Ахилла

Отрывки из книги протопресвитера армии и флота Георгия Шавельского (1871-1951) «Русская Церковь пред революцией», глава «Последний самодержавный всероссийский император». Саму книгу в формате pdf вы можете скачать в нашей библиотеке.

***

Императрица Александра Феодоровна… Ее влияние на своего супруга было огромным. Она все время была озабочена состоянием Церкви. Она стремилась сделать Церковь более активною в удовлетворении религиозных нужд верующих. Нередко она настаивала на принятии разных необходимых мер в Церкви. Как уже говорилось, по ее требованию во время великой войны были введены священники в санитарных поездах, начали заготовлять в тылу запасные Дары для воинских частей, были высланы в помощь военным священникам отряды монахов для служения в передовых лазаретах и для уборки раненых с поля сражения, было устроено всенародное во всей России моление 8 июля 1915 г. Она же настаивала на посылке священников для военнопленных в Германию и Австрию и напоминала Синоду и богатым монастырям об их долге помочь устройству походных церквей и снабжению воинов действующей армии и военнопленных образками и крестиками и т. д. Несомненно, под ее если не прямым, то косвенным влиянием в царствование императора Николая II начали быстро размножаться и возрастать женские монастыри и монастырские общины, все шире и шире развивавшие служение ближнему.

Добавим еще, что императрица искала людей, знающих церковное дело и понимающих церковные нужды. Письма ее к императору полны намеков на это. Проводя архиеп. Питирима в Петроградские митрополиты, она пишет о нем: «он истинный молитвенник», «он единственный подходящий человек». (…) С новоназначенным обер-прокурором Волжиным она беседует три четверти часа. «Дай Бог, — пишет она после этого, — чтобы все его хорошие намерения удались и чтобы он имел силу осуществить их… Видно, что он полон лучших намерений и прекрасно понимает нужды нашей Церкви… Мы затронули все наиболее жизненные вопросы о нашем духовенстве, беженцах, Синоде и т. д.» Все это свидетельствует, что императрица следила за жизнью, хотела помечать нужды верующих и старалась усилить деятельность Церкви. Не ставить это в заслугу императрице нельзя, но нельзя и не признать, что одного этого было слишком недостаточно для действительного обновления Церкви. Церковь нуждалась в переустройстве синодального и епархиального управления, реорганизации мужских духовных учебных заведений, оживлении пастырской деятельности и жизни прихода, обновлении наших монастырей, в особенности мужских, и мн. др. У императрицы же порывы были высокие, но знание русской, церковной жизни и язв, ее разъедавших, поверхностное и кругозор ограниченный. Императрице могли показаться глубокомысленными и серьезными самые поверхностные рассуждения о церковных делах лиц, даже далеких от Церкви или слишком мало понимающих ее природу и нужды, — стоило лишь этим лицам угадать ее настроение, в тон этого настроения заявить о своем церковном направлении и желании возвысить церковь, после чего попросить ее благословения или выразить свою любовь и почтение к ее «другу».

Здесь необходимо остановиться на отношениях императрицы к Григорию Распутину, которые оказывали большое влияние на ход и государственной, и церковной жизни.

Надо отметить, что императрица Александра Феодоровна была увлечена — можно сказать, захвачена, поглощена — двумя идеями: а) что она и государь («мы») «Богом возведены на престол и должны твердо охранять его и передать его неприкосновенным сыну», ни в чем никому не уступая ни в отношении самодержавных прав государя, ни в отношении границ империи; б) что, как сказал «один из Божьих старцев в книге „Les Amis de Deu“, „Государство не может погибнуть, если его повелитель направляется Божьим человеком“».

Таким «Божьим человеком», который должен был, для блага Российского государства, направлять ее царственного супруга, императрица признала Распутина. В его богопосланничество и почти в «человеко-божество» она уверовала совершенно и свою веру выражала настойчиво. Он — «человек, посланный Богом», «Бог его вдохновляет», — не раз напоминает она императору. «Слушайся нашего друга, верь ему, у него твой интерес и интерес России лежат близко к сердцу. Бог для чего же нибудь послал его нам — только мы должны обращать больше внимания на то, что он говорит… И очень важно, что мы имеем не только его молитвы, но и его совет». «Когда он говорит, что не следует чего-либо делать, и когда его не слушаются, то всегда впоследствии видишь свои ошибки». «Неисполнение желания „друга“ будет фатально для нас и для страны». (…)

В особенности ценит императрица молитвенное заступничество Распутина. Тут иногда «Друг» фигурирует у нее рядом с Господом Богом и Пресв. Девой Богородицей. «Бог с тобой и наш „Друг“ за тебя — все хорошо…»; «Бог пусть даст мне силы… убедить тебя сделать так, как того желают наш Друг и Господь Бог»; «Святая Дева охраняет тебя и Гр[игорий] молится за тебя», — (…) — пишет царица своему супругу.

Царица восторженно, слепо верит в молитвы и благословения Распутина и все время сообщает государю, что «Друг» молится за него, благословляет его и что она просит «Дpyгa» помолиться за него. (…) Во время тяжких боев под Варшавой в ноябре 1914 г. «Аня» (Вырубова), по поручению императрицы, телеграфирует Распутину, что положение очень серьезно и «что его просят молиться». И «Друг» говорит, «что у нас будут лучшие известия с фронта». Ловкий «Друг» после этого совсем вошел в роль повелителя и бурь, и ветров. «Друг, — пишет потом царица, — все думает и молится о войне. Он говорит, что мы должны ему сейчас же сказать, если случится что-нибудь особенное, — поэтому она (Аня) сказала ему насчет тумана, и он выбранил за то, что не сказала сразу, — говорит, что туманы больше не будут мешать». Это было в декабре 1915 г. А в июле 1916 г. «Аня» телеграфирует «Другу» насчет погоды. «И я надеюсь, — добавляет царица, — что Бог благословит фронт солнечным днем».

Императрица придает особенное значение вещественным знакам распутинского благоволения. Она даже в кратковременное отсутствие государя высылает ему образ Иоанна Воина от «Друга». По вступлении императора в должность Верховного Главнокомандующего царица пишет ему: «У тебя есть данный Гр[игорием] образ св. Николая, чтобы оберегать и направлять тебя». (…) Потом она посылает ему «крошечную бутылочку», в которую она отлила немного данной «Другом» мадеры, чтобы тот выпил «разом за Его здоровье», «ландыш и корочку также от него», а в другой раз яблоки и цветок.

(…) Но молитвами, благословениями, предсказаньями и амулетами дело не ограничивалось. В то время, как государь — Верховный Главнокомандующий со своим штабом и министрами в ставке решал вопросы, касавшиеся фронта, тыла и всего государства, — в это самое время утопавший в пьянстве и разврате, безграмотный тобольский мужик в Царском Селе или из села Покровского, куда он иногда уезжал, изрекал свои политические, стратегические, экономические, административные решения, которые, как откровения свыше, немедленно сообщались государю царицей в императивной форме. «Наш „Дpyг“ всегда был против этой войны, говоря, что из-за Балкан не стоило миру воевать», — пишет царица. (…) «Друг» все время решает вопрос, когда надо созвать и когда распустить Гос. Думу. «Друг просит тебя приказать, чтобы начали наступление возле Риги… просит тебя серьезно приказать нашим наступать (…)». Просьба «Друга» внушена ему ночным видением. (…) По поводу новых приказаний, которые дал государь ген. Брусилову, «Друг» говорит: «Очень доволен распоряжением Папы, видит хорошо». И наоборот, «очень недоволен тем, что Брусилов не послушался приказания остановить наступление». (…) У царицы нет секретов от «Дpyгa»: полученный ею от дворцового коменданта секретный маршрут государя она показывает только одному «Другу», «чтобы он повсюду тебя охранял», — сообщает она государю. А между тем это было не всегда безопасно. в 1916 г. ген. Алексеев жаловался военному протопресвитеру: «Не знаю, что предпринять, — сегодня мы наедине говорим с государем, а завтра это становится известным в Петрограде».

Государю же сообщаются придуманные «Другом» решения разных продовольственных вопросов касательно повышения цен нa мясо, доставки муки, масла и сахара. Иногда «Друг» долго совещается с министрами. Еще чаще дает советы, кого назначить в министры и кого из министров убрать. «Друг вовремя разглядел их карты и пришел, чтобы спасти тебя, умоляя тебя выгнать Н[иколашу]», т. е. вел. кн. Николая Николаевича. (…)

Из такого взгляда на Распутина как на чрезвычайного Божьего избранника, служащего опорой и трона, и государства, у царицы следовали дальнейшие заключения.

Вражда к Божьему человеку не может принести счастья и Божьего благословения ни самому враждующему, ни делу, которому он служит. «Не враг ли он нашего „Друга“, это ведь приносит несчастье», — тревожно спрашивает царица о новом Военном министре, ген. Поливанове. (…) Она верит, что кара Божья непременно обрушится на таких людей. Во внезапно обострившейся болезни вел. кн. Павла Александровича она видит Божье наказание за то, что он не отстоял человека, которого царь почитает. Разгром Черногории она считает возмездием черногорскому королю и его семье за то, что его дочери «пошли против „Друга“, зная, кто он такой».

И следующий вывод: враги того, кто служит опорой трона и государства, приносят вред, они вместе с тем враги царя и царицы. «Если бы только они знали, как они вредят, вместо того чтобы помогать тебе, все эти слепцы с их ненавистью к Гр[игорию]», — отзывается царица о вел. кн. Николае Николаевиче и единомышленных с ним. Отношение того или иного лица к Распутину служило решающим моментом в определении симпатии или несимпатии к нему императрицы. Последняя всех соприкасавшихся с нею делила на друзей и врагов Распутина. Первых ожидали любовь, почет и уважение, вторые отстранялись как подозрительные, ненадежные и опасные. «Враги нашего „Друга“ — наши собственные враги». Самарин «мой враг и враг Григория, а чрез это также и твой», — пишет она государю. И еще о еп. Трифоне: «Он против нас, раз против Гр[игория]». Иное дело распутинские друзья. Штюрмер «очень ценит Гр[игория], а это большая вещь». Протопопов и Штюрмер «оба вполне верят в чудесную, Богом посланную мудрость Друга». Царица ожесточенно защищает каждого из них, несмотря на огромный вред, приносимый первым, и бесполезность второго. Она продвигает в Петроградские митрополиты незначительного архиеп. Питирима, потому что тот «почитает Друга». (…) Благодаря уважению к «Другу», по настоянию императрицы, Томский одряхлевший архиепископ Макарий, не имевший высшего богословского образования и не заявивший себя нужными для митрополичьего сана заслугами, стал Московским Митрополитом, неуч Варнава чрез пять лет архиерейской службы — архиепископом, и т. д.

Отношение же императрицы к противникам Распутина — неизменно враждебное. Она принимает всевозможные меры, чтобы высоко религиозный благородный и умный А. Д. Самарин не попал в обер-прокуроры, потому, что он «пойдет против нашего Друга, и будет заступаться за епископов, которых мы не любим, — он такой настоящий „москвич“ и так узок». Самарин однако сделался обер-прокурором, после чего не изменил ни своих чувств, ни своего отношения к Распутину, в чем императрица совершенно убедилась вскоре, при разборе в Синоде Варнавинского дела о прославлении архиеп. Иоанна Тобольского. После этого царица становится непримиримым врагом Самарина и не перестает требовать его удаления до тех пор, пока не достигает своей цели. Епископ Саратовский Гермоген, осмелившийся сказать государю «все против Григория», несомненно по настоянию императрицы, был сослан в Жаровицкий монастырь Гродненской епархии. (…) Она затаила злобу против самых известнейших в то время и образованнейших архиепископов — членов Синода Сергия Финляндского и Антония Волынского, не симпатизировавших «Другу». Она предостерегает своего супруга от назначения кого-либо из них экзархом Грузии на место Питирима: «они бы все там испортили своим духом».Отстраняя эти кандидатуры, она выдвигает протеже «Друга», бесцветного Гродненского архиепископа Михаила, который царскую немилость к заточенному епископу Гермогену усердно усиливал своею немилостью, проявляя ее регулярно и грубо.

Она резко изменяет свое отношение к военному протопресвитеру, как только, после его доклада государю, убедилась в его отрицательном отношении к Распутину.

(…) Говоря о высших духовных лицах — противниках «Друга», императрица теряет самообладание и не жалеет эпитетов, чтобы награждать ими этих лиц. Архиеп. Никон — «мерзавец», судившие Варнаву члены Синода — «эти животные». Во время вечернего Евангелия на Страстной неделе 1916 г. она много думает «О нашем Друге: как книжники и фарисеи преследуют Христа, притворяясь, что они такие совершенства (и как они от этого теперь далеки). Да, в самом деле нет пророка в своем отечестве».

Даже окружение благочестивейшей и благонамереннейшей, но отрицавшей Распутина вел. кн. Елисаветы Феодоровны, родной сестры императрицы, становится для последней «скверной ханжеской кликой».

Трудно осуждать императрицу. Она искренне верила в святость Распутина, верила, что это «Божий человек», «пророк в своем отечестве», и была безгранично ему благодарна за целебную помощь, которую он оказывал ее больному единственному сыну — наследнику престола.

Но факт остается фактом. В преклонении пред «другом» и его духовной силой императрица потеряла самое себя. Когда дело касалось религии и Церкви, она на все смотрела его глазами, говорила его языком — он для нее был абсолютным, непререкаемым авторитетом. (…) «Друг» разрешает ей даже вопрос: быть или не быть семи митрополитам в России, что проектировал Синод.

«Друг» же избирает кандидатов на самые высшие кафедры. (…)

Духовное порабощение царицы Распутиным, при его огромном влиянии на императора, было великим несчастьем для Церкви. Ужасно было то, что назначение на самые высшие церковные должности могло зависеть от благоволения и рекомендаций невежественного тобольского мужика, который восхвалял не достойнейших, а не гнушавшихся ему поклониться и искуснее ублажить. Но еще ужаснее было, что вследствие этого на верхах церковных стала быстро распространяться распутинщина — духовный разврат. Искренних и продолжительных почитателей Распутина среди высшего, образованного русского духовенства не могло быть: слишком различны были духовный облик Распутина и идеология православного богослова. Епископы Феофан (Быстров) и Гермоген (Долганов) приняли, было, его за святого, но, присмотревшись, очень скоро отвернулись от него и уже навсегда остались его противниками. Исключение, пожалуй, представлял Московский митрополит Макарий, оставшийся верным Распутину до конца дней его. (…) Но среди иерархов и приближавшихся к иераршему сану оказались и такие, которые устремились к низким поклонам и изъявлениям любви к царскому «другу» исключительно в надежде сподобиться за это «великих и богатых милостей». Находились и такие, которые потом хвастались, что не ошиблись в расчете. Викарий Московский, еп. Алексий (Кузнецов/Дмитровский) не стеснялся открыто заявлять: «Подружился я с Григорием и не жалею: без него я сидел бы настоятелем какого-либо захолустного монастыря, а благодаря ему я сейчас Московский епископ, имею богатейшую квартиру и 18 тысяч в год на расходы». Другие приспосабливались молча, не крича об этом, а иные и совсем прикровенно.

В конце 1916 г. ставленники Распутина уже фактически держали в своих руках управление. (…) Все это уже становилось несчастьем для Церкви. Теперь лучшие представители Церкви — талантливые, просвещенные, чистые и неподкупные, не мирившиеся с распутинским засильем или просто не искавшие распутинского благоволения, — или ставились под подозрение, или оставлялись в тени. На вершину же власти выплывали ничтожества, карьеристы, искатели приключений, люди с сожженной совестью (Тим. 4, 2), готовые служить каким угодно «богам», лишь бы достичь своих честолюбивых замыслов и корыстныx целей.

И к такому положению Церковь была приведена не каким-либо своим злостным врагом, а православною, благочестивою, стремившеюся к ее устроению и, вне всякого сомнения, желавшею ее расцвета и благоденствия, императрицею.

Разделял ли государь распутинское увлечение своей супруги?

Факт тот, что государю все время приходилось выдерживать атаки против Распутина. О чрезвычайном вреде близости Распутина к царской семье, о его пьяных дебошах и оргиях, как и о его сношениях с разными темными дельцами, императору говорили: императрица Мария Феодоровна, вел. кн. Елисавета Феодоровна и Ольга Александровна, вел. кн. Николай Николаевич и Николай Михайлович, Министр Двора гр. Фредерикс, (…) обер-прокурор Св. Синода А. Д. Самарин, Председатель Думы Родзянко и мн. др. А из духовных лиц: епископы Феофан (Быстров), Гермоген и военный протопресвитер.

На эти доклады гocyдapь реагировал по-разному. Чаще всего он выслушивал докладчика по видимости совершенно спокойно и молча. На сообщения о дебошах, оргиях и т. п. иногда отвечал коротким: «Я это знаю». Военного же протопресвитера после его доклада спросил: «А вам не страшно было идти ко мне с этим докладом?» Иногда, как в середине июля 1915 г., после доклада гр. Фредерикса, обещал удалить Распутина. Бывали и такие случаи, что доклады исторгали у государя слезы и он со слезами обнимал и целовал докладчиков. Но от всех докладов результат получался один: Распутин продолжал оставаться в своем чине «царского Дpyгa» и с каждым днем входил во все большую и большую силу. Докладчиков же постигала неутешительная участь. Некоторые жестоко расплачивались за свою смелость сказать царю правду. (…) Других докладчиков пока терпели. Но императрица немедленно зачисляла их в синодик своих врагов, а у императора, после их доклада, оставался осадок горечи, и он, при решительном натиске императрицы, готов был расстаться с каждым из них.

(…) Не подлежит никакому сомнению, что государь не питал к Распутину тех восторженно-благоговейных чувств, какими было преисполнено сердце императрицы, и не испытывал большой нужды в общении с ним. Иначе нельзя было бы объяснить того факта, что в течение 1 1/5 лет пребывания государя в ставке Распутин ни разу там не появлялся, и в разговорах со своими приближенными государь ни разу не произнес его имени. Но, с другой стороны, было бы ошибочным утверждение, что государь совсем равнодушно относился к Распутину. (…)

Что и государь верил в чрезвычайность благодатных дарований Распутина, это видно из того, что он относился к нему, как обыкновенно относятся к духовным лицам: просил его молитв и благословения и даже, будто бы, иногда целовал его руку. Об этом приходилось слышать от приближенных государя. Это же подтверждает и А. А. Вырубова в своей книге.

И все же государь непременно расстался бы с Распутиным, если бы заступницей последнего не являлась властная, настойчивая, непреклонная императрица, совершенно подчинившая себе слабовольного своего супруга. Близкие к государю лица рассказывали, что одному из «докладчиков», настаивавших на удалении Распутина, именно П. А. Столыпину, — он ответил: «Лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы». (…)

Полонив царицу, а чрез нее и царя, Распутин оказывал большое влияние на управление Русской Церковью. Как ни печален этот факт — ни отвергнуть, ни замаскировать его нельзя.

Фото: слева направо: Анна Вырубова, Григорий Распутин, царица Александра

Читайте также:

• Царь Николай II: «Я стараюсь ни над чем серьезно не задумываться»

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: