Крем для лица
10 апреля 2021 Наталия Роллечек
Отрывок из книги польской писательницы Наталии Роллечек (род. 1919) «Избранницы» (1955) — продолжения знаменитой книги Роллечек «Деревянные четки» (1953) — о судьбе девочек, воспитывавшихся в католическом сиротском приюте при монастыре.
Читайте также:
Колокольчик исторгал тревожные звуки. Через какую-нибудь минуту в коридоре стало уже тесно. Сбегались все воспитанницы — одни прямо из подвала, в грязных рабочих передниках; другие — с кухни, подпоясанные пыльными тряпками; третьи — от корыта, с руками, разъеденными щелочью. И, наконец, прибежали одетые опрятнее других, умытые и причесанные девчата, которые заняты на работах в белошвейной мастерской.
Колокольчик отозвался еще раз — коротко и резко — и замолк. Теперь только звонкое эхо дрожало в морозном воздухе коридора. Выспрашивая друг у друга, что случилось, мы выстраивались рядами в трапезной.
— Сейчас придет матушка… — раздался беспокойный шепот, и все взоры устремились на дверь.
И вот она пришла. За нею — сестра Алоиза. У обеих мраморно холодные и надменные лица.
Матушка-настоятельница встала посредине столовой перед двумя рядами возбужденных воспитанниц приюта. Пряча руки в широкие рукава рясы, словно ее неожиданно стало знобить, она начала:
— У сестры Романы из пелерины исчезла двадцатизлотувка, предназначенная для закупки продуктов на приют. Пелерина висела на крюке возле кухонных дверей. Кражу мог совершить только человек, находящийся внутри помещения. Подозрение падает на всех вас. А потому пусть виновница немедленно признается.
Всех нас бросает в жар. Под испытующим взглядом матушки-настоятельницы склоняются тридцать девичьих голов. Беспокойно бьются сердца. Кто же украл двадцатизлотувку? Сегодня утром Зоська долго рылась в ящике. Почему рылась? Вон она как покраснела. Однако и Сабина тоже зарумянилась, и Йоаська, и Геля. Я украдкой прикасаюсь ладонью к своей щеке: она горяча, словно я стою у печки.
Испугавшись, как бы кто-нибудь не заметил моего жеста, побыстрее опускаю руку. А ну как меня примут за воровку?! В зловещей тишине, которая воцарилась вокруг, любое самое идиотское подозрение может оказаться вполне возможным. И вот уже я не одна, а тридцать воровок прячут глаза, не решаясь взглянуть прямо в лицо матушке-настоятельнице.
— Пусть виновница признается в своей вине!
Виновница! Здесь нет невинных! Каждая из нас в одинаковой степени обременена подозрением, потому что каждая из нас когда-нибудь и что-нибудь украла. Мы крадем часто и охотно. Успешная кража родит надежды на то, что завтра можно будет просуществовать лучше, чем сегодня, укрепляет веру в свои силы. Здесь нет невинных. Я осенью таскала яблоки из кладовки; другая украла нитки из белошвейной мастерской; третья — мыло во время стирки перед рождественским праздником. И очень немногие не занимаются в школе кражей завтраков у своих соучениц.
— Если виновница отдаст деньги и сердечно раскается в своем преступлении, то она будет помилована.
Раскаяться!.. Мы теснее прижимаемся друг к другу. Молчание становится все более упорным. Мы каемся на протяжении трехсот шестидесяти пяти дней в году: за собственные слабости и за добродетели хоровых сестер, за их непримиримость ко злу, благоразумие, проницательность, за их учтивость в словах и делах.
Девчата из первой шеренги, уставившись на воспитательницу, притворно всхлипывают.
— Поскольку виновница продолжает упорствовать, не выражает раскаяния, мы вынуждены действовать по-другому. Сестра, прошу начинать!
Девушки инстинктивно хватаются за руки. Вспотевшие пальцы ищут братскую руку соседа.
— Всем повернуться лицом к стене! — раздается голос сестры Алоизы.
Воспитанницы послушно выполняют команду. Одна из малышек, поворачиваясь, споткнулась и упала, но тотчас же поднялась, едва сдерживая плач.
Повернувшись лицом к стене, мы можем услаждать свои глаза благостной картиной, которая открылась перед нами. Вот на картине святой Станислав Костка, покровитель молодежи, рвется из золоченой рамы навстречу раскрывшему свои объятия Христу; его лучезарное лицо выглядывает из облаков. Святой Франциск Ассизский прижимает к сердцу головы сирот. Святая Кинга милосердно подносит мисочки с едой к устам голодных детей. Святой Викентий с восхитительным вожделением уставил глаза на крест терпения. Его хитон нежными фалдами прикрывает двух бедняков, истосковавшихся по теплу. Вся стена поет гимн милосердию, славит убожество человека — убожество, которое открывает прямую дорогу на небо и вызывает милость у бога.
(..) — А это чей ящик? — спросила матушка, вынимая из кучи хлама банку из-под горчицы, наполненную серой мазью.
— Это Сабины, — с готовностью ответила Зоська, словно у ксендза на исповеди.
— Сабина, что это у тебя в баночке?
— Крем…
— Какой крем?
— Для лица…
Сабина мажет лицо кремом! Мы онемели от удивления.
— Где ты купила эту вещь и на какие деньги?
— А я не купила, — призналась Сабина, и в ее голосе почувствовалась мольба о прощении. — Я сама ее сделала.
Сабина, изготовляющая втайне от всех крем, — да от такой сенсации весь наш приют мог заходить ходуном! У Зоськи щеки сделались кумачовыми. Матушка-настоятельница бросила на воспитательницу взгляд, полный упрека.
— И сестра-воспитательница не знала об этом?
Сестра Алоиза поджала губы.
Матушка приступила к следствию.
— Из чего ты сделала эту пакость?
— А из разных разностей…
— Что это значит — из разных разностей? Прошу отвечать на мои вопросы. Из чего сделана мазь, которая в банке?
— Я взяла немного масла…
— Кто дал тебе масло?
— А оно осталось на тарелке после завтрака ксендза-катехеты. Потом я долила туда сладких сливок…
— Откуда взяла сливки?
— Сливки остались в кружке, когда гостила у нас матушка-настоятельница сестер-альбертинок… Потом я растерла апельсинную корку, — с воодушевлением описывала свою стряпню Сабина. — Эту корку я нашла в детском саду, когда натирала там полы. Ну, и ко всему этому добавила еще немного меда. Мед остался в белошвейной мастерской на тарелке после папского благословения…
— Какого благословения?
— А матушка не помнит? — удивилась в свою очередь Сабина. — Месяц назад ксендз-настоятель служил в часовне молебен, а после молебна он давал папские благословения. Ну, а потом матушка подавала ксендзу-настоятелю угощение. Ксендз мазал себе сырок медом и ел.
— Ты и сырок добавляла в этот крем? — спросила с иронией матушка.
— Нет, сырок не добавляла, — простодушно пояснила Сабина, — потому что ксендз-настоятель весь съел. Видно, очень он ему понравился.
Мы с любопытством взглянули на матушку: что ответит она? Но ответа не последовало. Забыв о провинившейся, матушка взвешивала на ладони баночку из-под горчицы. На ее лице были написаны наивное любопытство, которое она старалась скрыть, и растерянность, словно монахиня коснулась вещи очень нескромной. Наконец матушка отложила банку в сторону и спрятала руки под рясу. Сестра Алоиза с немым упреком взглянула на настоятельницу, взяла баночку в руки, приблизила к ней нос и тут же скривилась с отвращением.
— Сабина, да эта бурда ужасно смердит!
— Наверно, воняет деревянное масло, — призналась сбитая с толку грешница. — Напрасно я его подогревала.
— Какое деревянное масло?
— Ну, освященное, — призналась Сабина, смутившись еще больше.
— Откуда оно у тебя?
— А когда Людка умерла, осталось немного деревянного масла в лампаде, и я… того… отлила… немного…
— Миро святое украла! — вскрикнула Зоська.
Дрожа от негодования, глядели мы на свершившую святотатство, а Сабина, меланхолически вздохнув, сказала с глубоким разочарованием в голосе:
— Освященное, а все-таки прогоркло.
Сестра Алоиза посмотрела на провинившуюся, потом на зажатую в руке баночку из-под горчицы.
— Что ты еще прибавляла к этому… крему?
— Еще растительное масло, только уже не освященное, а обыкновенное, «Эткера», для печений. С апельсиновым ароматом.
Сестра Алоиза снова приблизила нос к банке.
— Да, в самом деле. Попахивает гнилым апельсином… Сколько же времени ты этой мазью пользовалась?
— Сначала я месяц смазывала голову. Чтобы волосы росли. Только не этим кремом, а другим. Он очень приятно пах.
— Что же, в нем тоже святое миро было?
— Нет, — с достоинством ответила Сабина. — В том не было, потому что Людка тогда еще жива была. Зато я вложила в него больше меда. Ведь мед содержит витамины. А именно они выравнивают кожу и питают луковицы волос. Если луковички имеют хорошее питание, то и кожа красивая и свежая, как у сестры Барбары. У сестры Барбары кожа такая гладкая и свежая, словно она питается одними витаминами. А если витаминов нет, то кожа делается морщинистой, дряблой.
— Что ты имеешь в виду под «дряблой кожей»? — спросила матушка, поднимая голову.
— Ну, такую кожу, как у сестры Романы или у самой матушки. Мешки под глазами и тоненькие морщинки…
Матушка-настоятельница закусила губы. Сестра Алоиза потупила взор, едва заметно усмехаясь. Сабина всматривалась в помрачневшее лицо настоятельницы.
— Что же, ничего не поделаешь. У матушки всегда будет такая пятнистая кожа. Это от больной печени.
В трапезной воцарилась тягостная тишина. Воспитанницы, разинув от удивления рты, всматривались в матушку. Простодушные слова Сабины неожиданно как бы раздели перед нами матушку донага, извлекли из-под спасительной рясы и выставили на всеобщее обозрение. Без всякого сомнения, настоятельница, несмотря на некоторые внешние признаки молодости, была всего-навсего стареющей, некрасивой женщиной.
— Продолжайте, пожалуйста, осмотр дальше, — сказала настоятельница сестре Алоизе и, с трудом сдерживая себя, вышла.
Тогда заговорила наша воспитательница:
— Мы достаточно наслушались твоих бредней, Сабина. Запомни, что освященное деревянное масло не могло прогоркнуть, а эта отвратительная вонь исходит от постного масла. Я возмущена, Сабина. Неужели эти свои знания ты почерпнула в «Евхаристичной Круцьяте»? Неужели на такие мысли наталкивает тебя «Заступник»? Стыдно, девица! Ты оказалась в плену низменных, светских побуждений, направила свои мысли на дела, которые должны быть чужды «рыцарям господа Христа». И какую же выгоду получила ты от того, что пошла по дороге греха? Или твое лицо стало от этого красивее? Короста так и осталась коростой. На лице у тебя полно прыщей и угрей. Посмотри-ка на себя в зеркало! Да с такой физиономией ты могла бы понравиться единственно богу, который не обращает внимания на внешнюю красоту. Однако и бог не захочет смотреть на тебя, если ты осквернишь свою душу грехом. Иди сейчас же в часовню и проси, чтобы он простил тебя.
Через час обыск в буфете был закончен. Виновницу воровства так и не обнаружили. Девчата поговаривали между собою, что старая сестра Романа могла сама потерять двадцать злотых, а вся вина пала теперь на сирот…
Я вырвалась из кучки перешептывающихся воспитанниц и выбежала в коридор. У окна стояла матушка-настоятельница. Пристально глядя куда-то в парк, она в задумчивости водила кончиками пальцев по лицу и разглаживала мелкую сетку морщин, окаймлявших ее глаза.
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
