Ахилла

Из статьи церковного историка Павла Никольского (1870–1943) «Церковная и общественная жизнь. 1905 год».

***

Год тому назад, когда только началась война, А. С. Суворин в своих «Маленьких письмах» говорил, что мы страшно выросли в политическом национальном смысле сравнительно, например, с 1877–78 гг., когда Россия вела войну с Турцией. Подтверждение этой отрадной мысли публицист находил в многочисленных патриотических манифестациях, ознаменовавших начало войны.

Но много видавший на своем веку издатель «Нового Времени» ошибся, как ошиблись массы русских людей. Патриотические манифестации скоро кончились. За ними началось нетерпеливое ожидание побед. А когда таких побед не последовало, то обнаружилось или равнодушие к войне, или нарекания за войну на правительство. В годину, когда русская нация терпела унижения от внешнего врага и обагрялась кровью своих сынов, не видно было подъема сознания национального единства. Напротив, в стране подняли голову и нашли широкую поддержку народности враждебные России. Интеллигентная Россия требовала реформ, видя причину наших неудач в государственном неустройстве.

И начало реформ было провозглашено Высоч. Указом 12 декабря 1904 г. Широта начертанной в Указе программы реформ должна бы удовлетворить запросы искренних русских граждан. Но на деле вышло иное. Рядом с верноподданными, искренно желавшими мирных реформ, работали разрушители государственного строя. Если для первых война оказалась экзаменом, обнаружившим наши недостатки, то для вторых она была удобным поводом поднять революционное движение. Еще в самом начале войны известный издатель заграничного революционного «Освобождения» призывал своих единомышленников поднять внутреннюю смуту в тылу русской армии.

Кровавым результатом такой разрушительной работы были печальные события 9 января. Они оплаканы русскими гражданами; но и до сих пор их понимают неодинаково. Между тем на этих событиях ярко сказалась наша славянская рознь, наше неумение сплотиться в трудную минуту жизни. Одни винят во всем власть, другие во всем винят либералов. И те и другие забывают, что народная волна, прокатившаяся 9 января по улицам Петербурга, была поднята многими внешними и внутренними причинами.

И среди агитаторов толпы рядом с врагами России шли люди, болевшие сердцем за ее недуги. Говорить, что все это враги России, — несправедливо. Но справедливо говорить, что это толпа, а не граждане, ясно понимающие, чего они хотят и к чему приведут их поступки. Справедливо говорить, что национально мы совсем не выросли после 1877–78 гг. Народная толпа, заполнившая 9 января улицы Петербурга, состояла, сравнительно говоря, из развитой части общества. Петербургский фабричный развитее хлебопашца, — мы не говорим уже о вожаках толпы.

Но посмотрите на наши земские собрания, составляющие адреса и петиции о государственном переустройстве. Больше ли в них развитого национального чувства? Тон этих петиций таков, что исполнение их ставит власть в унизительное положение исполнителя, а не законодателя. А когда находятся лица, имеющие мужество протестовать против этих адресов, — какие дикие сцены начинаются в залах собраний? Каким низким клеветам подвергаются эти мужественные люди? Начинается нелепое обвинение в прислуживании властям, в низких расчетах. Не принимают того в расчет, что теперь идти против либерального течения гораздо опаснее даже для личной безопасности, чем бежать в ногу с модным течением. Теперь мужественные консерваторы одиноки, потому что их единомышленники прячутся до более удобного времени.

Тяжесть положения увеличивается оттого, что печать вся в руках либеральных деятелей. Почему? Разве совсем нет идей для консервативных изданий? Нет, идеи есть, но они не в моде. Бойкие газеты ловят минуту, модное настроение. Идеи же консерватизма теперь «несвоевременны». Они войдут в моду, когда общество почувствует оскомину, испытает результаты незрелых реформ, которых теперь жаждет большинство, но в подготовлении к которым участвует только сходками и демонстрациями.

Недавно на одном провинциальном земском собрании был прочитан адрес с требованием государственного переустройства. Из 52 членов собрания нашелся один — купец Б., который сказал, что собрание, ратующее в адресе за правовой порядок, за принцип законности, адресом само нарушает этот принцип, так как закон воспрещает подобные адресы. Но, кроме этого, собрание, требующее участия земства в законодательной работе, до сих пор бессильно решить и упорядочить несложные экономичные нужды провинции, — способно ли оно на деле к государственной работе? Ответом на эти речи послужило сначала молчание, а потом неистовые свистки и шиканье «публики» (общества)? И за мужественного консерватора высказались только два члена собрания. Какой, говорят, провал! Да, провал для толпы из 48 лиц, потому что год тому назад почти та же корпорация составляла адрес с другим содержанием!.. Где же развитие политического и общественного сознания?

Быть может, это светская публицистика, которой не должно быть места в духовном издании? Но как отделить в себе гражданина от члена Церкви? Наши архипастыри, преосв. Сергий и Антонин, так искренно и правдиво оплакивавшие печальную годину, перестают ли от того быть церковными деятелями? Нет, ясное сознание переживаемой минуты идет у них рядом с пониманием своего церковного призвания. В их правдивых речах мы находим гораздо больше и гражданского, и церковного сознания, чем в злободневных фельетонах свящ. Г. Петрова.

Последний, обвиняя духовенство в сонливости, призывает его сказать свободное слово, не связанное никакими соображениями постороннего свойства. Желание справедливое. Духовенство должно влиять на общественную жизнь, но в мотивах и средствах деятельности не должно прибегать к обычным уличным средствам. Когда мы читали первые книжки о. Петрова, то думали, что он правильно понимает задачи пастырского служения, отправляясь от вечных принципов и служа только им. Но теперь мы не видим в статьях о. Петрова пастырского голоса — так сливаются они по тону и приемам с фельетонами гг. Дорошевича, Яблоновского и др. И когда читаешь призыв о. Петрова к свободному слову, не связанному посторонними соображениями, то невольно начинаешь думать, что это односторонний призыв — к либеральному слову в избитом, узком его значении. Это все тот же поход против «режима», какой мы находим и у светских публицистов. Это партийная публицистика, не соответствующая званию православного пастыря.

Граница между пастырской и светской публицистикой, конечно, весьма тонкая и не для всех ясная. Но ее необходимо знать и помнить, чтобы вместо христианского пастыря не явиться политическим агитатором.

Яркий пример такого агитаторства показал во время беспорядков 9 января о. Гапон. Теперь преждевременно или — лучше — несвоевременно говорить о личных качествах этого священника: сочувствующие его деятельности будут хвалить его натуру, осуждающие — порицать. Для нас в настоящем случае важен характер его участия в беспорядках. Он вел толпу, зная, к чему ведет ее, понимая, что польется кровь. Он шел с требованием государственных реформ, с вызовом правительству.

Когда возникает разговор о 9 января, то многие удивленно спрашивают, как это мог сделать православный священник? Была попытка объяснить это странное участие священника его нерусским, чуть ли не итальянским происхождением. Попытка наивная, даже смешная, но характерная: очевидно, в наше сознание еще не укладывается мысль, чтобы священник был агитатором.

Другие говорили, что о. Гапон и по прошлой своей жизни не похож на духовного, а скорее — на агитатора. В сущности и в этом объяснении тот же смысл: русский священник немыслим в качестве политического агитатора.

Значит, в сознании русского общества, быть может, не вполне отчетливо, но живет представление о политическом идеале пастыря. Во всяком случае это не пассивная только сила, способная служить всякому политическому порядку. Если бы идеальный пастырь представлялся только пассивной силой, тогда народное чувство не пленялось бы образами пастырей, пострадавших в борьбе за правду против силы. Св. Филипп Московский один из светочей русской Церкви, вызывающий не менее благодарные и глубокие чувства народные, чем св. Петр и Алексей. А он пострадал за своих пасомых, защищая их от Грозного царя.

Итак, где же грани, отделяющие пастыря от демагога? Мы можем для уяснения дела припомнить другой пример — из истории Византии. И. Златоуст несправедливо отправляется в заточение. Он стоял за народное благо против несправедливостей сильных мира. Естественно, что любившая его чернь готова была с оружием в руках защитить любимого пастыря. Но св. Иоанн умолил толпу отпустить его, чтобы сохранить порядок и предотвратить бедствия буйства. И толпа послушала пастыря: порядок не был нарушен.

Смысл этого события ясен. Христианский пастырь, являясь общественным деятелем, проповедует вечные идеи добра и правды, но не прибегает к обычным земным средствам их осуществления и во всяком случае добивается целей своего служения бескровным путем. Многим такой путь кажется пассивным и во всяком случае слишком медленным, а поведение пастырей бездеятельным. Но не христианскому пастырю ждать скороспелых результатов и не ему надеяться на их прочность. Он видит, как часты смены направлений, и знает, что и его участие будет бесплодно, если он будет служить времени, а не вечности.

Но и помимо этого христианский пастырь знает, что «ин есть сеяй и ин есть жняй», и потому, сея добро и правду, о результатах своей работы молится словами — «да будет воля Твоя!» Вот почему не шумна общественная деятельность многих истинных пастырей — она не злободневна. Вот почему пастыри не были демагогами. Они работали над мирной революцией, веря, что общественное благоустройство прочно тогда, когда зиждется на внутреннем душевном переустройстве людей.

Что же касается государственного порядка, то в нем они видели и ценили прежде всего залог, обеспечение мира. Апостол просит своего преемника по пастырству — Тимофея — молиться за царя и за всех, иже во власти суть, — да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте. И замечательно, что говорил это тогда, когда царем был Нерон, зная жестокость его царствования. Так и святитель Филипп был верноподданным Грозного, хотя и обличал его бесчеловечие к подданным. И там, и здесь мысль одна: власть необходима, потому что без нее неизбежна анархия, ужасы которой разрушат все мирное течение общественной жизни. Таким образом христианский пастырь признает власть «не за страх, а за совесть», понимая, что в условиях земной действительности власть есть Божье дело, как охрана общественного мира.

Деятельность о. Гапона показала, что он не выносил этой идеи пастырства и потому так изумил русских людей, спрашивавших: как мог сделать это священник? Дай Бог, чтобы все русское духовенство, которое не может оставаться равнодушным к общественным бедствиям и настроениям, явилось подражателем великих образцов пастырства — св. ап. Павла, св. И. Златоуста, св. Филиппа!

И в настоящую печальную годину призвание пастырей не в агитаторской работе, а в революции духовного сознания. Верующие люди видят в событиях политической и общественной жизни России Божье испытание, даже казнь Божию. Если можно объяснять политическим неустройством бедствия и неудачи войны, то как объяснить целый ряд бедствий стихийного свойства, каковы — холера, чума? Как объяснить верующему человеку, что приближение русской эскадры к Мадагаскару совпадает со страшными явлениями вулканического свойства? Почему именно теперь свирепствуют страшные циклоны, разрушающие города? Божия кара — говорит верующий человек. О. Петров, написавший новогодний фельетон «Мене, текел, перес» — тоже толкует текущие события, как Божий суд над Россией. Но, право, в его статье я не увидел того «мистицизма», т. е. проще прозрения или ощущения Божиего суда, какое хотелось бы увидеть в речи священника. Его речь — только политический фельетон, несколько подкрашенный библейским символом. Простое верующее чувство говорит больше, чем этот бойкий фельетон, критикующий недостатки существующего строя. Не закрывая глаз перед этими недостатками, пастырь должен обратить главное внимание на те болезни духовные, которые лежать в их основе, и призвать верующих на путь раскаяния в грехах немощной совести.

Иллюстрация: священник Георгий Гапон и градоначальник Санкт-Петербурга Иван Фуллон среди рабочих/историк.рф

Читайте также:

• Ревностные православные часто соблазняются снисходительностью Церкви
• В чем причина церковной разрухи в 1920–1930-х годах
• Русский епископат и церковная реформа (1905 г.)
• Угодничество и прислужничество властям стало чуть не догматом церкви

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: