Ахилла

Гоша Шевкунов

— Вот что они не пускают? Почему? Мало ли, человеку исповедаться надо срочно, да и вообще… пока доедешь… — возмущался худой длинный юноша, дёргая за ручку дверь надвратного храма Иоанна Предтечи Троице-Сергеевой Лавры, где в восьмидесятые проходила исповедь мирян.

— Да… Но нам то тоже надо не спать, а приезжать вовремя, что отцы здесь вечно нас ждать должны? — отвечал ему другой желавший пробиться внутрь худощавый молодой человек, пониже и постарше.

Так я познакомился с Гошей Шевкуновым. Сценарный факультет ВГИКа он уже закончил, как-то относился он тогда к студии Горького, то есть мог не работать, как все советские люди, пять дней в неделю.

Он был москвичом, но, понятно, во ВГИКОвской общаге друзей у него было немало. Не помню уж, случайно я с ним там оказался, или он спецом пошёл меня знакомить со своим старшим другом Игорем Винниченко, тоже сценаристом и православным в средне-неофитском состоянии.

Гоша был суетлив и вечно куда-то торопился или собирался, Игорь был спокоен, нетороплив, но общителен, несмотря на то, что вряд ли ему прям уж был интересен юноша призывного возраста. В общем, к Игорю я зачастил, а Гошу встречал периодически. Не сказать, что у нас с ним сложились дружеские отношения, но неловкости и какой-то своей неуместности, как у Алфеевых, я не чувствовал.

Ездили мы с Гошей к отцу Онуфрию, бывшему сначала в Лавре, а потом в Переделкино — да, это нынешний митрополит Киевский. Вообще, из лаврских именно к нему в середине восьмидесятых ездила немногочисленная церковная московская творческая интеллигенция: художники, писатели, артисты. Помню, что-то такое, волновавшее меня и казавшееся важным, я рассказывал Гоше. Выслушав, он сказал:

— А знаешь, я тут был у отца Онуфрия и сказал ему: «Батюшка, вот я понял, чем обо всяком таком рассуждать, лучше пару канонов или акафист прочитать».

— А он тебе чего? — спросил юный я.

— «Я молился, чтобы ты это понял», — процитировал будущего митрополита будущий епископ. — Так-то, брат!

Вскоре после этого Гоша решил остаться в Печорах Псковских насовсем. Матери он ничего не говорил, она была против этих всех его церковных увлечений, хотя ему было уже к тридцати, и он давно был самостоятелен. Она приехала в монастырь и увидела его в послушническом подряснике…

Печоры. Не от одного Гоши я о них слышал, как о таком настоящем монастыре, не закрывавшемся никогда, и без всяких музеев. В восемнадцать я впервые поехал туда, да ещё и автостопом. Гоша чистой работы не искал, нёс послушания в том числе и на коровнике. Наместник Гавриил приблизил его к себе помимо желания самого Гоши. Сам же он удивительным образом умудрялся быть и послушным почитателем грубого, склонного к самодурству наместника, и другом изгнанных им, пытавшихся некогда ему противостоять, монахов.

Вот, наверное, в таких странных сочетаниях есть весь Гоша-Тихон, это даже и беспринципностью не назовёшь… глубинная противоречивость, скорее. Ближайшим другом и учителем Гоши из изгнанных был служивший тогда на приходе о. Рафаил, лично я его не знал, но был премного наслышан… При всей доброте, открытости и неординарности в хорошем смысле, этот монах очень любил гонять на немыслимых в Советском Союзе скоростях, он так и погиб в автокатастрофе. А нашего героя, кстати, о. Рафаил же учил водить машину по его методу — не используя тормозов…

Послушник Георгий хотел оставаться в монастыре, другого ему ничего не надо было, но Издательскому отделу МП митрополита Питирима потребовался профессиональный киношник. Отказать Гоша не мог — послушание ж превыше поста и молитвы. Пришлось вернуться в Москву, но при первой возможности Гоша рвался обратно Печоры.

Позже Георгий Шевкунов был направлен в только что открытый Донской монастырь, пострижен в монахи с именем Тихон и рукоположён в священники. На смену Издательскому отделу МП, имевшему монополию на церковные издания при Советской власти, с падением оной, а вместе с ней и обязательной цензуры, пришли вольные церковные издатели, и о. Тихон активно взялся за это дело. 

Надо сказать, к системной карьере Гоша-Тихон не был склонен, вообще по духу другой, это во многом проявлялось и чувствовалось. Он и академию так и не закончил, что обязательно для системного роста, а также не всегда мог справиться с искушением алкогольных приключений. Пить он отказался ещё во ВГИКе, бо нельзя ему… совсем нельзя. Но срывы-таки бывали, и в результате выходили всякие забавные случаи. Приехавший в Россию из Америки архиепископ Василий Родзянко был с о. Тихоном в гостях, о. Тихон выпил… Потом уходил от милицейской погони московскими закоулками, и если еще учесть, что водил он по методу о. Рафаила… В общем, наутро молодой монах испрашивал прощения у пожилого заграничного архиерея, на что тот сказал нечто вроде: «Ничего, только кажется, мы вчера имели проблемы с полицией».

Ещё один случай расскажу чуть ниже, а сейчас хочу сказать, что карьерный взлёт случился у него во многом случайно. В патриархии было решено прижать движение о. Георгия Кочеткова, но просто выгнать из храма столь популярного священника в начале девяностых не решались, нужен был благой повод и тоже популярный кандидат на место. Возрождение Сретенского монастыря, как подворья Печорского с назначением о. Тихона настоятелем туда — было тактически безупречной идеей. Тем паче он и впрямь был ярым противником движения о. Георгия, считал его чуть не кощунником (тогда еще редкое слово) и любил рассказывать, что у о. Георгия возле алтаря был туалет и после него в Сретенском осталось море «еретической» литературы.

К этому времени наш герой вовсю тусил в консервативно-патриотических кругах, собиравшихся вокруг проекта «Русский дом»; одним из постоянных авторов телепередач которого был генерал КГБ в отставке Леонов. О. Тихон близко сошёлся и с ним, разделяя его политические взгляды. Как-то хмурым октябрьским вечером девяностых включил я радио «Радонеж», такое со мной тогда случалось. Выступал о. Тихон, ведущего то ли вовсе не было, то ли он не мог проронить ни слова. В голосе игумена Сретенской обители было нечто странное… Послушав пару минут, я понял, что мой старинный знакомый просто в дым… Говорил он пафосно, повторяя одну и ту же мысль: «У нас есть наш кандидат в депутаты, это генерал Леонов, мы должны пробиться сквозь редуты врагов православия…» После очередного повтора о. Тихон закончил чем-то вроде «ну, в общем я всё сказал», и из радиоприёмника послышалась духовная музыка…

Вечер после преподобного Сергия, сообразил я. Наутро я должен был служить, а исповедовать пришёл другой священник, постарше, тоже пересекавшийся некогда с Гошей; я описал ему в красках вчерашний эфир «Радонежа», посмеялись с пониманием, так как оба отнюдь не трезвенники, и он пошёл исповедовать. Обратно напарник ввалился в алтарь просто давясь смехом:

— Лёх, представляешь, тут одна наша бабулька подходит и говорит: «Батюшка, такое искушение: слушаю «Радонеж» вчера, а батюшка-то Тихон… ну прям будто… не знаю… будто пьяный…»

— И ты ей чо? — спрашиваю я, стоя у престола.

— Нет, — говорю, — это радиопомехи, а сам в алтарь, ну не могу, ржу…

О всяких историях с о. Тихоном слышал я и позже, когда он выпивал с известными государственными мужами, или звонил он им или они ему, когда он выпивал, но умолчу, пожалуй, сам-то я свидетелем тому не был.

Последний раз общался я с о. Тихоном году в 96-м. Пришёл к нему в кабинет в монастыре, никаких секретарей или иных препятствий на пути не встретив. Он не удивился мне, принял, говорили запросто и вполне открыто, как в прежние годы. Тогда я ждал назначения на новое место, и мне негде было служить. Попросился на ближайшее воскресенье (или праздник) к нему.

— Приходи. Только у нас владыка будет…

— Какой?

— Василий Родзянко из Америки.

Так, благодаря о. Тихону, мне посчастливилось сослужить и даже немного пообщаться с этим богатым опытом и мудростью архиереем из не живших при советском строе дворян.

Позже была знаменитая, раскрученная о. Тихоном история про чудесно сохранившийся крестик Владимира Владимировича. Нашего героя стали тогда называть «духовником президента».

Ох уж эти духовники первых лиц: был у Иоанна Васильевича, именуемого Грозным, духовник поп Сильвестр, видимо, не без его влияния юный Иоанн поверил в своё особое предназначение быть своего рода «наместником Бога» на подконтрольной ему территории, хранителем православия. Потом Сильвестр был сослан, а Иоанн… Ну, мы знаем, и дело тут не в сыне его, а хотя бы в бесчеловечной резне и насилии над русским же Новгородом, откуда был родом Сильвестр, кстати. Так бывало не раз, научат духовнички тому, от чего потом не у одних них волосы дыбом и голова с плеч. Но я отвлёкся.

Да, потом был нашумевший, но более чем сомнительный с исторической точки зрения фильм про Византию, популярнейшая книга «Несвятые святые» с описанием жизни в том самом Печорском монастыре, и, наконец, возведённый на Лубянке храм Новомученикам на деньги детей и наследников их мучителей, буквальное почти повторение евангельской истории о гробницах пророков…

Да, версия на тему «православие — самодержавие — народность» всегда была для Гоши-Тихона привлекательной; триединство, чего бы там от самодержавия и народности, да и православия не оставалось в реальности. Вопиющие противоречия по-прежнему нисколь его не смущают.

Надо сказать, наш герой помогал многим. Недавно скончался наш с владыкой Тихоном общий друг. Епископ помогал ему, уже безнадежно больному, а на отпевание в храм пришёл запросто, не облачался, а просто и без пафоса отстоял службу в приходе с народом…

***

Итак, два моих бывших в юности хороших знакомых стали такими большими шишками с претензией на высшую перспективу в той самой Русской Православной Церкви, в которой и я с юности находился. Но теперь между мной и ними — пропасть, от них к таким, как я, едва ли переходят, а я бы к ним и ни за какие коврижки не хотел бы! Для меня было бы проклятьем делать и говорить многое из того, что они сейчас делают и говорят. Почему и в чем мы так разошлись? (Если для кого-то совершенно непонятно, чем я тут недоволен и вообще, что за воду тут мучу, то и хорошо, только дальше читать не стоит, наверное.)

Две главные болезни русского православия, на мой более чем скромный взгляд, это системопоклонство и мессианские изыскания на базе теории «Москва — третий Рим». Болезни эти очень тяжёлые, в своём развитии они могут полностью разложить душу человека, его нравственность, человечность, как рак — тело. Системопоклонство ставит на место Бога и Его голоса в человеке (совести) интересы системы, конкретной церковной организации, например, ради ее нужд можно совершить любое зло, ведь это будет «во благо». Пришёл человек служить Богу — «за послушание» здесь промолчал, когда невинного гнали, там солгал, а вот уже и сам предал «ради пользы церковной». Ведь «надо служить» любой ценой, и подчиняться требованиям Системы.

Поклонники же мессианской русской идеи, впервые сформулированной как теория «Москва — третий Рим, а четвертому не бывать», кладут на алтарь всё во имя этой идеи, называться она может по-разному, в последнее время чаще употребляется «Русский мир». В чём суть мессианства — понять сложно, ведь даже если представить, что православие — единственный хранитель правильного христианства, то православные много где живут, принадлежат разным церквам и свободно, без всякого излишнего мессианства, исповедуют свою веру. В итоге, если убрать все долгие рассуждения и путаницу, то все мессианство будет заключаться в мысли: «кругом враги, все должны нас бояться, но мы несём свет… потому что это мы, а если мы грешим и убиваем, то и все «они» тоже раньше так делали, а в них нет света».

В митрополите Иларионе я вижу образцового системопоклонника, ради нужд и требований системы отдавшего многое, если не все… В епископе Тихоне — человека, искренне преданного мессианской национал-псевдоправославной теории, ее яркого пропагандиста. Вижу и последствия, и эту самую пропасть между нами, при том, что я продолжаю быть благодарным за то, что они мне дали, хочу верить, что прежние Гриша и Гоша всё ещё живы…

Но читаю я о «духе власти», что снизошёл, по словам митрополита Илариона, на него при возведении в епископское достоинство, а в другой раз слышу слова рок-звезды и наркомана Джерри Гарсиа о той власти, что он чувствовал над многотысячными толпами, и как он сомневался в правильности своего пути, и что делал для контроля над этой властью, «угрожающе близкой к фашизму».

Слышу и вижу, что епископ Тихон говорит о Сталине, как смягчает и оправдывает, и читаю нецерковную совсем Ефросинию Керсновскую, как она, невинная девушка, билась за свое и чужое человеческое достоинство больше даже, чем за саму жизнь, в том самом сталинском аду, сокрушая его своей человечностью и мужеством. «Сколько стоит человек» — называется книга.

Извините, мои митроносные владыки, выбираю я Джерри и Ефросинию, а не вас.

Обсудить статью на форуме

Читайте также:

• Гриша и Гоша
• «Аввочка» Тихон — свидетельство

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: