Ахилла

Из статьи К.Н. Цимбаева «Русская православная церковь перед революцией: политика и праздничная культура» (из сборника материалов международной научной конференции «Российское православие от модерна к сегодняшнему дню (конец XIX — конец XX вв.): проекции Великой русской революции в истории и историографии», М., 2018) — основные положения.

Как утверждает автор статьи, «после Русско-японской войны и революции 1905-1907 гг. правительство искало средства для идеологического объединения общества. Таким инструментом стали многолетние массовые юбилейные кампании. Былые успехи и великие победы должны были заново легитимировать существующую власть. Русская Православная церковь играла ведущую роль в организации и проведении юбилейных торжеств. Их масштаб был огромен, политический эффект — крайне незначителен».

«Стержневой идеей многочисленных юбилеев предреволюционной России являлась традиционная уваровская триада: стремление сплотить все народы империи вокруг Трона как зримого центра единства и сцементировать это единство религией. Основная тяжесть идеологической кампании по подъему гражданского духа и патриотического сознания была возложена на Русскую Православную церковь.

Православная церковь, ее иерархи, активно взялась за эту роль не только потому, что это отвечало ее чаяниям, но и из-за своей зависимости от государственной власти. Особенно период управления К.П. Победоносцева, обер-прокурора Синода в 1880 —1905 гг. стал временем полного подчинения церкви государству, а в лице обер-прокурора — консерватору, пренебрегавшему и общественным мнением, и церковной общественности, не допускавшему даже мысли о возможности политического и церковного обновления.

Одним из результатов этого стал принцип отбора отмечаемых в ходе юбилейных кампаний событий: власти избегали даже намека на возможность любых реформ и потрясений при самодержавии. Ни Великие реформы Александра II, ни реформы Ивана Грозного или Екатерины II, круглые даты которых пришлись на рубеж веков, ни 200-летие перенесения столицы из Москвы в Санкт-Петербург, казалось, не существовали для правительства. Равным образом ни утверждение патриаршества, ни его отмена, ни Стоглавый собор, ни секуляризация 1763 г. не вошли в число «избранных» исторических событий.

Казалось бы, 300-летие введения патриаршества или 350-летие Стоглавого собора — великие даты важнейших событий не только церковной, но и всей российской истории. Однако государство не желало каких-либо воспоминаний о годах расцвета и силы православной церкви, последняя — не могла ему противиться.

Даже революция и внутрицерковные волнения, вылившиеся в марте 1905 г. в обращение Синода к императору с ходатайством о созвании Поместного Собора и восстановлении патриаршества, не привели к изменению ситуации. 31 марта Николай II наложил на прошение Синода резолюцию, откладывая созыв Собора на «благоприятное время», которое в императорской России так и не наступило. Хотя 17 апреля 1905 г. был подписан указ «Об укреплении начал веротерпимости», предусматривавший, в частности, распечатывание старообрядческих храмов, реальная практика управления церковью не претерпела изменений. Ни Предсоборное Присутствие, заседавшее с марта по декабрь 1906 г., ни Предсоборное Совещание 1912 г. не смогли вывести Русскую Православную церковь из-под казенной опеки. Власти, теряя контроль над страной, не желали поступиться контролем над основной конфессией в империи, надеясь найти в церкви надежную опору и не видя, что ее подчиненное по отношению к государству положение ведет к все большей утрате ею влияния на все слои населения.

Православная церковь принимала активное участие в праздновании всех без исключения государственных и большинства общественных, научных и культурных юбилеев. Кроме того был проведен ряд чисто церковных юбилеев, не предполагавших участия светских властей. Эти юбилеи использовались также и как своего рода репетиция участия церкви в государственных праздниках, в том числе для отработки религиозного церемониала и духовного воздействия на массы. К ним можно отнести многочисленные сто- или пятидесятилетние юбилеи провинциальных духовных семинарий и училищ.

Неоднократно отмечались круглые даты основания или освящения соборов и монастырей, чествования удостаивались также отдельные священнослужители и святые; были проведены и юбилеи всех четырех высших церковных учебных заведений страны — Казанской, Петербургской, Киевской и Московской духовных академий.

Любой юбилей начинался с создания праздничного организационного комитета или подготовительной комиссии. В них входили представители различных министерств, военные и придворные чины, историки и директора музеев, депутаты городских дум и дворянских собраний, делегаты от военных и исторических обществ. В каждом комитете была представлена Русская Православная церковь (и никогда — иные конфессии), и только она могла создавать собственные юбилейные комиссии. Характерно при этом, что церковь представляли, в основном, чиновники канцелярии обер-прокурора Синода.

Без участия и согласия православной церкви не могло быть принято ни одно решение, касающееся подготовки и проведения юбилейных торжеств. Необходимость для всех учреждений согласовывать свои мероприятия с церковными инстанциями касалась даже небольших общественных юбилеев и мельчайших деталей важных государственных праздников. Таким образом, государство, помимо административного и полицейского контроля, осуществляло с помощью церкви дополнительный, идеологический контроль за юбилейными торжествами: во время их подготовки — через обязательное участие представителей духовенства в юбилейных комитетах, а в ходе проведения — за счет того, что церкви отводилась главная роль в праздничных церемониях.

Практически все юбилеи проводились по схожему сценарию.

Центральное место занимали церковные мероприятия — службы и молебствия, проповеди, крестные ходы и массовые молебны. Празднование любого юбилея начиналось с литургии, причем в случае многодневных торжеств с нее начинался каждый из дней, и она становилась обязательным пунктом официальной программы мероприятий, составлявшейся Министерством двора».

Далее в статье автор приводит множества примеров организации светских, военных и прочих торжеств с участием православного духовенства, и делает вывод:

«В эпоху, когда легитимность власти все более ставилась под сомнение, стремление правительства доказать единение всех слоев общества, верность их престолу, заставляло прибегать к инсценировкам. Практически все юбилеи были идеально организованы — многолетняя подготовительная работа десятков ведомств и сотен людей не проходила даром. Но внешняя безупречность проведения юбилеев не могла компенсировать их внутреннюю пустоту. Их стержневая, и фактически единственная, идея — имперская — подавалась исключительно в оболочке идеи церковной. Вдобавок православной. Ее основным носителем и выразителем была Русская Православная церковь.

Население же Российской империи было во многом неправославным и нехристианским. На рубеже веков очень многие уже были проникнуты атеизмом. Но ни власти, ни церковь не могли предложить альтернативные — неправославные, нерелигиозные трактовки исторического прошлого или желаемого будущего. Не были способны проявить гибкость в вопросе о роли самодержавия, явно изживающего себя в радикально — по сравнению с временами двух-, трехвековой давности, к которым постоянно отсылали юбилеи как к образцу для подражания — изменившихся социальных и политических условиях.

В отличие от иных юбилеев того времени — например, германских, импульс к которым исходил снизу, из буржуазных кругов, или российских, организованных либеральной общественностью — таких как «Банкетная кампания» 1904 г., проложившая дорогу к революции 1905-1907 гг., или 100-летний юбилей Грановского в 1913 г., своего рода альтернатива романовским торжествам, государственные российские юбилеи не смогли даже реально вовлечь массы. Строжайшие меры полицейского контроля, когда толпа наполовину состояла из агентов охранки, допуск даже на массовые мероприятия только по пригласительным билетам привели к тому, что значительная часть населения в торжествах не участвовала или участвовала лишь формально. Кроме того, победы российской армии многовековой давности не имели отношения к политической реальности начала ХХ в., деяния великих императоров прошлого — к фигуре Николая II, православная же церковь в начале ХХ в. утрачивала свое влияние в массах. Ни события, ни форма их подачи не могли увлечь сколько-нибудь значительные круги населения и заставить их воспринять правительственную пропаганду. Тем самым выбор юбилеев предопределил исход юбилейной кампании.

Российские правящие круги не осознавали, насколько помпезные праздничные церемонии диссонируют с той действительностью, на фоне которой они проводились. Начало 1910-х гг. осталось в памяти России не только благодаря юбилеям. Терпела крах столыпинская аграрная реформа, на всем протяжении Транссибирской железной дороги бедствовали миллионы крестьян, привлеченных переселенческой политикой, не подкрепленной нормальной организацией. На окраинах империи усиливалось национальное движение — в Закавказье, Прибалтике, Польше. Россию захлестнула волна покушений на высших чиновников и государственных деятелей; расцветала порочная система смычки террористических революционных организаций и охранного отделения. Убийство Столыпина, «прискорбные», по словам министра внутренних дел А. А. Макарова, события на Ленских приисках, начало «распутинщины» и похищение иконы Казанской Богоматери, одной из самых известных русских святынь — штрихи духовной обстановки того времени; тяжелые эпидемии холеры — бытовой. В этих условиях череда различных юбилеев и торжественных актов, долженствующая способствовать смягчению неблагоприятных общественных впечатлений и настроений и обретению уверенности правящими кругами, имела, скорее, обратный эффект. Она вызывала раздражение и у политически активной общественности, и у широких масс населения.

Таким образом, стратегический выбор российского правительства, направленный на использование срежиссированных в государственных инстанциях юбилейных торжеств для внедрения в общественное сознание идей, нужных действующей власти, оказался недееспособным. Вербальные, визуальные и иные медиальные послания, исходившие от властей, не были восприняты общественным мнением. Разработанная технология общения с народом, подразумевавшая односторонний коммуникативный процесс, уже через несколько лет окончательно доказала свою бесполезность, когда общественное развитие стремительно перешло от теории придуманного единения всего народа к социальной практике революции».

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: