Ахилла

А после возвращения в православие (об этом можно прочитать здесь) я пытался еще несколько раз вернуться к служению.

Попробую описать одну из попыток.

Мои хорошие друзья рассказали о моей ситуации своим друзьям-священникам, которые были близки к одному епископу, и тот согласился взять меня с испытательным сроком (3 месяца).

Епископ молодой, и по возрасту, и по рукоположению.

Довольно прогрессивных взглядов, отнюдь не фундаменталист. Верующий, что немаловажно. А главное, человечный. С ним можно говорить, как с совершенно обычным человеком, представляете? А ведь это уже само по себе многого стоит, когда речь идет о православных епископах.

Пришел он в епархиальное управление пешком, без свиты.

Было это так. Прихожу я в назначенный день, заранее. Говорят, что владыки еще нет. Стою у ворот, жду.

Вижу — идет немощный такой попик, в простом подрясничке, с портфельчиком. Я на него и внимания не обратил. Он мне поклонился, я ему в ответ головой качнул.

(Очень плохо я тогда к попам относился. Думаю, буду я тут каждому попу кланяться! Иди своей дорогой.)

Тут, минут через пять, выходят ко мне из управления, говорят:

— Вы не отец Георгий? Вас владыка приглашает к себе в кабинет.

— А разве владыка уже приехал?

Думаю, как он мог приехать, если дорога одна и я на ней стою.

Оказывается, этот батюшок, что мне поклонился, и есть правящий архиерей.

А я-то привык, что приезд архиерея — это такое Второе пришествие епархиального масштаба. И вообще до сих пор не приходилось мне видеть православных епископов, по улицам ходящих.

Напоил он меня кофе, что тоже меня поразило до глубины души, конечно. По-человечески, даже можно сказать, по-дружески побеседовал, очень деликатно расспросил обо всем.

Ничего специфически архиерейского ни в разговоре, ни вообще в поведении. Не только по отношению ко мне, а и к священникам, работающим в управлении, и к мирянам.

Собирался дать мне сельский приход, но во время общения передумал, назначил в город, рядом с областным центром.

Стал я служить в одном храме третьим священником.

Настоятель — человек неглупый, но откровенный церковный пофигист. Есть такой род духовенства. Ничего церковного и религиозного не интересно, кроме церковных денег.

Нет, это не мои личные наблюдения/подозрения. Он и сам этого практически не скрывал. И второй священник, и все церковные работники прекрасно все понимали.

Позже рассказал он мне, что когда начинал служить, по наивности стал Евангелие на службе по-русски читать. А прихожане пожаловались в епархию.

«Понимаешь, отец, их вполне удовлетворяет то, что есть. Ничего другого им и не надо. Только сам останешься без работы, а дети твои без хлеба».

Это так он вразумлял меня, когда такие же бдительные верующие, преподаватель воскресной школы и староста, сообщили ему, что вчера на всенощной я какие-то русские слова использовал вместо славянских.

Нет, храмовое богослужение я совершал, конечно, на церковнославянском. Требы на выезде или даже в храме все же пытался, насколько можно, русифицировать, а то и полностью по-русски служил, если видел, что благочестивых православных поблизости нет.

Но иногда и на всенощной или литургии не выдерживал, особенно под конец моего служения там. Мог какую-то мелочь русскую вставить. Например, окончание славянское на русское заменить. Хотелось почувствовать бо́льшую живость молитвы и молитвенного общения с людьми в храме. А бывало, такие русизмы случайно проскакивали, потому что все последние годы я служил, в основном, по-русски.

Но вообще, богослужение меня мало волновало. Начиная с тех времен, когда я был псаломщиком, а потом 4 года диаконом, оно всегда было для меня на первом месте. Сейчас же все внимание я пытался направить на людей, на общение с ними.

Полюбил исповедовать. (Раньше исповедь была всегда тяжелым трудом, ложкой дегтя в бочке евхаристического меда.)

К исповедальному аналою приходят люди.

Одни — страдающие от справедливого Бога. Измученные тем, что спастись никак не удается, одни грехи. Бог уже наказывает здесь, а ведь накажет еще и там. Сын тяжело болеет, муж пьет, а тут еще и грозный Бог из-за каждого угла кулак показывает.

Нет, это не Бог. Это сатана угрожает вечной карой и наказывает тебя в этой жизни ни за что, просто от ветра головы своея. Кого хочет, того наказывает, а кого не хочет, того не наказывает.

Наш Бог — это Папочка и Мамочка. Он — Отец Иисуса Христа. Хороший Бог, добрый. Любовь. Он только любить умеет.

Болезни не посылает. Даже насморк не от Него. А тем более рак или шизофрения. Ни за что любит. Любит и принимает нас не за наши дела. Принимает с радостью, каждого. Нам осталось только отважиться поверить в это.

Другие приходили — ищущие Бога.

По наивности пришли они в русскую православную церковь, церковь своих предков, своего народа. А Его тут что-то не очень и заметно.

«Наверное, со мной что-то не так. Или с церковью? Нет, скорее со мной. Надо научиться здесь жить с этим церковным Богом. Вот и батюшки все говорят, что у них, в нашей православной церкви, Бог. Да и разве может быть Бог другой?»

Может, может. Если Он есть, то точно другой. Интересный. Дающий свободу. Непостижимый. Правильно чувствуешь. Не просто ты чувствуешь. Это Бог ведет тебя, открывает тебе Себя через твое чувство. Это — духовная интуиция, интуиция Духа Святого. Отец жаждет живых, личных отношений с тобой и со всеми нами вместе.

А есть просто очень одинокие люди. Старушки. Идут они в храм от одиночества, от тоски и печали, измученные жизнью. Брошенные всеми. С ними просто поговорить надо, не спеша, не поглядывая на часы. Посидеть на скамеечке. Пожалеть. Послушать. Вникнуть в их жизнь. Обнять, поцеловать. Подарить что-нибудь.

Помню, как некоторые начинали после «исповеди» сиять. Приходили сгорбленные, не смея глаз возвести не то что на небо, а на священника. Уходили распрямленные, улыбающиеся.

Одной беременной маме устроила в праздник староста разнос: «Ты что столько времени исповедовалась? Какое право имеешь? Нам надо полы перед крещением успеть помыть».

«Я, я ее держал. Значит, была на то серьезная причина. Человек важен. Только человек! За нее одну Иисус умер. Не важны полы, важна эта женщина».

Были тяжелые случаи. Красивая девушка, молодая, неглупая, образованная.

Исповедоваться нужно ей почти каждый день. А лучше и не раз в день. Списки грехов такие, что у бесов на мытарствах, наверное, короче.

В прошлой жизни смеялась. Любила гулять по лесу. Занималась спортом. Шутить любила. Разговаривала не о Боге. Пользовалась косметикой. Выщипывала брови. Думала о том, как выглядит. Громко разговаривала. Много спала. Плакала не из-за грехов.

Да-да, если не поисповедовать это все, можно в ад загреметь.

(Надо сказать, что названное — это только самые тяжкие «грехи». Основная масса забылась мной, ибо в обычном сознании такое просто не помещается.)

Рассказываешь ей, рассказываешь. Беседуешь о Боге живом и добром, о спасении по Любви. Вроде услышала что-то, приняла.

На утро приходит в компании или со свт. Игнатием (Брянчаниновым), или с прав. Иоанном Кронштадтским, или с преп. Амвросием Оптинским. А вот, батюшка, вы говорите, а святитель Игнатий пишет, что…

Много, много часов провели мы вместе, на исповедях и в беседах. Дома был у нее. Живут с дочкой бедно-бедно.

Работает только на настоятеля, шьет ему что-то за копейки.

Зато вся стена в иконах, бесчисленных, яко песок вскрай моря. «Вот вы, батюшка, говорите, а у меня, грешной, икона потекла, мироточит».

Дочку ее жалко. 16 лет. Сидит, книгу читает. «Властелин Колец». Стали о Толкине разговаривать. А вам разве можно такие книги читать? Мама не читает. О Гарри Поттере поговорили, о Стругацких, о «Матрице». Какая умненькая, живая девочка!

Но знаете, я в Бога не верю. Я просто так читаю, из интереса. У меня мать из-за Бога с ума сошла. Ничего, ничего, это хорошо, что не веришь. Я о Боге и не собираюсь с тобой разговаривать. Будто больше поговорить нам не о чем? Но, знаешь, в того бога, что мама твоя верит, я тоже не верю.

Вот так и служил там три месяца. И ушел. Сам.

Как-то при мне звонят настоятелю из ритуальных услуг:

— Скажите, кто сегодня будет отпевать?

— О. Георгий.

— Понятно. Тогда мы покойника в другой храм везем.

— Что такое?

— О. Георгий слишком долго отпевает. У нас расписание сбивается.

А я отпевал обычно минут 45-50.

На самом деле, пел я примерно половину этого времени.

Остальное на разговоры тратил.

Перед отпеванием говорил с людьми. Рассказывал о Боге и о молитве, и о нашей молитве, которую сейчас будем стараться к Нему вознести. Потом после чтения Евангелия говорил о жизни вечной, о Христе и о победе над смертью. А после окончания молитв еще беседовал — про «вообще», за жисть, утешать Любовью Отчей старался родственников. Оставлял свои координаты, вдруг кто-то захочет продолжить общение, познакомиться поближе.

— Никаких проповедей на отпевании, о. Георгий! Погребение должно длиться 16 минут! «Приходите в храм, приносите ваши пожертвования!» Вот вся проповедь!

Нет, это не по приколу было сказано. Совершенно серьезно!

«Некоторые говорят, что собороваться можно только один раз за пост или даже один раз в году. Это абсолютно неверное мнение! Даже суеверие! Все святые отцы учат, что ко всем церковным таинствам нужно прибегать как можно чаще! … Ну, может быть, кроме крещения, да. Так что если вы захотите собороваться, приходите собороваться в наш храм, мы соборуем каждую неделю».

«В наш храм» — это важно выделять. Через дорогу служат конкуренты, как раз туда чуть покойника не увезли.

Нет, я могу и за 5 минут отслужить погребение. Не вопрос. Только нафига, вот что непонятно.

Отбарабанить, чтобы денюжку получить?

«Отбарабанить» — это мне свечница сказала однажды, когда я после крещения домой уходил. «Ну что, батюшка, отбарабанили?» Хорошая, добрая женщина. По-хорошему сказала, ничего не подразумевая особенного в своих словах.

«Нет, Е., я стараюсь не барабанить. Я молюсь, как могу. Бог живой, каждое слово молитвы — это общение с Ним Живым».

«Ой, простите, простите, батюшка. Это у меня случайно вылетело».

Эх, а я вот думаю, что вовсе не случайно. Вполне естественно такое страшное слово в неестественной атмосфере многих православных храмов.

Пришлось принимать участие в храмовом соборовании в качестве второго священника.

Скорость чтения Евангелия уму непостижимая. (Понятно, что на славянском.) Знаю все семь евангельских отрывков, положенных на соборовании, наизусть, твердо. Но иногда и я терял текст, когда слушал.

Правда, я не просто слушал, а, по благословению, во время евангельских чтений народ мазал, чтобы времени зря не терять. Настоятель читал все, а я от начала до конца соборования мазал, мазал, мазал…

Мазал и думал. А нах..ена все мои знания, опыт, отношения с Богом? Чтобы маслом людей мазать? Да молитвы барабанить? Любого мужика на улице поймай, в подрясник одень, помазок дай, и пусть мажет.

Ну, а потом апофеоз кощунства. После последнего помазания всем на колени, а ты иди, суй им Евангелие, чтобы целовали.

Пошел я сувать Евангелие, а сердце разрывается. Обидно за человеков. Они же не бараны, не скот! Почему им здесь, от лица Бога, показывают, что они — скот? Почему они не могут слышать живые евангельские слова?!!

Какое лицемерие и издевательство над людьми и над Христом, какая насмешка! После такого чтения еще и целуйте Христа и Его Евангелие, над которыми мы только что поиздевались!

И это я должен делать! Я! Для меня Иисус — живой и близкий, я Его знаю своим сердцем. Я жил каждой строчкой Евангелия. Я размышлял годами, усиленно над каждым евангельским эпизодом, я его проживал. Я плакал, когда читал на Страстной рассказы о страданиях Христа. А теперь я должен участвовать в распятии сам. Плевать в лицо Христу и людям, за которых Он страдал.

Вот тогда я и принял решение.

После этого гнусного соборования эпизод был.

Вышел из храма. Через дорогу супермаркет. Вдруг выходит из магазина мужичок симпатичного вида и говорит:

— Простите, а вы не с конференции?

— С какой конференции?

— Да тут, в соседнем городе, какой-то баптистский слет, проповедники съехались со всей России. У нас вчера двое ребят ночевали. Жена моя баптистка.

— Нет, я не с конференции. А почему вы меня спросили?

— Ну, вы очень на баптистского проповедника похожи. Я был уверен, что проповедника встретил.

Ого, думаю, как интересно Кто-то там пляшет над небесами нашей жизни.

Проповедник. Да, проповедь. Проповедь для меня важна. А литургия — бессмысленна. В подобных духовных условиях литургия почти бессмысленна.

Так что я проповедовал. Ради проповеди и общения был готов и на все остальное, даже на всенощную, даже на детское бессмысленное крещение.

Самая тяжкая и постыдная для меня «треба» — детское крещение. Огласить и крестить — 30 минут на все, надо уложиться. И проповедь на евангельское чтение сказать. Уже много лет не читал библейских текстов без проповеди.

Но проповедовать много нельзя. Действительно, не для проповеди же мы служим. Два, три, а то и поболе часов на ногах. Молитвы, молитвы, таинства и обряды.

Две проповеди на литургии — после Евангелия и по окончании (минут по 10 — 15). «Батюшка, мы из-за проповеди не успеваем полы помыть перед крещением и купель подготовить. Может, просто сказать им, чтоб сами дома толкование читали? А то они ничего не читают, ленятся, а вы стараетесь, рассказываете, они и рады».

Действительно, проповеди были многие рады. Многие, многие благодарили. Даже спустя несколько лет, когда я уже уехал, писали, звонили и благодарили.

Но полы! Нет, все же, думаю, не в полах было дело. Или не только в них. Просто преподаватель воскресной школы понимала, что неправильное какое-то православие проповедуется. Не очень православное.

Ситуация сложная — перед батюшкой положено смиряться. И вообще, батюшка лучше знает, потому как он — батюшка. Но неправославное православие тоже ведь как-то трудно с амвона слышать. Как тут быть? Полы мыть. Пока полы мыть.

В общем, поехал я к архиерею. А испытательный срок мой подходил к концу, так что в любом случае нужно было ехать. Нет, я все-таки не был намерен категорически отказываться. Хотел объясниться, поговорить, можно сказать исповедоваться, и послушать, что он мне скажет, может, предложит что-то.

Все рассказал, то же, что и здесь сейчас, но немного помягче, чтобы не было похоже на скандал или жалобу.

(Кратко можно выразить одной фразой, которую я тогда произнес: «Я не для того становился священником, чтобы быть аппаратом для требоисполнения».)

Еще, с согласия владыки, поделился тем, как я вижу служение на приходе и вообще приходскую, церковную жизнь.

Владыка от радости аж подскочил:

— Дорогой о. Георгий! Я — ваш полный единомышленник! Конечно, нужна соборность. Нужна братская жизнь. Братья и сестры — это же не просто слова. Должны же они что-то значить соответствующее! За границей я видел такую жизнь и в наших приходах, не только у протестантов и католиков. А у нас вот молодец о. Георгий Кочетков! Он же правильные вещи говорит! Да, у него в братстве настоящая церковная жизнь.

А у нас что? Ничего, отец дорогой, не могу поделать с попами. Пока в семинарии учится, пока иподиаконствует, и Бог ему интересен, и Церковь любит. Нормальный, живой человек, верующий. Как рукоположу, через год приезжаю, смотрю — пузо отрастил и ничего не интересно. Только какую иномарку новую купить, да как дачку построить, да своему поповичу жирное место присмотреть. А поповство для него просто станок для денег. Как вы хорошо сказали, аппарат для требоисполнения. И так каждый! Я уже боюсь рукополагать. Знаю, что если рукоположу, то верующего человека потеряю. Ремесленники, а не пастыри. Но вы знаете, я понял, что народ это все устраивает. Другого они и не хотят. Понимаете, я ничего не могу поделать. Я им говорю, говорю. Но тут традиции такие. Их уже не переломишь. То, о чем вы говорите, это прекрасно! Такой Церковь и должна была бы быть. Но для этого нужно начинать что-то совсем новое. Там, где нет еще сложившихся традиций. Вот если мы будем что-то такое открывать, то я вас не забуду. Двери моей епархии всегда для вас открыты! Ну, а пока, наверное, лучше вам пока послужить на светской работе. Что же поделаешь?

Так мы простились с владыкой. Обнялись, расцеловались, чуть не расплакались и расстались.

Потом я жалел. Писал несколько писем (первое письмо написал через две недели), просил простить за свинство и неблагодарность. Говорил, что готов на любых условиях и куда угодно. Готов служить там, где это нужно епархии. Но ответа не было.

Много раз я размышлял, с большой болью размышлял, правильно ли поступил. Может быть, нужно было оставаться ради людей, которым я все-таки мог как-то послужить. Ради той девушки, что в маминого Бога не верит. Находить какие-то тонкие, хитрые пути нести Слово Божие, обходя все препятствия.

Тем более, приход-то прогрессивный, продвинутый. Это не царебожники вам какие-то, и не инненисты.

Миссионерские литургии служат. При мне была одна такая.

Во время богослужения несколько раз его ход останавливался, настоятель выходил на амвон и читал написанное известным современным протоиереем объяснение отслуженной части. Ну, где-то минут на 40-50 дольше шла служба. Зато все теперь поняли ее смысл. Чем не миссионерское служение?

Участвовал и в архиерейском служении литургии ап. Иакова в этой епархии.

Служили на ЦСЯ, молитвы читали тайно, литургия шла долго, потому что чин литургии ап. Иакова достаточно пространный.

Но зато литургию ап. Иакова отслужили! Это же ой как хорошо! И владыке радостно, и отцу-настоятелю!

Проповедь у владыки такая радостная была в этот день! Литургия апостола Иакова — хорошая! И сам ап. Иаков — хороший! И вообще апостолы и святые — хорошие! И храм этот — хороший! Служба была — хорошая! И причастие — хорошее! Хор пел хорошо! Люди пришли на службу — хорошие! И батюшки служили — хорошие! Церковь наша православная — хорошая!

На трапезе тоже все были хорошие. О. настоятель — хороший! И о. протодиакон — хороший! Солянку матушка настоятеля приготовила — хорошую. Потому что и сама матушка очень хорошая. Коньяк был весьма хорош, но вино тоже — хорошее. А салатики просто чудо, какие хорошие! И вообще, все у нас — хорошо! Очень даже! Боже, как хорошо!

На фото: Я там, пытаюсь.

Источник

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: