Ахилла

Несмотря на то, что крещен я был вскоре после своего рождения, я вырос в далекой от религии семье.

Праздник Пасхи я ярко помню с самого раннего детства — как один из самых радостных и, одновременно, один из самых отвратительных дней в году.

Пасху воплощала собой бабушка (по маме). Из потомственных донских казаков, она подростком пережила Сталинградскую битву, на себе узнала, что такое голод. Наверное, поэтому божеством бабушки, ее культом была еда. Еды всегда должно было быть много, простой, но самого лучшего качества: если пирожки, то пять-шесть наименований и — ведрами или большими кастрюлями. Плюс пару-тройку огромных сладких пирогов. Если закрутка, то полный погреб. Если гости — то стол чтоб ломился.

А если Пасха — то самые вкусные на свете крашеные яйца — без изысков, просто — в луковой шелухе, темно-красные, самые-самые. А если куличи (у нас на юге их повсеместно называют «пасхами», или «пасками»), то много — большие, с наивкуснейшим тестом, с огромными изюминами внутри и с толстейшим слоем гоголя-моголя. О, что может быть вкуснее этой белой хрустящей шапки на куличе! Кусочки шапки можно отламывать пальцами и сладостно обсасывать, пока тает во рту… А если повезло в эти дни священнодействия над духовкой быть в доме бабушки (который они с мужем построили сами после войны — сначала мазанку, из глины с соломой, а уже потом дом был обложен снаружи кирпичом, а внутри уютно побелен), то можно было получить этот гоголь-моголь еще в жидком виде, закусывая его божественными запахами очередного пекущегося кулича.

Нигде и никогда больше я не ел таких куличей… Несмотря на 16 лет в церкви, из них 11 лет службы священником. Обычно приносили в храм и оставляли «на пожертвование» магазинную гадость, плохо пропеченную, посыпанную химической цветной дрянью. Или сделанный в хлебопечке кулич, который был больше похож на обычный пышный хлеб, а не на святыню…

Кстати, почему-то бабушка никогда не делала творожную пасху, не было такого обычая. Как и не было обычая ходить освящать куличи. Но отсутствие окропления святой водицей на вкус как-то не влияло.

В более старшем, школьном возрасте я любил пасхальное воскресенье за то, что это был день, когда тебя точно не будут ничего заставлять делать: ни заниматься нудной уборкой квартиры, ни идти сдавать бутылки или стоять в очередной многочасовой очереди, чтобы оприходовать талоны или карточки… Нет, Пасха — святой день, все твердо блюли традицию: на Пасху работать нельзя! Поэтому я счастливо мог весь день гонять во дворе в футбол, а вернувшись, подзарядиться очередным бабушкиным куличом.

***

Но, разумеется, советская и постсоветская Пасха — это не только и даже не столько бабушкины куличи. Это — обязательный поход на кладбище.

В самом раннем возрасте единственное, что меня радовало в этот день, — это продававшиеся у ворот царства мертвых мячики, обернутые цветной фольгой, на резиночке, этим мячиком потом можно было некоторое время играть и дома, хотя он быстро рвался.

Но все прочее пасхально-кладбищенское действо для меня было воплощенным кошмаром, который до сих пор застрял в моем подсознании.

Я никогда не мог понять: зачем в этот солнечный весенний, часто по-волгоградски жаркий день нужно было идти толпами (первый кошмар социофоба-интроверта) на кладбище, чтобы там собраться на могиле прабабушки или прадедушки, или еще каких-то неизвестных мне родственников, сесть или встать вокруг врытого в землю металлического столика, достать колбасу, конфеты, куличи, яйца и водку и начать нажираться этим… Да еще при этом раскрошив кулич и яйца на могилке, порой стукая яйцом о край памятника.

Разумеется, в первые пару минут взрослые еще пытались делать серьезные лица, поднимая граненые стаканы: «Ну, это — помянем бабулю! Поставь бабуле-то стакан тоже! Земля, значит, кхе-кхе, пухом, ну и все такое, как грится, гм!» А уже через пять-десять минут — смех, красные лица, икание, рыгание, слово за словом — разборка между какими-нибудь родственниками, вскоре чей-то плач, злые ненавидящие глаза…

И так было на кладбище куда ни повернись — пьяные хари, съестной мусор на могилах, мальчишки, цыгане или собаки шныряют, собирая конфеты и яйца, оставленные «дорогим покойникам».

В раннем детстве я смутно недоумевал: зачем все это? Если это Пасха и надо «поминать» умерших, то зачем гадить у них на могилах, зачем осквернять их слух матом, пьянкой и разборками? Если они тут лежат под землей и все это слушают: как кто-то рассказывает сальный анекдот, или смотрят, как кто-то побежал «отлить» за заброшенную могилу…

А когда я стал постарше, то на меня в такое время накатывало омерзение и понимание того, что тысячи людей своим поведением оскверняют память своих усопших. Какая «земля пухом» или «вечный покой», если на кладбище такая вакханалия, спрашивал я себя. Не знаю, сейчас трудно с уверенностью сказать, но мой подростковый атеизм и максимализм, видимо, был во многом связан с таким пониманием Пасхи.

Потом я повзрослел, стал священником. Но и тогда я не мог понять: зачем люди идут на кладбище, особенно верующие (у неверующих хотя бы есть традиция — бухнуть лишний раз). Если мы как бы веруем, что души наших покойников отправились на небо, а в земле лежит лишь сгнившая плоть, то чего ходить туда, зачем «разговаривать с покойником», «поминать» его там на Пасху или на Радоницу, если его там нет? Или мы верим в зомби, которые весь год лежат в своих истлевших гробах, а один день в году просыпаются и прислушиваются к нашим «поминовениям» — водкой или панихидкой? Или душам выдается однодневный отгул, освобождение от воспевания райских акафистов — навестить, так сказать, всю родню в условленном месте?

Как и всякий служитель кадила и влагатель в мертвые руки разрешительной молитвы, я часто бывал на кладбищах, много отпевал там. Трудно себе представить, что-либо более унылое и непохожее на Пасху, чем наше советско-российское кладбище. И я так и не смог в себя до конца вместить эту идею, что, мол, мы хороним наших усопших в землю, устраиваем могилы и заботимся о них потому, что верим в телесное воскресение и блаблабла. Можно подумать, что Бог слишком напряжется, если Ему надо будет восстанавливать наши тела из пепла, развеянного по ветру над океаном.

Но нет, да умолкнут уста мои нечестивые — опять злодейски я покусился на традиции и предания, пришел расшатать скрепы и оковы. Простите — основы.

***

Но так порой не хватает в жизни тех минут, когда тебе лет пять или семь, вокруг весна, и сияет солнце, а бабушка-волшебница несет, улыбаясь тихо, большой красивый кулич, источающий неземные запахи… И может быть, как раз именно в такие минуты мы слегка соприкасаемся с раем?..

Для коллажа использована фотография Александра Чекменева/alexanderchekmenev.com

Обсудить статью на форуме

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: