Ахилла

Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги оксфордского профессора истории Николаса Старгардта (род.1962) «Мобилизованная нация. Германия 1939–1945».

… В том месяце в местном кинотеатре, размещенном в безопасном подземелье станции «Онкель Томс Хютте», аудитория отказалась смотреть новостной ролик перед сеансом. В соответствии с рапортом офицера вермахта: «Ряд зрителей совершенно вульгарным поведением — топанье, свист, улюлюканье и т. д. — насильно заставили поменять программу. Народ сначала хотел посмотреть главный фильм… Кому теперь интересен киножурнал, когда всё там вранье, пропаганда и т. д.?» Протест обусловливался вовсе не политическими причинами: аудитория опасалась, как бы регулярный вечерний авианалет не прервал премьеру художественного фильма «Солистка Анна Альт» — классической музыкальной истории на основе непростых взаимоотношений Роберта и Клары Шуман. И верно, когда сирены зазвучали в свой час, останавливать пришлось киножурнал. В других кинотеатрах убедились, что попытки свернуть программу после длительных пауз из-за авианалетов сопровождаются «бурными сценами, в ходе которых нет недостатка крепким замечаниям».

Спрос на билеты в кино оставался высоким, как и всегда, невзирая ни на какие авианалеты. Если и говорить о их воздействии, то бомбежки лишь сделали киноманов более нервными и ревнивыми в отношении того, что кому положено и не влез ли кто без очереди, особенно теперь, после того как осенью закрылись театры. Но и фильмов стало мало. Одна из антибританских картин в репертуаре, «Титаник», пала жертвой авианалетов. С любовью и обожанием снятая на балтийском круизном лайнере, лента вышла на экраны в 1943 г., но только в оккупированной Франции, где сцены жесткого социального разделения — брошенные на погибель пассажиры третьего класса — нацеливались на поддержание англофобии. Однако, прежде чем пустить фильм в прокат в Германии, Геббельс испугался, как бы кадры массовой паники среди пассажиров нижних палуб, очутившихся в западне на тонущем корабле, не породили нежелательных ассоциаций у жителей подвергшихся бомбардировкам городов. Так картину положили на полку.

Стараясь хоть немного оттенить летние поражения, Геббельс распорядился начать самый крупный и наиболее дорогой проект — съемку цветного исторического фильма из эпохи наполеоновского завоевания Пруссии. В основе сюжета лежала безнадежная для обороняющихся осада Кольберга в 1807 г. французскими войсками. В картине воспевался новый дух сопротивления, родившийся тогда и приведший к «освободительной войне» 1812–1813 гг. В фильме бургомистр Кольберга обращается к прусскому командующему, генералу фон Гнейзенау, со следующей речью: «Я соглашусь скорее быть погребенным под развалинами, чем сдаться» — и поднимается с колен только после того, как легендарный прусский военачальник отвечает: «Именно это я и хотел услышать от вас, Неттельбек. Теперь мы можем умереть вместе». Премьера прошла символически в другой прибрежной немецкой «крепости», французском порту Ла Рошель, 30 января 1945 г. Мало кто из немцев увидел картину, хотя ее главный мотив романтического патриотизма сделался повсеместным в народе. В ленте цитировались те самые строки поэта романтика Теодора Кёрнера, которыми двумя годами ранее воспользовался Геббельс в конце речи с призывом к «тотальной» войне: «Воспрянь, народ, и пусть грянет буря!» Однако, если отважный и самоотверженный хуторянин из Померании в фильме подпалил собственный двор, применив против французов тактику «выжженной земли», сотни тысяч бежавших из Силезии, Восточной Пруссии и Померании немецких крестьян одолевали совсем иные заботы.

Прибытие колонн переселенцев в скукожившийся рейх похоронило еще один антибританский фильм. В январе 1945 г. Министерство пропаганды сочло, что «сцены [бурских] беженцев», представленные в выпущенном в 1941 г. и пользовавшимся огромном успехом «Дядюшке Крюгере», «в настоящий момент очень плохо вписываются в ландшафт». Тем временем как Министерство пропаганды старалось убрать с экранов эпизоды паники среди гражданского населения и массовых смертей, оно энергично раздувало статистику по Дрездену, а Министерство иностранных дел Германии пересылало фотографии разрушений, в том числе крупные планы сильно обгоревших детей, прессе в нейтральной Швеции. Впервые немцы пошли на преувеличение, а не на преуменьшение потерь. 17 февраля Svenska Morgonbladet поведала миру о том, что «на сегодняшний момент речь идет о 100 000 погибших». 25 февраля Svenska Dagbladet сообщала: «Если верить информации, собранной через несколько суток после уничтожения города, данные ближе к 200 человек, чем к 100 000». 4 марта в Das Reich появилась статья, написанная главным редактором и озаглавленная «Смерть Дрездена — маяк сопротивления». Как заявлял автор текста, союзнические налеты представляют собой «четыре деяния в рамках бездушно просчитанного плана убийств и разрушений», поскольку британские самолеты второй волны намеренно избрали мишенями беженцев, прятавшихся на берегах Эльбы, и сотворили «кровавую баню». Огромные данные потерь быстро вошли в сознание немецкой публики, что независимо друг от друга отметили семьи Паулюсов и де Боров.

Геббельс брал статистику с потолка. В феврале военные и полиция в Дрездене только начинали составлять точную картину, считая мертвецов улица за улицей, квартал за кварталом. В ходе работы на поисковиков давил местный командующий, генерал Карл Менерт, требуя обнаружения большего количества тел. При колоссальном уровне разрушений и скученности погибших внутри маленького центра генералу, как и многим другим, степень ущерба казалась, по всей видимости, гораздо большей, чем на самом деле. В Дрезден перебросили специальную часть СС для контроля над кремацией 6865 человек узников концентрационных лагерей на площади Альтмаркт. Коль скоро в красивейшем из городов рейха в стиле барокко зондеркоманды использовали методы, ранее успешно опробованные при утилизации отравленных газом в Треблинке евреев, у немцев возник очередной осязаемый образ в наборе параллелей между их участью жертв и содеянного ими с евреями.

Однако фактический ущерб никак не сходился с прикидками Менерта и Геббельса. К 10 марта полиция обнаружила 18 375 тел; пятью сутками позже в их «окончательном рапорте» подтверждалось вышеназванное число и предположительные итоговые выкладки — приблизительно 25 000 человек. В дальнейшем отчете от 22 марта фактическое количество составило 20 204 человека, и вновь повторялась максимальная оценка в 25 000. Дальнейшие рапорты по данному вопросу во время войны не поступали. В качестве «обоснования» сделанных ранее заявлений Министерство пропаганды попросту добавило ноль, представив миру совершенно беспрецедентные данные по количеству погибших — 202 000 человек, а вероятно, до 250 000 в итоге. Столь невероятные числа объяснялись троекратным увеличением населения города из-за притока беженцев с востока. Между тем за двадцать послевоенных лет удалось найти еще 1858 тел, что подтверждает точность изначальных оценок местной полиции. Однако мифические заявления Геббельса долго пользовались доверием как в Германии, так и за ее пределами.

Столь откровенно бессовестное вранье с целью оказать влияние на международное мнение, особенно на население Британии и Соединенных Штатах, имело примечательный успех. Поддержка пришла с неожиданной стороны. На брифинге для прессы в штабе Эйзенхауэра журналисты услышали применительно к Дрездену термин «бомбовый террор». Определение это британцы и американцы прежде никогда не признавали публично, хотя сам Черчилль, не стесняясь, пользовался им в частных разговорах. Слова прозвучали, и пусть британские СМИ поддались нажиму властей не обнародовать «оговорку», она всплыла в Соединенных Штатах через Associated Press, спровоцировав крупные дебаты по поводу этического момента «площадных бомбардировок». Затем появились статьи в Manchester Guardian, и 6 марта член парламента от партии лейбористов Ричард Стокс воспользовался случаем для придания официального характера всей полученной им по Дрездену информации в палате общин. 28 марта Черчилль уступил публичному давлению и распорядился приостановить бомбежки немецких городов. Героизм бомбардировочного командования заслуживал всяческих похвал, пока у Британии отсутствовало иное эффективное оружие против Германии, но теперь возникло очень неприятное ощущение, будто перейден некий этический рубеж.

Иллюстрация: кадр из фильма «Дядюшка Крюгер», 1941