Ахилла

Повторяем интересное интервью 2017 г.

Этим интервью мы начинаем новый проект «Об ушедших-отошедших» — истории о детях и подростках, которые выросли при храме, получили религиозное воспитание в семье, но, повзрослев, ушли из храма и из Церкви. Почему молодые люди уходят из Церкви? — Приглашаем к диалогу таких молодых людей, присылайте нам свои рассказы или сообщайте о себе, чтобы дать интервью, открытое или анонимное.

Наш сегодняшний собеседник — Арсений, 21 год, бывший алтарник, ныне атеист.

Отец стал верующим до моего рождения, мама примерно с моим рождением. Мне было 4 года, когда меня крестили в кладбищенском храме, а водить меня начали в монастырский храм. Сразу записали в воскресную школу, и в 6-7 лет я пошел в первый класс. Каждое воскресенье — в церковь на причастие, потом сразу в воскресную школу. Так, наверно, класса до четвертого.

Это был абсолютно лояльный детский монастырь. Там были очень добрые улыбчивые священники. Такой детский клуб по интересам, только с Богом. И родители всегда такие радостные, на подъеме, и дети, и все это очень красиво выглядело, и не было там ничего сектантского. Но я понял, что мне это не нужно.

Дома никаких строгостей в плане православного воспитания не было. Ну, может быть, в Великий пост мы не ели говядину. Курицу, рыбу все равно кушали, молоко, естественно. Но посещение храма для меня никогда не было радостью — это же выходные и они пропадали. Единственно хорошее, что я туда попал — у меня два друга оттуда осталось.

Как на меня повлияло религиозное воспитание? Я получил хорошее историческое образование. На воскресной школе мы затрагивали какую-то тему, мне казалось, что того, что нам рассказали, недостаточно, и я дома читал про это, уже в светских источниках. Увлекся историей, стал смотреть на мир с разных точек зрения: как обычный человек и как религиозный.

Если взять за основу, что есть Бог, и через призму православного восприятия пропустить, то получалось — Бог любит, когда люди ходят в храм, мы взрослые люди, и мы хотим угодить Богу, мы, естественно, тебя (ребенка) к этому приобщаем, поэтому ты должен ходить с нами, чтобы, опять же, угодить Богу. Какое-то время я принимал это за чистую монету, за правду, что даже если не хочется — надо все равно, потому что Бог это любит. А потом я понял, что нет… Просто — зачем? Ну, люди хотят — пусть ходят, а я не буду.

Лет в 11 я часто стал это дело прогуливать — я еще жил с родителями и не мог им сказать, что вообще ходить не буду. Но я еще верил в Бога, и у меня была такая оппозиционная вера — храм не нужен, священники не нужны, с Богом нужно общаться самому — молиться, размышлять, призывать высшие силы, но в обход храма. Атеистом я стал уже в 14 лет. Я просто понял, что Бога, наверно, нет.

Не было никакого события или озарения, которое к этому привело. К тому времени я уже отошел от Церкви, забегал туда к людям — у меня там крестный, монах, с парнями там иногда пересекались. Потом я начал задавать себе вопросы: почему в целом мы живем вот так, а Бог — если Он действительно такой, каким Его люди рисуют — почему Он не вмешается и ничего не сделает?

Был, конечно, ответ от Церкви, что люди сами выбирают свое существование, но тогда зачем нам нужен Бог? Чтоб жить после смерти? А как в таком случае жить счастливо на земле, если все «рекомендации» Церкви призваны подавить свободную волю человека и его стремление к познанию?

Было у меня представление, что Бог злой, а потом просто я понял, что Его не существует — Он лишнее явление в концепции мира. Если Бога нет, то все понятно — мы выживаем, так же, как и наши предки, и это логично и не противоречиво, а если Бог есть — это не логично и противоречиво. Можно так выразиться, что я выбрал веру в то, что Бога нет. А сейчас мне просто все равно. Даже если Он есть, я с Ним не буду иметь никаких дел.

Родителям я сказал не сразу. Это было мне просто невыгодно, было лишним. Меня уже не заставляли ходить в храм. Мы молились дома перед едой, меня это не напрягало, я поддерживал эту традицию. Я сказал им, наверно, уже ближе к совершеннолетию, лет в 17. Мама отнеслась спокойно, а с отцом были философские споры, и они до сих пор иногда продолжаются. Конечно, это было воспринято: «Как так, мы тебя всю жизнь воцерковляли, а ты не воцерковился, что мы сделали не так?» Но дело же тут не в родителях, а в самой концепции.

В алтарь я первый раз зашел в десять лет, потом мне сказали: год отдыхай, маленький еще. Потом зашел в одиннадцать и вышел в тринадцать. Заходил я туда, опять же, извлекая из этого выгоду. Мне нужно было находиться в монастыре, а это влекло за собой некоторые обязанности — уборку в том же алтаре. Я некоторое время жил там. Возникали конфликты с отцом, я просто уходил к крестному, говорил: я здесь поживу, мы с отцом выясним отношения, потом я опять домой перееду. Так было, наверно, раза три, месяца по два или по три. На темы веры мы, кстати, с крестным никогда не дискутировали. Он знает, что у меня свое мировоззрение, у него свое, я не лезу в бутылку, соответственно, все в порядке. Пономарство я воспринимал как механические действия — как актеры в театре играют, точно так же и здесь, только тут спектакль неинтересный.

Я никогда не возлагал никаких надежд на верующих, на монахов, поэтому и разочарования какого-то не было. Просто монахи живут как обычные среднеобеспеченные люди. Покупают себе машины, телефоны, ноутбуки, попивают коньяк. Если они нарушают то, чему учат других — ну, не знаю, для меня это было нечто естественное. Так как я с самого детства изнутри это наблюдал, то я не тешил себя какими-то надеждами, что здесь монахи неправильные, а должны быть правильные. Люди просто работают монахами и священниками. У меня было четкое понимание, что так оно и должно быть. Здесь мы на сцене так себя ведем, а за кулисами так — и это норма. И ничего плохого в этом нет — ведь это делают священники, те, кто напрямую с Богом связаны.

Сейчас много говорят про то, что в Церкви геи, педофилы. Для меня это до сих пор на уровне сказки. Просто светская жизнь. На Пасху отслужили, тут накрыли, монахи сначала внизу с прихожанами прихлопнут, потом идут наверх — и дальше там, насколько хватит сил. Никто ничего не скрывает.

Поначалу у меня было много вопросов: хорошо ли пить алкоголь, если ты проповедуешь воздержание? Потом я просто перестал об это думать — ну пьют и пьют, не мое дело. Не знаю, я, наверно, с детства был неверующий. Церковь воспринималась просто как некое заведение, клуб по интересам.

Люди туда ходят, им там нравится, у них есть председатель, и все хорошо. А чем люди занимаются в свободное от этого время — это их дело. Но Бог просто туда не вписывался и, наверно, поэтому Он туда и не вошел — в мою голову.

Сейчас я вижу РПЦ как очень наглый, но при этом очень слабый бизнес-процесс. Если бы они играли по общим правилам, они бы не вывезли просто, потеряли бы все свои деньги. Но так как для них особые правила, они вывозят эту игру. У нас же нельзя публично выступать гадалкам, шаманам и прочим, продавать открыто магические услуги, это как минимум не приветствуется, все эти сеансы приватные. Что сильно сокращает поток денег к таким людям. А если ты проповедуешь христианскую религию — это, конечно, можно массово делать.

Плюс господдержка, отсутствие налогов, выделение земли под строительство, отдача памятников архитектуры и все прочее.

Почему он неэффективный? Потому что никто не верит. Даже люди, которые ходят в Церковь — в большинстве своем не верят в Бога. Они ходят, потому что русские. Никто не задумывается, что есть Бог, я посвящаю Ему свою жизнь, и хожу в церковь потому, что эти глубокие процессы взаимодействия с Богом я могу пережить только в Церкви. Нет, просто надо идти, потому что так заведено, я русский, русские — православные, значит нужно идти в храм, хотя бы в праздники.

Иеромонахи, монахи, с которыми я общался — хорошие люди. Каждый верит в своего бога. Просто в целом их жизненный путь вызывает у меня недоверие. На что они тратят свою жизнь, чему они учат людей — многие же им верят. Поп говорит, человек верит, пытается по этому жить — и ломает себе жизнь. На исповеди он скажет: у меня такие-то проблемы. Он же не знает, что они психологические. Он думает, что его бес попутал. Поп ему говорит: 40 поклонов в день, и бес уйдет. А человеку в больницу надо ложиться. То есть в целом люди хорошие, никого не обижают, палками не бьют, не агрессируют, но они вынуждены функционировать в этой системе — раз они сюда один раз пришли и действительно во что-то верят.

По крайней мере, один монах точно бы оттуда ушел, знаю из первых уст. Если бы он не верил, что ему будет плохо за то, что он бросит монастырь, потом на небесах — он бы оттуда давно ушел. Но он в это верит и остается там уже долгое время, хотя глубоко несчастлив.

Те мои ровесники, которые пошли в семинарию, откровенно говорили: ну, а куда мне? Либо на автомеханика, либо в семинарию.

Сейчас я мало с кем разговариваю о религии — это интервью первый разговор за год, а может, и больше. Раньше для меня эта тема была как красная тряпка для быка. Я любил подискутировать, доказать свою точку зрения, что Бога нет, вы все дураки, давайте, становитесь атеистами, вы сразу станете свободными, у вас в голове все прояснится и будет вам хорошо. Сейчас мне мое поведение тогдашнее кажется глупым.

У тех, кто вырос в Церкви и сейчас не ходит, но крестит своих детей, сохраняется шаблонное мышление: а вдруг там что-то есть и будут пускать только по пропускам? Что мне, жалко один раз покрестить ребенка, и потом у него будет стопроцентная возможность пройти? На этом же Церковь и зарабатывает. Не на тех двух процентах населения, кто каждое воскресенье ходят в храм, а на том, что повально все крестят.

У человека либо нет времени, либо нет желания задуматься и принять точное решение — я верю или не верю. Я крещеный, мама, папа, ну и ребенок мой пусть будет, а потом мы все вместе будем после смерти. Не мне судить, но мне кажется это проявлением слабости.

Я часто думал о том, вернусь ли я в Церковь. В постапокалипсисе я стану иеромонахом, но в Бога не буду верить все равно. Представляете, такой с бородой и в подряснике? Постапокалипсис вокруг, я отшельник. Буду очень классным сектантом. Расскажу им, что во время взрыва я видел Бога, и Бог велел мне вашу горсточку людей, именно вас — наставлять духовно, пока Он не придет к нам.

Я изнутри кухню знаю, никогда уже не поведусь на это. Бывают же моменты, когда все плохо и не понимаешь, зачем жить, и тебе очень хочется, чтобы кто-то тебе подсказал. Насколько я знаю, люди идут в Церковь, когда испытывают такие чувства. Я уже не пойду. Даже если бы Бог был — Он не вмешивается, просто наблюдает. Человек все равно делает все сам. Искать утешения в Церкви — это самообман.

Говорят, что атеисты плохие люди, и если делают добро, то только из корысти. А верующий, который исполняет заповеди — не лицемер? Если он не может делать что-то хорошее просто так, а делает это именно из-за того, что либо будет наказание, либо будет поощрение?

Мне кажется, это на уровне кошки — можно рыбкой манить, можно палкой бить. Если человек просто решает для себя, независимо от заповедей — я людей убивать не буду, я им жизнь не давал, подраться могу, если кто-то наедет, а убивать не стану. Мне кажется это более чистым и моральным подходом, чем «убивать не буду, потому что за это меня накажут». Если бы не было религии, воспитание исторически происходило бы по-другому, и у людей не было бы такой категории как страх Божий, и желания убивать бы не было.

Войны, бедствия, голод — все это сильно связано с христианской и с мусульманской религией. Сегодня религиозная ненависть такая же сильная и актуальная, как во времена крестовых походов. Если приехать куда-нибудь в Махачкалу и крикнуть, что Бога нет, тебя, наверно, очень быстро убьют. Хотя зачем, за что? Предположим, что Аллах есть, а я сказал, что Его нет, но Он же от этого не исчезнет.

Людям просто нужно получать больше образования. Учиться разбираться, почему действительно не нужно убивать людей. Если человек поймет, что Бога нет, а его всю жизнь сдерживали заповеди, а у него накопился список… Изначально ложная мотивация.

Я не планирую заводить детей. Перенаселение на земле — скоро питьевой воды хватать не будет. Ладно, я проживу, а мой ребенок будет воевать за воду — зачем? Но если что-то изменится, и я передумаю — мой ребенок не будет расти в России. ОПК моего ребенка точно не должно коснуться. И военно-патриотическое воспитание во славу Путина тоже.

Если человек верит в Бога — пусть верит, это его право, но устраивать массовое беснование вокруг организации, юридического лица — мне это непонятно.

Фото: Артемий Иксарь

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: