Ахилла

Из книги писателя Олдоса Хаксли (1894-1963) «Возвращение в дивный новый мир» (1958).

…В мире, в котором мы живем, (..) огромные безличные силы способствуют централизации власти и регламентации общества. Генетическая стандартизация пока еще невозможна, но Большое Правительство и Большой Бизнес уже обладают или скоро будут обладать всеми техниками, описанными в Дивном Новом Мире, вместе с другими, на которые у меня не хватило воображения. Не имея возможности генетически стандартизировать эмбрионы, правители завтрашнего перенаселенного и заорганизованного мира будут пытаться насадить социальное и культурное единообразие среди взрослых и детей. Для достижения этой цели, они станут использовать все техники манипулирования, которые будут в их распоряжении, без колебаний усиливая методы иррационального убеждения экономическим давлением и угрозами физического насилия. Чтобы избежать этого вида тирании, мы безотлагательно должны начать учиться и учить наших детей свободе и самоуправлению.

Такое обучение, как я уже говорил, должно основываться на осознании фактов и ценностей — фактов индивидуальных различий и генетической уникальности, и ценностей свободы, терпимости и взаимопомощи, которые являются этическим следствием этих фактов.

Но, к сожалению, корректных знаний и здоровых принципов недостаточно. Скучную правду может заслонить яркая ложь. Умелая игра на чувствах часто оказывается сильнее самых лучших намерений. Эффект ложной и губительной пропаганды не может быть нейтрализован кроме как путем обучению искусству анализа ее техники и умению видеть сквозь ее софизмы.

Язык сделал возможным человеческий прогресс от состояния дикости к цивилизации. Но язык породил и то устойчивое безрассудство и ту систематическую, поистине дьявольскую жестокость, которые так же характерны для человеческого поведения, как и систематическая предусмотрительность и поистине ангельская доброжелательность. Язык позволяет тем, кто им пользуется, обращать внимание на предметы, людей и события, даже когда эти предметы и люди отсутствуют, а события еще не произошли. Язык проясняет наши воспоминания и с помощью символов превращает непосредственные ощущения страстного желания или отвращения, любви или ненависти в фиксированные принципы выражения чувств и поведения. Ретикулярная система мозга незаметно для нас выбирает из бесконечного числа стимулов те, которые имеют практическую ценность. Из этих бессознательно отобранных стимулов уже более или менее осознанно мы выбираем и абстрагируем еще несколько, давая им словесные обозначения из нашего словаря, а затем классифицируем в системе одновременно метафизической, научной и этической, созданной из других слов на более высоком уровне абстракций. В случаях, когда отбор и абстрагирование продиктованы системой относительно верной с точки зрения природы вещей, и когда вербальные обозначения правильно подобраны и их символическая природа достаточно ясна, наше поведение будет адекватным и вполне приемлемым. Но под влиянием плохо подобранных слов, приложенных без понимания их символического характера к стимулам, которые отбирались и абстрагировались в свете системы ошибочных идей, мы способны вести себя с дьявольской жестокостью и тупым упорством, к которой бессловесные животные (именно потому, что они бессловесные и не могут говорить), слава богу, неспособны.

В своей иррациональной пропаганде враги свободы систематически искажают язык, чтобы соблазном или страхом заставить свои жертвы думать, чувствовать и действовать так, как им это нужно. Образование для свободы (и для любви и развития интеллекта, которые одновременно являются и условиями, и следствиями свободы) должно включать в себя среди прочего и обучение правильному использованию языка. Последние два-три поколения философов посвятили немало времени анализу символов и знаковых средств. (..) Обучение искусству различать правильно и неправильно приложенные символы можно было бы начать прямо сейчас. Более того, его можно было начать в любое время за последние тридцать-сорок лет. И тем не менее, детей нигде систематически не учат отличать истинные высказывания от ложных, или имеющих смысл от бессмысленных. Почему? Да потому что их старшие, даже в демократических странах, не хотят, чтобы им давали подобное образование.

В этом контексте очень показательна одна короткая грустная история Institute for Propaganda Analysis (Институт Анализа Пропаганды), основанного филантропом из Новой Англии Э. Филеном в 1937 году, когда нацистская пропаганда достигла своего пика. В ходе изучения и анализа иррациональной пропаганды были подготовлены несколько пособий для студентов высших школ и институтов. Затем разразилась война — тотальная война на всех фронтах, как на физическом, так и на психологическом. Поскольку правительства всех союзников оказались вовлечены в «психологическую войну», настаивать на анализе пропаганды было несколько бестактным. Институт закрыли в 1941 году. Но даже еще до начала войны его деятельность у многих вызывала раздражение. Педагоги, например, осуждали преподавание анализа пропаганды на том основании, что это сделало бы подростков еще более циничными. Не приветствовалось это и военными властями, которые опасались, что новобранцы начнут анализировать приказы своих ротных сержантов. Что же касается священников и рекламных агентов, то священники были против анализа пропаганды, потому что это грозило подорвать веру и уменьшить посещаемость церкви, а рекламщики — потому что это могло подорвать преданность потребителей бренду и уменьшить число продаж.

Эти страхи не были, конечно, безосновательными. Если простой народ начнет слишком много думать над тем, что им говорят их хозяева и пасторы, это может оказаться губительным. В свое настоящей форме социальный порядок может существовать только на безоговорочном принятии пропаганды, проводимой властями, и пропаганды, освященной местными традициями. Одним словом, проблема как всегда в том, чтобы найти золотую середину. Индивиды должны быть достаточно внушаемы, чтобы общество могло работать, но не настолько, чтобы оказаться беспомощными в руках профессиональных манипуляторов. Соответственно, они должны знать достаточно об анализе пропаганды, чтобы не поверить в какой-нибудь полный вздор, но не настолько, чтобы с ходу отвергать не всегда обращенные к разуму, но преследующие благие цели излияния защитников традиций.

Вероятно, счастливое соотношение между легковерностью и тотальным скептицизмом не может быть выведено с помощью одного только анализа. Такой довольно негативный подход к проблеме должен быть дополнен чем-то более позитивным — провозглашением достижимых ценностей, имеющих под собой солидную фактическую базу. Самая первая из них — ценность свободы личности, основанная на фактах человеческого разнообразия и генетической уникальности, затем — ценность милосердия и сострадания, основанная на известном факте, подтвержденном недавними исследованиями в области психиатрии, что любовь так же необходима людям, как пища и кров; и, наконец, — ценность разума, без которого любовь бессильна, а свобода недостижима. Этот набор ценностей предоставит нам критерии оценки пропаганды. Если пропаганда и бессмысленна, и аморальна, ее нужно отвергать сразу. Если она просто иррациональна, но сочетается с любовью и свободой и не основана принципе, противоречащему развитию интеллекта, то такая пропаганда может быть условно принята.