Ахилла

Константин Михайлович Маркелов (1868–1944) родился в семье Михаила Дмитриевича Маркелова и Екатерины Валерьяновны Майковой, двоюродной сестры Аполлона Николаевича Майкова. Как и братья – старший Дмитрий (прапрадед публикатора) и младший Николай – окончил Императорское училище правоведения в Петербурге. После революции эмигрировал, жил в Париже. В 1926 году опубликовал беллетризованные мемуары о летней жизни в подмосковном имении Красный Стан Рузского уезда. Ниже приводится фрагмент воспоминаний, содержащий описание молебна. Время действия – вторая половина 1870-х.

*** 

Ежегодно родители мои по приезде в деревню приглашали священника из села Покровского отслужить молебен. В один из первых же воскресных дней, на каковой день отец нарочно приезжал из города, посылался за священником маленький легкий шарабан, в который запрягали такую же маленькую лошадку – пони. <…>

Пока ездили за священником, в большом столовом зале нашего дома приготовляли всё необходимое для молебна. В углу, под стенным образом, устанавливали стол, покрывали его чистой белой скатертью, на стол ставили большие образа Божьей Матери и Спасителя и перед ними миску с прозрачною ключевой водой. Тут же клали новенькое полотенце и свежие ветви молодой березы.

Приезжал священник о. Василий, ражий высокого роста мужчина с налитыми кровью глазами, обладавший чрезвычайно низким басом, и с ним дьячок в противоположность священнику – худенький тщедушный человечек с тоненьким тенорком. <…> Диакона в церкви села Покровского не было. Говорили, что как умер старый диакон, так о. Василий заявил, что другого диакона не нужно – он, о. Василий, один и без диакона справиться сумеет.

По приезде священника все собирались в столовой и по очереди походили к нему под благословение. Затем о. Василий, откашлявшись, обращался к матушке или отцу:

– Позволите начинать?

И начинался молебен о здравии всех предстоящих и молящихся. Мы, дети, плохо улавливали слова молитв и больше следили за тем, как дьячок раздувал в кадильнице уголь, который почему-то у него ежеминутно тух, или наблюдали за всеми действиями и движениями священника. Нас занимало и то, как дьячок, подпевая о. Василию, искоса поглядывал в соседнюю полуоткрытую дверь гостиной, где в это время прислуга шумела тарелками и откуда доносился уже раздражающий аппетит запах пирога с капустой или кулебяки с рисом и луком, приготовленных вместе с разными соленьями и рыбой для угощения священника.

В конце молебна о. Василий окроплял молящихся святою водою так обильно, что головы у всех оказывались совершенно мокрыми. Затем он и дьячок обходили с песнопениями все жилые комнаты, продолжая так же щедро лить воду на стены, мебель, кровати… Только, бывало, глаза Федоры Никитишны (горничной. – Ф. Л.), когда ей случалось при этом присутствовать, широко раскрывались от ужаса при виде, как по обоям и обивке мебели стекала вода. Но хотя Федора Никитишна и была католичкой, но всё же чтила обряды православной веры, а потому и затаивала в себе слова осуждения.