Ахилла

Анонимная история прихожанки.

***

Я всегда, с детства, знала, что есть Он. Но не знала о Нем ничего. Всегда жила «на грани», терзалась вечными, «проклятыми» вопросами, не могла жить просто, как многие. И люди на пути попадались как раз такие, которые подогревали эту склонность. К началу последнего курса университета искания привели меня к глубочайшей депрессии. Понимала, что не хочу ни жить, ни работать, ни создавать семью в таком страшном, больном обществе, да и сама я весьма нездорова. Все максималистские переживания умножались на психологические и духовные проблемы. Казалось тогда, что лавирую между жизнью и смертью и вот-вот наступит конец. Но это было только начало. Начало пути.

«Вы задаете слишком много вопросов»

Никто из моей семьи не был верующим, просто мне всегда очень нравилось в храмах. Пыталась даже ходить в «молодежку» при одном из храмов, но мне тогда казалось как-то искусственно там. По странному стечению обстоятельств большинство импонирующих мне взрослых на поверку оказывались православными христианами. Либо — верующими, но не членами Церкви.

Да, признаюсь, смущали и бабушки-«катехизаторы» (были прецеденты), и бесконечные правила, и формализм, и безразличие, и чрезмерная роскошь некоторых клириков (иногда — искусственно раздуваемая СМИ, иногда — имеющая под собой, к сожалению, реальные основы). Сейчас, конечно, все это кажется нелепым: если ты пришел к Богу — при чем тут машина и часы настоятеля? Но тогда это действительно имело значение, отталкивая меня от Церкви.

Стала я искать Истину. Слушала ведические лекции, ходила в «духовный» центр, занималась йогой, читала «Бхагават-гиту», стала вегетарианкой, — в общем, чистила карму, как могла. По субботам в том центре устраивали бесплатные «духовные» практики (во все остальное время — платные). Там мы медитировали, занимались йогой, беседовали, пили чай с «благостными» продуктами. Интересно, что все наши «гуру» имели общие черты: разведенные женщины 40-50 лет, хорошо выглядящие, довольно успешные и несколько высокомерные.

Первое, что меня смутило: все «наставницы» рассматривали отношения вне брака как вполне допустимые. Конечно, не совсем как норму, но — исключение, допустимое в том случае, если мужчина достаточно обеспечивает свою избранницу. Я слушала в тот момент лекторов разных религий и околорелигиозных течений, но ни один из них не был подобных взглядов. Поэтому показалось, что в чем-то наши «гуру» фальшивят. Все религии мне тогда казались «разными дорожками к одной вершине».

Второе, очень сильное смущение произошло во время одного из занятий. Я спросила руководительницу, что такое добро и зло, а также — что бывает после смерти с душой. В этот момент дама так переменилась в лице, что у меня кровь застыла в жилах от этой метаморфозы. Взгляд ее лучше всего описывает слово «инфернальный». «Вы задаете слишком много вопросов!» — с гневом ответила она мне. Я, готовая к диалогу и открытая ко всему новому на тот момент, мягко говоря, не ожидала подобной реакции на самый обычный вопрос.

И третий момент, который тогда удивил, а потом и поспособствовал окончательному оставлению «духовного» центра — меркантильность всех наших «гуроинь». Во время индивидуального занятия с одной из них я просто поняла, что там слишком много фальши, алчности и лицемерия. Она постоянно посматривала на часы, как бы намекая, что наше оплаченное время истекает, составила нехилый список практик (разумеется, платных), которые мне было бы неплохо пройти, позиционировала себя выше, постоянно давая понять, кто есть кто.

Настоящий священник

В этот же день я пошла на службу в храм, находящийся недалеко от этого центра. Меня, что называется «зацепило» по-настоящему. А потом, после службы, произошла встреча, которая многое изменила в моей жизни. Все те вопросы, которые я задавала руководительнице, я вкратце задала и священнику. Он ответил емко, просто и доходчиво, в основном, ссылаясь на «Отче наш» — то, что мне на тот момент было понятно и доступно. Мы побеседовали. Он пригласил меня на исповедь на следующий день. Само собой, не просил никаких денег — для меня, только что вышедшей из «духовного» центра, это показалось удивительным.

И еще я знала, что у священников нередко бывают большие семьи, поэтому он, скорее всего, торопится домой (а дело происходило после всенощной). Было удивительно, что он при этом не посматривает на часы, не наставляет меня, не просит прийти в другой день, но, в то же время, «не растекается мыслью по древу». А я, в свою очередь, старалась «не садиться ему на уши». Возникло ощущение, что именно здесь меня ждали. И нет, в этом не было ни капли гендерного интереса (а такие вещи очень хорошо чувствуются, даже в полутонах), ни желания «катехизнуть» или отточить на мне миссионерские навыки красноречия. Он был скромен, краток, сдержан, заинтересован во мне, как в человеке, обращался с большим уважением. Весь его образ выражал умеренность, волю, ум и то, что называется смиренномудрие. Ему было около 40 лет, может, больше, выглядел он весьма бодро, подтянуто, даже спортивно.

На исповедь я пришла через пару дней. Что-то меня «дернуло» сделать очень яркий «мейк»: может, лукавый, а может, желание испытать смирение батюшки. «Если будет говорить о моей красной помаде, заставлять стереть ее, унижать меня, высокомерно себя вести, не останусь ни за что», — подумала я тогда. Батюшка то ли почувствовал это настроение, то ли просто был тактичным, но сделал вид, что ничего не заметил. Тогда я была уверена, что если в тебе сначала видят помаду, брюки или маникюр, а потом — пытаются впихнуть со всей силы свои воззрения, от таких людей и мест нужно бежать как можно быстрее. Признаться честно, я и до сих пор придерживаюсь подобных взглядов.

И теперь уже, по прошествии нескольких лет, понимаю, что будь на месте того тактичного, мудрого, терпеливого священника кто-то другой, в Церкви я бы не осталась. Он был примером настоящего христианина. К сожалению, не знаю до сих пор, как зовут того батюшку: сначала ходила в этот храм, не удосуживаясь спросить его об этом, а потом и вовсе уехала из города насовсем. В любом случае, большое спасибо тому священнику!

о. Андрей Кураев и А.И. Осипов

Как я уже говорила, в то время слушала разных лекторов, в том числе, православных: о. Андрея Кураева и Алексея Ильича Осипова. Пробовала слушать и других, но ничего тогда не получилось: смущали иной раз претенциозность, нравоучения с апломбом, неумение владеть словом, неубедительные доводы.

Признаюсь, что о. Андрей Кураев для меня является особой личностью, помогшей мне когда-то войти в Церковь. Как он сам сказал (не дословно) в одной из лекций, «проводником в христианство могу быть я, а потом вам встретятся нормальные православные». Не знаю, как насчет нормальности, но моим проводником он точно стал в свое время. Тогда у меня была некоторая претензия на интеллектуальность, поэтому «достучаться» мог только подобный лектор. Очень скорблю, что нынче о. Андрей ударился в «правдолюбие» и занимается, насколько знаю, только «обличениями». Или — обличениями? Господь рассудит, но как миссионер он аннигилировался, к большой скорби. А ведь Кураев был одним из лучших миссионеров нашего времени.

Потом (и до сих пор) слушала Алексея Ильича Осипова. Дай Бог ему долгих лет жизни!

После, конечно, уже легче было читать серьезную литературу. Думаю, без современных миссионеров, без слушания их лекций тяжеловато сразу начинать с «Лествицы».

Кто упрям — тому на Валаам

Окончив университет, я решила отдохнуть не на пляже, а в паломничестве. Есть такая программа — волонтерская поездка на Валаам. Там я впервые причастилась, много узнала о православии, прочитала, познакомилась с интересными верующими людьми.

Интересное было время: переселилась в Москву, много ездила, в том числе, по монастырям, читала, искала себя. Были разные встречи, открытия. Какое-то время Господь сподобил меня пожить и потрудиться на Валааме, уже после волонтерской поездки. Сейчас там уже практически нет местных жителей, а тогда еще оставались. Храмы, святыни, интересные люди, пейзажи, местный клуб, школа, в которой мне довелось поработать учителем, навсегда останутся в моей памяти.

С мужем мы познакомились именно там, на Валааме, три года назад. Оба трудились в обители.

Потом стали жить у мужа, в N* области.

Почему мы перестали ходить в храм нашего города

Мы стали жить в небольшом городке. Здесь есть лишь один-единственный храм, в котором мы, собственно, и пытались молиться.

Признаюсь, что после валаамских богослужений первое время было не по себе в храме нашего города. Служба вычитывалась так быстро, что ум не поспевал за ней; все мое существо привыкло к валаамской сакральности: полумрак, спокойствие, размеренное богослужение, спокойное молитвенное чтение и пение, благоговение всех присутствующих.

«Как тяжело сегодня было молиться, опять куда-то мчались на службе, будто стая бешенных псов гналась за нами», — посетовал однажды муж. И я поняла, что он испытывает то же самое, что и я, только тяготится больше моего. Потом мы стали делиться друг с другом мыслями и ощущениями от службы, и стало приходить общее понимание: что-то идет не так. Недавно муж попал на службу Валаамского подворья в Санкт-Петербурге. «Все располагает к молитве. И даже если ум поначалу рассеивается, блуждает, потом собирается и молишься вместе со всеми », — поделился он впечатлениями со мной.

Также очень тяжело воспринимался женский хор.

Женщина, которая поет

Можете закидать меня платками, но на клиросе женщина, пожалуй, должна быть скорее исключением, а не правилом. Чаще всего она эмоциональна, лирична, склонна к «рюшечкам-цветочкам», сладким распевам. Кроме того — постоянно подвержена разным гормональным атакам — возможно, еще и от этого столько искушений на клиросе.

Как-то мне довелось петь в женском хоре. После службы мы пошли гулять с моей приятельницей, привыкшей к валаамской и лаврско-знаменной молитвенным традициям, и она честно призналась мне, что «это было ужасно». Не потому, что хор был наполовину непрофессиональным (технически-то все прошло нормально), а потому, что нам надо было сначала научиться просто молиться и абстрагироваться от женского естества, а это не так легко.

Звон монет

Как было сказано выше, смущало непривычно «сладенькое» пение и отсутствие сакральности. Эти бесконечные шумные очереди за просфорами, суета в лавке, «пасьянсы» с подсвечниками, женский треп, звуки сыплющихся монет перед причастием и сразу после него. Я сама послуша́лась в лавке в свое время, и хорошо понимаю, что иногда «затирается» благоговение, потому что храм становится для тебя ежедневным местом работы. Когда молишься на службе и слышишь громкий звон пересчитываемых монет — это похоже на тонкое издевательство и цинизм.

Я почти никогда не брала с собой сумочку и кошелек, деньги на свечи отдавала всегда в лавку перед службой. Но когда ходят с «тарелкой», то как-то неловко не класть купюры в корзинку, когда на тебя все смотрят с некоторым недоумением. Люди начинают шебуршать своими поклажами, доставать их из-под лавок, а поиск у бабушек, как правило, очень суетный и громкий. Тем более, храм небольшой, лавирование сестер с корзинками заставляет прихожан суетиться, расступаться, ходить туда-сюда в моменты, когда нужно быть максимально сосредоточенными. Можно ведь никого не отвлекать и просто поставить сестру с корзинкой на выходе из церкви после службы.

И вообще, была возможность вынести лавку за пределы храма: недалеко располагается отапливаемое просторное помещение. Знаю, что людей, которым не по себе от подобной суеты во время службы, много.

Батюшка, который орет

Сначала внешняя целостность, общность прихода весьма обрадовали. Многие прихожане знали, что сказать, как и когда перекреститься, поклониться. Потом пришло понимание, что все не так однозначно с этой железной дисциплиной.

Когда впервые я услышала, как батюшка орет на клирошан во все горло, прерывая службу, то чуть не подпрыгнула. Да, ошибки бывают у всех, тем более, клирошане не всегда готовятся к службе, не всегда знают ее структуру (муж в свое время читал на клиросе и не раз это замечал), но такие реакции — это перебор! Взрослый человек кричит на женщин, которые, в основной массе, его старше. Цинизм? Прелесть? Невоспитанность? Может, просто сильные боли, которые не дают человеку возможности быть нормальным? Или это педагогическая методика тренера, кричащего на воспитанников?

Светлая седмица. Служба. Все стараются подпевать тропарь праздника. Разумеется, тон народного пения не всегда совпадает с тоном певчих. Тут батюшка грубо прерывает прихожан и настоятельно просит не сбивать хор. Конечно, праздничное настроение несколько рассеялось. Смерть, где твое жало? Прихожанин, где твое место?

Впоследствии выяснилось, что батюшка часто срывается как на прихожанах, так и на «захожанах». У нас маленький городок, все друг друга знают, большая часть населения трудится на одном предприятии. Мужу, как одному из немногих мужчин-прихожан, часто на работе выдвигали (и до сих пор выдвигают) упреки в том, что им сильно нагрубили в храме.

Отпевание. Мужчины заносят тяжелый гроб в храм. Руки заняты, шапки мужчинам снять непросто. Батюшка требует снять уборы. Естественно, шапки были бы сняты, как только освободились бы руки. Все взвинчены. Батюшка не хочет отпевать не-прихожанина храма. Потом соглашается, но с грубостью всех «отчитывает»: нынче-де пост, а вы вместо молитвы за усопшего будете жрать мясо и водку. Накричал на вдову, которая и так была полуживая. Этот случай так поразил всех присутствующих, что его вспоминают на предприятии через каждые два дня в течение нескольких лет. И выдвигают как один из аргументов, почему не нужно ходить в храм, наипаче — в нашем городе. Может, простой священнический совет — молиться усерднее за усопшего — стоило подать в какой-то более деликатной форме? И, казалось бы, какая мне разница, не имеющей к этой истории лично никакого отношения? Но нет, тоже приходится «расхлебывать» ситуацию: все «шишки» летят на мужа, как одного из немногих из церковной «группировки» (слово-то какое подобрали), выходящего в свет; а я, в свою очередь, каждый раз встречаю «наэлектризованного» мужа. В храме дать отпор не решаются, замявшись, зато потом выдают все с процентами. Наверное, думают, что муж все передаст батюшке. Однажды передал, но священник, насколько я понимаю, не вместил. На том и закончилось.

Недавно психолог нашего садика с большой болью рассказывала, почему она не ходит в храм нашего города и больше никогда не зайдет. Ее дочь — инвалид по слуху с рождения. Когда младенца принесли в храм для совершения таинства крещения, мама настоятельно просила не погружать малышку в воду полностью (врачи на тот период строго-настрого запрещали это делать). Священник сначала полчаса отчитывал невоцерковленную крестную в самой унизительной форме, а потом троекратно окунул полностью младенца под крики матери.

Интересно, что в нашем храме нет баптистерия для взрослых: даже если кто-то захочет креститься, невзирая на все препятствия, вряд ли это получится сделать по канонам. Но, честно сказать, я не слышала о том, чтобы в городе кто-то хотел креститься в сознательном возрасте.

Или вот классическая история. Очередь на причастие. Причастники, в том числе родители (не всегда православные) с малышами, стоят в очереди. Приходит черед «полувера», стремящегося причастить младенца. Все устремлены внутрь себя, «Верую, Господи и исповедую…», благоговейная тишина, слышно только хор: «Тело Христово…» И тут крики, перебранка, споры. Хор, естественно, замолкает. Все возвращаются на грешную землю. Оказывается, батюшка в очередной раз прилюдно, в самой высокомерной форме отчитывает людей за то, что те, не ведя духовную жизнь, хотят причастить свое дитя. (Однажды это было вообще за гранью добра и зла: «Вы че, тупые?!»)

Ребенок прихожанки сломал ногу, она, в свою очередь, попросила благословения ему на творог постом. Батюшка раскричался: и благословить — не благословил, и не отказал. Но был, мягко говоря, не доволен. Тут возникает два вопроса. Первый: где подросшие дети нашего храма, которых «постили»? Второй: возможно ли вообще «постить» другого человека?

Типикон на престоле

Порой нам кажется, что в нашем храме — сначала правила, а затем — все остальное. Однажды на проповеди священник, заменяющий нашего батюшку, с любовью обличил прихожан: «Все вы знаете, нечего и добавить. Хороший у вас батюшка, начитанный, всему вас научил. Но только вы забываете, что Христос — не надзиратель, а любящий отец». Кстати, никто из прихожан так и не смог ответить на простейший вопрос этого священника, заданный когда-то и Мотовиловым: «В чем смысл христианской жизни?» Муж ласково шутит, что на престоле у нас лежит Типикон, а не Евангелие. И очень расстраивается от присутствия этого духа. Когда его кто-нибудь спрашивает, почему он нынче не ходит в храм, полушутливо отвечает: «Еще Господь заповедовал: „Берегитесь закваски фарисейской“. Я и берегусь».

Некоторое время назад муж перестал читать на клиросе, раньше делал это по выходным. Полагаю, что по вышеописанным причинам, да и просто устал: не понимал своего назначения там. Кстати, он стал после оставления клироса гораздо более спокойным и миролюбивым, чем раньше. А тогда очень печалился, что его просили читать как можно быстрее, чтобы не затягивать время. «Снова оттараторили службу сегодня, — посетовал однажды муж. — Если будешь так разговаривать с начальником, мигом по „щам“ получишь и начнешь нормально себя вести. А с Богом-то ничего, и так сойдет. Зато все успели вычитать быстренько».

По тому узнают вас, когда будете отвечать «благодарю» и «спаси Господи»

Какое-то время назад мы перестали ходить в наш храм. Муж — потому что считает атмосферу на приходе душевредной. Я же, как женщина, более склонна к компромиссам, поэтому думаю продолжать ходить туда.

Иной раз встречаемся с прихожанами. Некоторые из них отвечают (на соответственные действия или высказывания с нашей стороны): «Благодарю». Остается в этой ситуации только шутить: «Хорошо, что не „от души“ говорите». Как известно, в российских тюрьмах табу на слово «спасибо». Возникает неловкость от того, что понимаем подтекст выражения «благодарю».

Батюшка активно призывает к тому, чтобы прихожане выражали благодарность, не используя слово «спасибо», потому что оно усеченное, неблагоговейное по отношению ко Господу. Использовать же, по его мнению, лучше выражения «спаси Господи» — по отношению к православным и «благодарю» — ко «внешним». Он даже написал целую статью по этому поводу (наш батюшка филолог).

Прихожане восприняли настоятельную рекомендацию близко к сердцу и ввели ее в массовое употребление. Теперь, встречая нас, некоторые говорят нам, как «внешним»: «Благодарю». А поскольку из Церкви мы никуда не уходили, молимся, причащаемся (правда, сейчас уже не каждое воскресенье) в другом храме, «внешними» нас можно считать только по отношению к местному храму. А это уже попахивает сектантским мышлением.

Кто виноват и что делать

Может создастся впечатление, что все описано в мрачных красках. Отнюдь нет, есть много положительного в нашем храме и приходе. Сам храм — красивый, уютный, деревянный, в нем очень тепло душевно. Все друг друга знают и нередко помогают в непростой жизненной ситуации. Часто собираются по праздникам. Я до сих пор благодарна нашему батюшке, который помог нам с мужем не только венчаться, но и устроил свадьбу, крестил малыша, всячески поддерживал. И вообще, справедливости ради, стоит сказать, что священник у нас благоговейный, начитанный, небезразличный, благочестивый. Может, от этого все «перегибы»? И, кстати, не припомню случая, чтобы он как-то неуважительно отнесся именно к нам, к нашей семье.

Тем не менее проблемы на нашем приходе, да и в современной Церкви есть, и они иной раз препятствуют полноценной молитвенной жизни. Есть и проблема нерадения каждого отдельного христианина — ее мы, безусловно, тоже признаем. Как говорил прп. Серафим Саровский, «спаси себя и вокруг спасутся тысячи». Но ведь без храмовой молитвы, где все бы располагало к духовному деланию, «спасать себя» весьма непросто. И каждый из нас, в особенности священство, в ответе за организацию богослужений и церковной жизни.

Для чего написана эта статья? Во-первых, это — психотерапия; во-вторых, многие родственники и знакомые нередко задают нам вопрос: «А почему?», на который в двух словах и не ответишь; в-третьих, конечно, хотелось бы изменений. Прежде всего — личностного отношения к Богу и к Человеку. Невозможно, любя Кого-то, говорить с Ним скороговорками.

Невозможно, любя прихожан, позволять себе читать священные тексты, будто за тобой гонится стая собак. Если, конечно, мы не признаем, что нам достаточно просто православно «потусить», постоять, подумав о своем.

Невозможно, любя Творца, прилюдно (да и тет-а-тет) оскорблять и унижать Его творение, распугивать тех, кто в наше время и так с трудом доходит до храма.

Невозможно, любя, отдавать Ему худшее.

И в нас, и во мне лично, есть многое, отдаляющее от Бога, смущающее окружающих, отвращающее приходящих в Церковь. Но ведь она — для таких как мы, наша семья, — кающихся грешников. Грешников, стремящихся исправиться. В том числе, в полноценной церковной молитве. Разумеется, всегда в храме будет что-то отвлекать: детский плач, крики и выходки одержимых, тяжелое дыхание рядом стоящего «сердечника», кашель сестры, просьбы «передать свечечку» от «захожанина»… Но одно дело — непроизвольные ситуации от не контролирующих себя, немощных людей, и совсем другое — неблагоговейная атмосфера, создаваемая нами, православными в здравом уме и твердой памяти.

Публикуется в сокращении, полностью читайте тут.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: