Ахилла

«Что значит создание новых двадцати архиереев вместо того, чтобы старых-то послать ко всем чертям?» — Нет, это не запись в твиттере современного антиклерикала. Это строчка из письма священника Иоанна Белюстина, родившегося 202 года назад, 10 января по старому стилю 1819 года.

А вот еще прекрасное: «русское духовенство — гангрена, а русское православие — для одних игрушка и посмешище, для других — пугало, от которого с ужасом и отвращением бегут толпами» — из его же письма Ивану Аксакову. Или такой пассаж: «чем больше всматриваюсь в историю христианства, тем более убеждаюсь, что с кафедр говорят ложь». Фейсбук анонимного попа РПЦ? Нет, это Белюстин пишет Николаю Лескову.

Текст читает Ксения Волянская:

А еще Иван Степанович не признавал канонизацию Константина Великого и не считал его православным. Первый вселенский собор называл собором христопродавцев, деяния которого привели к узаконению фанатичного догматизма, легшего в основу псевдохристианского типа религии — византийского православия и римского католицизма.

Белюстин известен в узких кругах верующих прежде всего как автор книги «Описание сельского духовенства», о которой многие слышали как о скандальной, однако немногие читали, так как она до сих пор не переиздана. Мы знакомили наших читателей с главами из этого труда, а в разделе «Наши книги» на нашем портале эта книга доступна полностью, с незначительными сокращениями.

Конечно, логично было бы предположить, что именно за анонимную публикацию этой книги, беспощадно вскрывающей церковные язвы, священник Белюстин подвергся гонениям и был запрещен в служении. Но все не так просто. Церковный оппозиционер XIX века написал множество работ, опубликованных и оставшихся в «столе», «Описание сельского духовенства» была лишь самой известной. А запрещен Белюстин был за статью cо скучным названием «О научном противодействии расколу», опубликованную в «Церковно-общественном вестнике». В ней автор высказал такие мысли, за обнародование которых и сегодня простой клирик имел бы крупные неприятности от начальства.

Белюстин был сложный, неудобный человек. Такой и сейчас долго бы в попах не продержался. В компании церковных маргиналов и диссидентов дореволюционной России Белюстин стоит особняком, правильным православным трудно придраться — ни тебе романа с крепостной девушкой, как у Иакинфа Бичурина, ни отказа от монашества и женитьбы, как у Федора Бухарева. Разве что, почитав его жизнеописание, недоброжелателям легко будет сделать вывод, что батюшка критиканствовал исключительно по причине неудовлетворенности своей церковной карьерой, вернее, ее отсутствия. А попадись ему нестандартно мыслящий, просвещенный архиерей, дай ему вовремя протоиерейство, настоятельство, почет — и никакого калязинского Лютера не было бы и в помине. И действительно, в его биографии есть факты, намекающие на подобную возможность. Современный священник Владислав Малышев так и пишет в статье о Белюстине: «Односторонность суждений и крайне негативный настрой к Русской Православной Церкви, который обусловлен трагедией нереализовавшейся незаурядной личности».

Незаурядная личность стала первенцем в семье многодетного священника Стефана Белюстина. Родился будущий потрясатель основ церковной системы в уездном городе Старица Тверской губернии. Окончил духовное училище, потом семинарию. Вместо того, чтобы поступать в академию, женился на дочери священника села Васисина Калязинского уезда Анне Морошкиной и унаследовал приход тестя. В своих записях он признавался, что судьбу решил гаданием: под напрестольное Евангелие были положены бумажки с указанием трех путей жизни — Академия, учительство или женитьба, после всенощной Белюстин вынул жребий — «село Васисино».

Жить пришлось в убогом доме с семьей жены и церковного сторожа, а от святок до весны там же помещался домашний скот. Большинство крестьян в селе относились к разряду государственных, мужчины уезжали на заработки в Москву, домой приезжали, чтобы жениться, а потом навещали жену чрез два-три года, при этом безбожно напиваясь. Доходы с бабьих хозяйств были скудными, рассчитывать на их подношения попам не приходилось. Белюстин пытался заняться сельским хозяйством, но вскоре потерпел неудачу.

Отношения с причтом не сложились, так как отец Иоанн был трезвенником, а сельское поповство общения без застолий не мыслило. Благочинный молодого священника тоже невзлюбил, так как, вопреки советам коллег, он являлся по вызову без подарков. Прихожане тоже не радовали: святых почитали больше Христа и были убеждены, что после смерти Бога его место занял Николай Угодник.

Благодаря протекции знакомых и родни, в 1843 году Белюстину удалось вырваться из деревни — он получил место четвертого священника в Николаевском соборе г. Калязина. В долг удалось приобрести часть каменного дома, в котором Белюстин выкроил себе маленький кабинет.

Калязинцы нового священника полюбили, он явно обладал некоторой харизмой и, судя по его собственным признаниям, склонностью к тому, что сейчас мы называем младостарчеством. «Ни один семейный акт — от женитьбы сына до выдачи дочери замуж, — не совершался без предварительного совета со мною, — писал он потом, — причем мое „да“ или „нет“ служило всегда и без исключения окончательным решением обсуждаемого вопроса; в семейных ссорах… я служил неизбежным мировым судьей… приходилось улаживать ссоры, особенно между бабьем, это был труд более чем нелегкий, но было средство, перед которым не могли устоять самые упорные раздражительные — это угроза в данный год не допустить до причащения».

Чтобы скоротать скучные вечера, Белюстин начинает писать заметки в газеты — к тому же, это расчет на гонорары и бесплатные экземпляры свежей прессы. Писал под псевдонимами или анонимно, так как епархиальное начальство запрещало публиковаться в светских изданиях. Увлекается краеведением, этнографией, пешком путешествует по уезду, собирает раритетные документы, связанные с историей тверской земли.

Очень скоро Белюстин начинает рваться в Москву, которая представлялась ему землей обетованной, в противоположность калязинскому «болоту», лелеет надежду с помощью родных и знакомых занять какое-то приличное место. Ему удается попасть на прием к митрополиту Филарету, на которого он надеется произвести впечатление своим трудом «Христианство и наука». Визит оказался неудачным, митрополит заявил, что «примирить непримиримое — верование с наукой, значит только воду толочь».

Расстроенный Белюстин ушел из Москвы пешком — хорошо, подобрал добрый крестьянин по дороге.

Путь Белюстина к общероссийской славе начался в декабре 1858 года, когда усилиями известного историка Михаила Погодина в журнале «Русский заграничный сборник» был анонимно опубликован труд отца Иоанна «Описание сельского духовенства». В «Описании» поднимались самые острые церковные вопросы середины XIX столетия: порочность системы духовного образования, убогая и зачастую нищенская жизнь сельских священников, издевательства и мздоимство церковного начальства и чиновников. Вскоре книга была переведена на французский и немецкий языки. Несмотря на меры русских властей против проникновения книги в Россию, она получила широкое распространение в стране и произвела сенсацию, познакомился с ней даже император Александр II. По свидетельству современника, все интеллигентные люди старались ее достать и прочитать.

Белюстин благосклонно принимал похвалы тех, кто догадывался об его авторстве, кто-то из читателей даже оказывал ему материальную помощь. Одни рассказывали отцу Иоанну, что его назначат в дворцовые священники, другие, что его отсылают служить за границу, третьи передавали слух о том, что Синод приговорил сослать автора на Соловки, но сам император за него заступился.

Официально сочинение калязинского вольнодумца никто не опровергал, вышла только брошюрка, подписанная А. Н. Муравьевым, в которой автор вредной книги обвинялся в узости кругозора и извращении ситуации в Церкви.

Церковных диссидентов мы привыкли представлять эдакими либералами в рясе. Но бунтарство Ивана Белюстина в сферу политики не распространялось: он был убежденный монархист, обожал Николая I, из-за которого, по его словам, готов был рассориться со всем миром. Пиетета перед властями особенного не испытывал, но и критиковать, в отличие от церковной системы, не рисковал. Радикалов не жаловал. Получив из-за границы посылку с прокламациями Герцена и Огарева, так возмутился, что написал об этом в полицейское управление. Однако забавно, что при этом, возвращаясь из одной поездки в Петербург, которая оказалась неудачной, он заявил барыне-попутчице, что аристократы — «корень зла, что их нужно без исключения, старых и молодых, перевешать». Импульсивный был батюшка, ни в какие рамки не укладывающийся.

«Беспросветная скорбь», «грустно, досадно и больно», «горько и страшно» — из дневниковых записей Белюстина с конца пятидесятых. В 1849 году умер сын Иван, в 1858 — трехлетний сын Сережа, десятый ребенок в семье, в 1860 — 18-летняя дочь. Отцом Белюстин был заботливым, об устройстве детей беспрестанно хлопотал. «Крест мой состоит в желании дать детям и особенно сыновьям такое воспитание, чтобы они были людьми в настоящем значении этого слова… Столица, т. е. гимназии, университет, в которых перед моими глазами могли бы образоваться сыновья мои, столица, где столько учебных заведений для девиц, в которые могли бы поступить дочери мои — вот цель моих помыслов, дум, желаний». В столицу перебраться так и не удалось, но для детей Белюстин смог сделать многое, зачастую путем униженных просьб к сильным мира сего. Дочь Параскева училась в пансионе для благородных девиц, а потом вышла замуж за профессора Московского университета, сын Николай окончил юридический факультет МУ и сделал головокружительную для сына провинциального священника карьеру — стал директором Департамента таможенных сборов, получил потомственное дворянство. Сын Валериан окончил Медико-хирургическую академию, служил в одной из петербургских больниц.

Провинциальная жизнь угнетала Белюстина все больше, надежды вырваться в Москву или столицу таяли с каждым годом. Даже сана протоиерея Белюстин не дождался, несмотря на то, что об этом не раз хлопотали его прихожане. В епархии к нему относились с подозрением: интроверт, предпочитающий изучать английский и читать в подлиннике Шекспира вместо того, чтобы выпивать с сослуживцами, да пописывающий подозрительные сочинения — такой поп что тогда, что сейчас будет маргиналом. Да еще принципиальный. Будучи депутатом духовного суда, уперся и не дал замять и спустить на тормозах дело об аморальном поведении ректора Тверской духовной семинарии, известного богослова и проповедника архимандрита Макария, живущего почти открыто с любовницей, а потом еще и поселившего рядом с собой двух девочек-подростков под видом племянниц.

Правда, когда удача поворачивалась к нему лицом, Белюстин умудрялся сам отворачиваться от нее. Так, ему поступило лестное предложение служить в Троицкой общине сестер милосердия от великой княгини Марии Николаевны. Это было нечто вроде приюта для кающихся грешниц, которых рассчитывали исправить трудом. Предлагали квартиру и 1200 рублей годового жалованья, казалось бы — чего лучше. Но Белюстин поставил твердое условие: в общине не должно быть кающихся грешниц и учащихся сестринскому делу девиц под одной крышей. Условия приняты не были, Белюстин писал: «Потому что на кающихся теперь великая мода».

Жалел ли Белюстин о том, что выбрал духовную стезю? Скорее всего да, и даже подумывал об отказе от сана. В шестидесятые годы он писал одной своей корреспондентке, что «мечтал порвать с роковым окружением, известным как „клерикальная среда“», но не смог пересилить себя и пойти на добровольный отказ от священства, и остается клириком «против своего желания».

В 1867 году Белюстин подготовил к публикации и представил в синодальный цензурный комитет записку «Страстная неделя по своду сказаний евангельских, с примечаниями и очерком предшествующих событий». Она была признана крамольной и запрещена к печати.

В 1879 году он анонимно опубликовал в «Церковно-общественном вестнике» статьи: «К вопросу о раскольниках» и «О научном противодействии расколу», они-то и послужили поводом к запрету в служении. Белюстин писал, что религия, заимствованная Русью из Византии, не является подлинным христианством, так как христианство несовместимо с насилием над совестью, с преследованием инакомыслия — в том числе раскола и сектантства. Единственным способом борьбы с расколом Белюстин считал свободу совести — это за четверть века до закона о веротерпимости!

Высказал он и опасную мысль о том, что «человеческое покровительство делу Божьему на земле не только не заповедовано Христом, но и воспрещено Им».

Газета за публикацию крамольной статьи получила предостережение, а Святейший Синод воспретил Белюстину служение и поставил вопрос о лишении вольнодумца священнического сана. Через два года разбирательств Синод предписал тверскому архиерею разрешить Белюстину служить, взяв с него письменное обязательство представлять в духовную цензуру все сочинения, касающиеся религии и Церкви. С тех пор и до конца жизни Белюстин находился под бдительным надзором, выступления в печати прекратил, лишь в 1882 г. опубликовал «Из заметок о пережитом».

В 68 лет Белюстин ушел на покой. «Что сказать о своем многолетнем служении? — записывает он в дневнике. — От начала до конца его я старался, насколько хватало мне сил, вразумить кого следует, что православие, т. е. византийское фарисейство, сила не спасающая, а в конец растлевающая, что в одном Евангелии, помимо всех „отеческих преданий“, основа для возрождения России».

В следующем году Иван Степанович овдовел, а через два года последовал за супругой. Семейный некрополь Белюстиных не сохранился, кладбище было затоплено в советское время. Дом Белюстиных жив, усадьба принадлежит частной компании, которая отреставрировала ее и использует для корпоративных мероприятий. От Николаевского собора осталась только колокольня. При создании Угличского водохранилища старая часть Калязина оказалась в зоне затопления, и собор разобрали к 1939 году, а колокольню оставили в качестве маяка.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: