Ахилла

Осенью 2001 года старший пономарь екатеринбургского храма во имя Вознесения Господня Николаев Роман (которого протоиерей Василий Семенов называл исключительно по имени, данному при Крещении — Коля) решил пойти послужить своей стране в доблестных рядах Российской армии. Данное необычное решение было принято Колей не столько из любви к Родине и патриотизма, сколько из побуждений несколько иного характера. Дело в том, что Коля захотел стать настоящим мужчиной, а вышеприведенное желание объяснялось тем, что в его жизни отсутствовала настоящая женщина, ее не было не то чтобы в данный момент — ее не было вообще.

Коля понял, что подавая кадило, настоящим мужчиной не станешь, а значит, и женщины не будет. Братия отнеслась к этому решению неоднозначно. Первым попытался вправить Коле мозги главный архитектор епархии Константин Ефремов. Он поймал дурного пономаря и попытался втолковать ему, что в его 20 лет надо получать образование, работать и зарабатывать, а не заниматься романтической фигней. Архитектору легко было говорить, у него-то была женщина, а у Коли не было.

В своих меркантильных интересах воспользовался желанием Коли иерей Владислав Чернавин. Подойдя в очередной раз к настоятелю с намеками на повышение зарплаты, он сделал упор на тот факт, что поповско-дьяконско-пономарское содержание настолько скудное, что пономари из храма в армию сбегают — видимо, там сытнее кормят. В ответ на этот наезд настоятель предложил Владиславу составить Коле компанию.

К судьбе пономаря не осталась равнодушной и пара знакомых звонарей. Они предложили ему простое и щедрое решение — снять за их счет Коле проститутку, а в армию вообще не ходить. Но пономарь не хотел падшую женщину, он хотел видеть себя в камуфляже, берцах и с автоматом в руке, выпрыгивающим из бэтээра, на худой конец — из армейского «Урала». Проститутки как-то опошляли образ героического воинского служения.

Больше всех обрадовался решению Коли протоиерей Василий Семенов. Он уже предвкушал два года спокойной жизни без вредного, наглого и неуправляемого пономаря.

Коля был не совсем уж дурак, и знал часть, где будет отдавать долг Родине (а заодно и собственной дурости). Часть была учебная — без дедовщины, и кормили там действительно хорошо.

Отношения с сослуживцами у теперь уже бывшего пономаря сложились хорошие. Это произошло по двум причинам — Коля имел подвешенный язык, а шутка в армии, как известно, — первое дело. Вторая причина была еще более важная — ходя в увольнения, новоиспеченный курсант Школы младших военных специалистов каждый раз наведывался в родной храм и выгребал все имевшиеся в данный момент продукты с панихидного стола, лежавшие в «поповской».

Приходя с большой сумкой продуктов в свой взвод, Коля, естественно, не мог не снискать любовь сослуживцев. В очередной раз будучи в увольнении, он, набив сумку столь близкими армейскому сердцу конфетами, печеньем и сгущенкой, не смог удержаться и не согрешить.

Грех Колин был давний, еще периода пономарской молодости — он любил нарушать восьмую заповедь. Вообще-то по натуре своей к воровству он склонен не был, и совершал этот грех из спортивного интереса и крайне избирательно. Избирательность заключалась в следующем — Коля любил воровать продукты из личного запаса протоиерея Василия Семенова. Причем делал это не из вредности, а скорее по педагогическим соображениям, полагая, что дедушка Василий ведет малоподвижный образ жизни, и лишние калории могут принести ему только вред.

Итак, в этот раз к трофеям курсанта, которые оказались в его сумке без нарушения вышеупомянутой заповеди, а только по доброй воле друзей из числа духовенства, добавилась банка дорогих консервов, подаренная отцу Василию его прихожанками-фанатками, и сейчас нагло украденная бывшим пономарем.

После достаточно удачной охоты курсант — бывший пономарь отправился в свою часть, где и пребывал в счастливом неведении о событиях, последовавших после его преступления.

А события развивались стремительно. Придя со службы, отец Василий тут же заметил пропажу. Пока вор тусовался в уже потихоньку становившейся ему родной казарме, духовенство храма Вознесения было поднято по боевой тревоге, такой, которой Коля не мог представить даже в рядах Вооруженных сил. Тревогу поднял протоиерей Василий. Из кабинета был вызван даже настоятель — к нему первым делом и обратился потерпевший. Схватив шефа за руку, отец Василий устроил с настоятелем следующий диалог:

— Отец, отец! Беда у нас! В храме-то приворовывают!

— Отец Василий, что случилось-то?

— Украли ее, украли!

— Что украли-то?

— Консервов банку, щедрый дар рабы Божьей Имярек.

— Отец Василий, ну, может, не стоит убиваться из-за какой-то банки?

— Не из-за какой-то! Из-за моей!!!

— Ну, хорошо, в принципе, понятно, кто это сделал. Её стырил Роман — он все время с Вами так поступает, Вы уже неоднократно жаловались, что поймать подлеца с поличным не можете.

— Нет!!! КОЛЯ НЕ МОГ! Он, восхвалим, кстати, отцы, еще раз милость Всевышнего, в армии сейчас, слава Богу!

— Да нет, отец Василий, я, кажется, видел его сегодня — он в форме мелькнул во время службы, как раз в комнату отдыха отцов направление держал.

— Не мог он, он же теперь военный. А у них воровать западло! (Заметим, сам отец Василий в армии ни дня не служил. Но понятия знал.)

В этот момент в собрании духовенства и мелкого причта церковного объявился иерей Владислав Чернавин, который, услышав вышеприведённый диалог, посчитал своим долгом отметить:

— Так это ему в армии воровать западло или у нас, а у Вас, отец Василий, — ему не западло.

Отметим, что протоиерей Семёнов любил выносить вердикты без суда и следствия и не любил менять свою первоначальную точку зрения. В этот раз его вердикт был вынесен внештатному пономарю Лехе Кириллову. Доказательной базой послужила нелюбовь отца Василия к Алексею за надменность и отказ выполнять указания, не связанные с прямыми служебными обязанностями. Кириллов попал в опалу месяца на три.

Коля узнал об этом, лишь придя в храм во время очередного увольнения в город. Бывшего коллегу-пономаря он жалеть не стал, скорее, проявил злорадство — внешне набожного Леху он тоже не любил. Но после этого случая свежеиспеченный ефрейтор принял решение больше не промышлять разбоем в отношении обильных продуктовых запасов отца Василия. В его ушах стояла фраза обычно нелюбимого им вредного деда: «Коля не мог!»