Как я стал католиком
4 мая 2018 Петр Светлов
Первые две части читайте тут.
***
Я приезжаю сдавать экзамены на заочном отделении, встречаюсь с однокурсниками. Все они уже служат, кто-то священник, кто-то дьякон. Странное дело — когда я пытаюсь с ними заговорить, то диалог не клеится. Отец Михаил Р. отводит глаза, бормочет что-то, молча протягивает руку и практически убегает от меня. В нашей семинарии был водитель ректора, звали его Коля. Он поступил позже меня, его уже рукоположили, и это единственный человек, с которым у меня получается пообщаться. Коля, то есть уже о. Николай, говорит: «Приходи ко мне вечером, посидим, расскажешь, как служишь. Матушка будет очень рада».
Я приезжаю к нему вечером, мы пьем с ним местную жуткую коломенскую водку, и алкоголь развязывает язык. Я интересуюсь, почему мои однокурсники фактически устроили мне бойкот. Коля мнется, но все же рассказывает, что в среде духовенства ходит слух, что мы с о. Игнатием — «меневцы» и экуменисты, католики, и общаться с нами не желательно. Об этом громко заявил отец ректор на собрании благочиния, мол, с Бобреневым будет скоро покончено, но вы все должны сделать соответствующие выводы и думать, с кем вы, священники, дружите, чтобы хранить свою «чистоту».
Фактически, нам объявлен бойкот. Я не знаю, что делать с этим. «Коля, тебе что-то плохое сделал о. Игнатий? А я? Ты хоть раз слышал от нас что-то, нарушающее чистоту православия?» О. Николай говорит, что, конечно, ничего не слышал, но это сказано официально, значит есть на то основания. «А о. Михаил Р.?« — «Он вообще сказал, что будет со тобой общаться только в том случае, если ты принесешь публичное покаяние и отречешься от католической ереси и экуменизма». Вот это поворот! Каяться я не собирался, тем более, что служил совсем в другом благочинии, и эта проблема формально меня не касалась, а только Бобренева монастыря, который был через реку от семинарии. Летом — двадцать минут пешком, через понтонную переправу.
В Бобреневом монастыре я встречаю отца ректора. Как принято, целуемся «братским лобзанием» и обоюдно прикладываемся к рукам, сжатым в рукопожатии. Он всегда закрывает руку рукавом рясы, такая привычка. Сдержанно разговариваем, видно, что человек не очень-то рад меня видеть. Я приехал на исповедь. Через несколько дней — звонок на домашний телефон. Секретарь епархии:
— Отец, вы почему не на приходе?
— Да как же, сегодня выходной, я дома.
— Вам бы лучше не ездить по монастырям, а заниматься восстановлением храма. Для души полезнее.
— Я приезжал в выходной, к своему духовнику на исповедь.
— Ваш духовник теперь — духовник епархии, ему будете исповедоваться Великим Постом. А так, будьте любезны быть на приходе.
— Хорошо, я все понял.
Немного поразмыслив, понимаю, что «заложил» меня отец ректор, больше некому.
Я последний раз приехал к отцу Игнатию в монастырь. Он растерян и подавлен, в монастырской библиотеке уже стоят стопками связанные книги, их отец привез из дома, чтобы могли пользоваться прихожане. Я служу на приходе, видеться нам удается все реже. Встреча короткая, разговор, исповедь. Я уезжаю оглушенный. Все, на что мы так надеялись, во что верили, пошло кувырком и развалилось, рассыпалось в прах за неделю. Мне нужно будет научиться с этим жить, пока только не знаю как.
Все. В монастыре больше нет отца Игнатия. Нет и отца Амвросия, его лучшего друга на протяжении многих лет. Он тоже за штатом. Я сам там же, здоровье подорвано. С годами, становясь мудрее, я немного научился связывать события в одну цепочку и теперь понимаю, что мое назначение на гиблый приход на село с одной бабушкой, моя искренняя дружба с отцом — звенья одной цепи. Выкосили всех, кто имел хотя бы косвенное отношение к этим событиям.
Девяностые вообще были богаты как на духовный подъем, так и на жесточайшую реакцию на него. Реакция была, к моему удивлению, как раз со стороны Церкви, которая противилась этому обновлению, оно было ей омерзительно, так как «просвещенное духовенство» несло свежий воздух в спертую атмосферу подвала «советской церкви». Эти годы богаты на жертвы. Отец Александр Мень, отцы Бобренева, это и о. Мартирий (Багин), который, слава Богу, жив, но был вынужден уйти — из-за банального спора о своей квартире в центре Москвы, которая была подарена отцу Мартирию спонсорами, восстанавливавшими его храм «Всех святых на Кулишках». Эта квартира вдруг очень понравилась Патриархии, и отцу Мартирию было предложено передать ее в собственность прихода на том основании, что он монах и ему достаточно его «однушки» в Бутово, где он жил со старушкой мамой. О. Мартирий отказался, был запрещен в священнослужении и изгнан.
***
Я потихоньку начинаю приспосабливаться к жизни в миру. Я молод, женат. Мне помогли все — жена, мама. Они — мои самые близкие люди, которым я обязан своей жизнью. Мне удается устроиться на работу, я заканчиваю институт. У меня есть хорошая профессия, которая позволяет неплохо зарабатывать. Я открываю мир заново. Мне встречаются люди, на которых можно положиться, появляются друзья. Практически большинство из них — неверующие, но их поведение гораздо лучше, чем моих «братьев и сослужителей». Они не мстят, не говорят гадостей за спиной и не совершают ежедневных предательств.
Годы идут, и я все чаще ощущаю пустоту. Она не может быть заполнена ничем. Деньги позволяют мне реализовывать мои мечты — я езжу за границу, неплохо одеваюсь, но по ночам мне снится служба, один раз я даже просыпаюсь в слезах. Во сне — я свой, я там, где Господь присутствует в Чаше. Мое отчуждение нарастает, я не молюсь, не читаю Писание, не хожу в церковь. Физически не могу зайти туда, где все так знакомо, и знаешь, каким будет следующий возглас священника или предложение чтеца. Я не могу понять, что со мной происходит. Вакуум заполняет мою душу и ничто не способно меня вылечить. Период моего отчуждения длится годами, я не живу, а существую. Пытаюсь думать, оценивать происходящее. То, чего я так старательно избегал все эти годы, зовет к себе непрерывно, я понимаю это, но сам не даю себе возможности вернуться.
Мне нужна Церковь. Но какая? В православие я не вернусь ни за что, я в этом твердо уверен. Мне как христианину необходимы таинства, я свято верю в их действенность и спасительность. Равнозначным православию является католичество. Да-да, то самое, о котором я так много знаю, люблю и чувствую его близость моей душе. Я вырываюсь после работы в костел. Сажусь на скамью и ощущаю забытое чувство того, что я дома. Первый раз за годы — молюсь. Плачу, слезы текут, и я не хочу уходить из храма.
С отцом Игнатием у меня давно нет связи, мы не звоним и не пишем друг другу. Я прилагаю неимоверные усилия, поднимаю контакты всех знакомых и нахожу его. Он уехал в Германию, служит в Тюбингене, занимается философией и пишет книги. Он католик. У меня в руках записанный на бумажке его домашний телефон. Звоню в Германию, гудки, и я слышу знакомый хриплый голос, который теперь с немецкой интонацией на повышение в конце фразы говорит: «Хало?» — «Отец, это я». — «Я рад вас слышать, как вы нашли меня?» Мы разговариваем с ним долго, но уже как люди, которых разбросала жизнь, и они стали практически чужими друг другу. Да, это плата за расставание. Отец понимает меня, попытается мне помочь, обещает перезвонить. Время идет, но от него нет известий.
Я твердо решил стать католиком. Я решаюсь написать письмо одному священнику из института св. Фомы, о нем отец отзывался очень тепло. Кто, как не он, может меня понять и дать совет. Встречаюсь с о. В., мы беседуем около трех часов, я фактически исповедуюсь ему. В конце беседы — приглашение прийти на мессу, да, я могу причащаться, но только предварительно я должен поговорить с настоятелем, а его предупредит отец В.
Мы с женой идем в храм. Перед мессой я иду в ризницу. Настоятель облачается, я представляюсь. Да, он предупрежден, и я могу причащаться. Необыкновенное волнение, через столько лет снова участвовать в Евхаристии. Моя «первая месса». Да, я знаю порядок наизусть, знаю, что говорит народ. Мое «первое причастие». В душе мир и покой. Я со Христом, снова. Жена тоже причащается, мы счастливы.
Проходит время, мне нужно большего. Я не могу не быть членом этой Церкви, где так ясно проповедуется Христос, где нет заслонения Его тенью старца, духовника, архиерея. Там я ощущаю настоящее единство во Христе верующих. Справа от меня стоит негр, слева — вьетнамец, и все они едины, в противоположность исключительно русской церкви, где национальная принадлежность стоит первым словом в названии. Проповедь во время мессы — не о смирении и покаянии, превращающих человека в овощ, способный самостоятельно только ходить и есть, а о радости общения с Богом, наших мыслях о Нем, о той молитве, которая идет из сердца. И в этом вся католическая церковь. Приводить списки догматов, обоснований первенства апостола Петра у меня нет ни малейшего желания, все уже описано и прочтено.
Мне стало важно, что меня приняли — больного, изможденного и озлобленного, от меня не отвернулись и не стали искать повод отказать, так как я — заштатный священник, ведь по канонам католической церкви — священство, как и крещение не имеют «обратной силы», то есть невозможно «раскреститься» или сложить сан. Это дается раз и навсегда. Да, я иду туда как простой мирянин, но поверьте, при том участии в Евхаристии, что имеем мы сейчас — этого вполне достаточно. Да и потом, есть священники гораздо лучше и умнее меня, у них лучше получается, и слава Богу.
Мы ходим на службы, время бежит. Я разговариваю со священником, сообщаю о своем желании воссоединиться с католической Церковью. Обычно этому событию должен предшествовать период катехизации, оглашения и учебы. Чтобы человек осознанно подошел к принятию решения. В случае со мной было сделано исключение, так как я имею духовное образование и вполне понимаю, чем католичество отличается от православия. Удивительно, но моя жена, до этого практически избегавшая служб, скорее отбывающая на них повинность, везде со мной. Ей нравится все — месса, исповедь, латинский обряд в своей сдержанности. У нас начинает образовываться настоящая малая Церковь, мечта и образец христианской жизни. И сближает нас не чтение «душеспасительной литературы», а именно посещение храма.
Наконец, настает тот торжественный день. Мы во время литургии заявляем о своем твердом намерении воссоединиться с католической Церковью. Нас принимают в общину, помню, что даже приготовили небольшие подарки — фарфоровых ангелочков. Теперь я — католик, и сердце мое ликует. Это начало новой жизни.
Что я приобрел? Радость, желание ходить в храм, в конечном итоге я приобрел снова самое важное — я вернулся ко Христу. Я повторил историю блудного сына. Надеюсь, что Господь тоже порадовался обо мне. Проходит время, я оглядываюсь назад и вижу, что Он заботится обо мне, поддерживает за руку, когда я падаю, и ведет меня только к лучшему, показывая, что даже страдания не напрасны. Как говорится, что Бог не делает, все к лучшему, правда?
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340
С помощью PayPal
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
