраму — неразделенные чувства гомосексуала, отвержение и насилие со стороны гомофобного общества в моем лице. И эта часть присутствует.

Но есть и другая часть, важная при рассмотрении вопроса о «гей-владыках» в РПЦ. Важно то, что неосведомленного юношу, который даже не думает «о плохом», можно лапать, ездя по ушам историями про братскую любовь. Что же может происходить, если гей уже опытен и имеет духовную власть? Он вправе принимать исповеди помыслов и согрешений, давать советы и даже наказывать. Обладая высоким статусом, может возвеличивать своих любимчиков и, имея много денег, способен становиться благодетелем для близких к себе людей и их семей. А если добавить к картине главное правило церковной жизни — не осуждать епископов и священников, то вырисовывается специфический пейзаж: рай для властного гомосексуала, ад для его жертв, и чистилище для совести тех, кто покрывает сексуальные преступления своего начальства.

В моих историях нет тех гомоепископов, о которых писал Кураев. Я не стоял со свечкой. Хотя и слышал от церковных друзей рассказы на эту тему с фамилиями и званиями. Мои истории о том, что в православной церкви гомосексуалы есть, и они пытаются устраивать свою сексуальную жизнь теми способами, которые им доступны. А духовная власть дает для этого огромный простор.

Так что хочу своей историей поддержать Кураева. Церковная молодежь, юноши должны знать, что могу стать объектом сексуального интереса со стороны духовных руководителей.