Ахилла

Тоня ждала ребенка. Уже почти девять месяцев. Хотя иногда ей казалось, что она ждала его всегда, что она родилась с этим чувством ожидания. Сколько себя помнила, Тоня все время «была» чьей-нибудь мамой: то куклы Маши, то таксы Тутси, то соседского мальчика Вити, которого ей иногда разрешали покатать в коляске. Даже сестренку Катю Тоня забирала из садика или учила рисовать колечки с каким-то материнским чувством, не сердясь на нее и не испытывая никакого взрослого превосходства. И вот теперь эта детская игра в маму готова была стать реальностью.

Воплощения своего долгого ожидания Тоня ждала терпеливо и тихо. Она ни на миг не предавала уже живущего в ней малыша — ни словом, ни мыслью, ни вздохом. У нее не было обычных капризов беременной женщины — хочу то, не хочу этого. Она ни разу никому не пожаловалась, даже самой себе, на изнуряющую тошноту и головную боль в первые месяцы беременности, и потом, когда у нее кололо, тянуло, схватывало и отекало в последние недели. Она только повторяла: «Потерпи, маленький». Тоня почему-то все свои недомогания относила к ребенку, как будто это у него нестерпимо болела голова и сводило судорогой ноги. Ей не казалось, как другим беременным женщинам, что она уже целую вечность «ходит с пузом», не мечталось о кровати с дыркой, чтобы можно было поспать на животе. Она терпеливо сносила бесконечные запугивания участкового врача-гинеколога, и на все ее «не слышу сердца у ребенка» или «с таким гемоглобином только в гроб ложиться» Тоня отвечала молчанием. Причем не тем, которое сквозь зубы, а внутренней тишиной. Так же, тихо и спокойно, она сносила придирки и оскорбления постоянно нетрезвой свекрови, в доме которой они с мужем жили. Она даже не терпела их, нет, а искренне жалела эту несчастную женщину, изуродованную и искалеченную алкоголем.

Стояли последние дни декабря — последние дни ожидания: народом — любимого праздника, а Тоней — появления на свет новой жизни. Нарядный город жил завершающими предновогодними приготовлениями. Огромные елки на площадях блистали праздничным убранством. Проспекты и улицы переливались разноцветьем огней. Румяные от мороза торговки притоптывали за столиками, где лежали вперемежку новогодние маски, мишура, «дождик», красные дед-морозовские колпаки и бенгальские огни. Народ спешно делал последние закупки и, хрустя неожиданно выпавшим снегом, нес по домам елки, подарки близким, тяжелые сумки продуктов, из которых торчали не умещающиеся коробки конфет и обернутые фольгой горлышки «Шампанского». Людям гирляндово подмигивали витрины, «сердечно приглашая» на праздничные распродажи и суля скидки. Одним словом, праздник наступал.

По привычке, или в силу традиции, с приходом нового года люди ожидают добрых перемен в жизни, новых радостей, успехов и удач — во всяком случае, этого они друг другу желают. Но кому-то — о, счастливчик! — нынешний новый год совершенно определенно готовил нечаянную радость: одна из многочисленных акций, ставших уже приметой нашего времени, обещала первому младенцу, родившемуся в новом году, новую квартиру. Врач поставила Тоне срок родов — 1 января…

С того самого момента, как молодая женщина узнала об этой акции, к ее мечтам о будущем ребенке присоединились еще и грезы о собственной квартире — а вдруг.., такое совпадение.., бывают же чудеса… Раньше подобные мысли даже не возникали, вернее, как только они появлялись, то волевым усилием Тони пресекались на самом корню, поскольку собственного жилья не ожидалось никоим образом. По всей видимости, жить и растить своих детей (если Бог даст) им с мужем предстояло в квартире мужниной матери. Жилище это хоть и могло похвастаться размерами, да только все его достоинства сводились на нет алкоголизмом хозяйки. Свою маму Тоня уже похоронила. Тяжелая и долгая болезнь, а за ней смерть и похороны повлекли огромные денежные расходы, которые легли всей своей тяжестью на плечи Тони (отец их давно бросил и создал другую семью, младшая сестра рано вышла замуж и жила за границей). Покрыть эти долги смогли только деньги, вырученные с продажи маминой квартиры. Так что, если бы не жилплощадь мужа (читай — его матери), то жить Тоне было бы негде…

Тоня шла из поликлиники и осторожно несла под сердцем любимое дитя. Ей нравились эти пешие прогулки, когда она могла вдоволь поговорить со своим еще не родившимся ребенком. «Представляешь, малыш, как это было бы замечательно, если бы у нас появился свой дом, — мечтательно говорила будущая мама. — В нем было бы тепло, уютно и тихо, я бы пела тебе колыбельные песни, а ты спал, посапывая, в своей кроватке, и никто бы не смог потревожить твой сон — ни пьяная бабушка, ни ее бесконечные друзья. Я бы не боялась и не переживала за то, что приготовленный для папы обед станет чьей-то закуской, а дверь в твою комнату кто-то выломает с требованием денег на выпивку. Вечерами мы бы с тобой встречали папу с работы, и тогда бы наш дом становился самым лучшим местом на земле, местом, где живет семья. Постепенно в нем появлялись бы твои братишки и сестренки, и счастье было бы безграничным…» На этом месте Тоню и впрямь переполняло чувство счастья, о большем ей не мечталось. Она встряхивала головой, как бы отгоняя грезы, и возвращалась к своему ожиданию материнства, в реальную жизнь.

А реальность, как правило, отличается от мечты. Первый малыш, родившийся в новогоднюю ночь и ставший обладателем новой квартиры, был не Тонин. Чудо рождения Тониного сына было в другом, — он появился на свет в Рождественскую ночь. Надо же!.. И это счастливое, еще не осознаваемое до конца молодой мамой событие заслонило и стерло из ее памяти все мысли и фантазии о собственном жилье. Она трепетала от одного взгляда на свое дитя. Целый букет чувств поселился в ее сердце с появлением младенца: изумление перед Божиим творением — Его бесценным даром, жалость к крохотному беззащитному созданию и вместе с ней огромная ответственность и безоговорочная готовность стать той хранительницей, чья молитва «со дна морского поднимает». Тоня была счастлива понести по жизни эту святую ношу, исполняя Божье поручение быть матерью. Бесконечная любовь просто затопила все естество молодой женщины. Она переливалась через край и текла подобно полноводной реке, распространяясь на врачей, медсестер, санитарок и нянечек роддома, на всех новорожденных малышей и их мам.

Достиг этот поток любви и того младенца, который всегда попадался Тоне на глаза, когда она оказывалась в детском отделении. Это была девочка. Она лежала в прозрачном домике-кювезе, иногда с катетером, иногда под капельницей. Она была совсем крошечной. «В чем душа держится», — невольно думалось Тоне, и дальше: «Почему она здесь совсем одна? Где ее мама?» Эти вопросы то и дело возникали в голове Тони, и даже когда она возвращалась в палату к своему сынишке, кормила его, бережно держа на руках, меняла ему пеленки и памперсы, образ девочки не покидал ее. Однажды молодая женщина задала мучивший ее вопрос детской медсестре. Та, сочувственно глянув на маленькое сморщенное синюшное тело в прозрачном кювезе, ответила: «Мамаша от нее отказалась сразу. Она и рожала ребенка с тем, чтобы бросить. Не нужен он ей, сама-то соплюха еще совсем. Прямо в день родов отказную написала и — ходу. Девочка недоношенная, не совсем здоровая. Чтобы поправляться, материнская любовь нужна. А где ее взять-то?!»

С этого момента Тоня совсем лишилась покоя. Как только ее сынок засыпал, она отправлялась в детское отделение — навестить девочку. Смотрела на малышку, улыбалась ей, разговаривала с ней. И совершенно новое, подобное хрупкому ростку, чувство зарождалось в душе молодой женщины-матери.

Когда-то давно мама рассказывала Тоне, как в роддоме их всех заставляли сцеживать оставшееся после кормления молоко, — для тех деток, кому не хватало материнского молока. Выдавали для этого каждой матери специальную посуду, и она подолгу, капля за каплей цедила в нее бесценную жидкость. Сейчас обязательное сцеживание отменили, тенденция в современной медицине иная — напротив, сцеживаться не рекомендуется. У Тони молока прибывало много, наверное, от большой любви и желания кормить своего малыша. А еще от желания поделиться своим молоком с девочкой-дюймовочкой. Она спросила на это разрешения у врача-педиатра, попросила у медсестры стерильную баночку и стала сцеживаться с думой о том, что каждая молочная капля будет для малышки живительной.

Так оно и вышло. Уже через сутки кормления отказной девочки Тониным молоком состояние новорожденной заметно улучшилось. Об этом Тоне прибежала сообщить сияющая детская медсестра. Чуть позже в палату к молодой маме пришла врач, чтобы рассказать о таком чуде и разделить эту радость. Внутри Тони все пело. Она была счастлива. А еще эта новость внесла ясность в те изменения, которые происходили с молодой женщиной в последние дни. Известие стало последней каплей, положившей конец ее мучительным раздумьям. Тоня со всей ответственностью поняла и уже не боялась себе в этом признаться, — она любит эту девочку и хочет стать ей матерью.

Чем ближе подходил день выписки из роддома Тони с сыном, тем отчетливей она понимала — нужно что-то делать. Первое — поговорить с мужем. Теперь, когда она была сама тверда в своем решении, Тоня чувствовала себя готовой к этому разговору, она надеялась убедить дорогого ей человека в нужности, более того — необходимости, такого, без сомнения, серьезного и ответственного шага. В общем-то, они с мужем всегда были единомышленниками. С удивлением эту особенность отмечали оба еще в 8-м классе, когда только начинали дружить. Потом, с течением времени поняли, как на самом деле дорого и ценно это единомыслие. И все же не без страха Тоня заговорила об удочерении отказной девочки с супругом, когда он в очередной раз пришел навестить их с сыном. Все утро она молила Господа о том, чтобы Он помог найти ей нужные слова. Когда счастливый супруг появился на пороге их палаты, Тоня набрала в легкие воздуха, мысленно произнесла: «Господи, помоги!» и завела трудный, но очень важный разговор…

Господь помог…

Теперь перед супругами вставал другой вопрос — жилищный. Для удочерения он один из важных. И именно с его решением и возникала огромная, просто неразрешимая, проблема. Они в квартире не хозяева, а мать-пьяница только усугубляла ситуацию. Кто им даст принести ребенка в такой дом? Тоня была в отчаянии. Ни о чем другом она думать не могла. «Боже, Боже! — молилась молодая мать. — Ты так милостив ко мне. Столько всего чудесного произошло в моей жизни в последнее время. Ты дал мне долгожданное дитя, позволив ему родиться в необыкновенный день Рождества Твоего Сына. Ты дал мне любовь к этой оставленной матерью девочке. Ты расположил сердце моего супруга к принятию этой любви. Мы заодно с ним в нашем стремлении стать родителями брошенной крохе. Помоги, Боженька, одному Тебе ведомыми путями сбыться нашему родительству…»

Утро следующего дня Тоня встретила с решением обратиться за помощью и советом к заведующей отделением. Эту пожилую, похожую на ее первую учительницу, женщину Тоня видела один раз, но этого оказалось достаточно, чтобы проникнуться к ней симпатией. Остановившись перед ее кабинетом, Тоня на секунду замешкалась, потом прошептала: «Твоя воля, Господи, да будет» и постучала в дверь.

За время своей работы в роддоме, а это более тридцати лет, заведующая родильным отделением Нина Васильевна повидала много матерей. Всяких. Она уже лучше любого специалиста разбиралась в их психологии и физиогномике. Можно было учебники писать. Она и собиралась, да только малыши и их мамы забирали у Нины Васильевны все силы и время. Она почти жила в роддоме. Поэтому когда Тоня робко присела на краешек стула напротив ее стола, и Нина Васильевна взглянула в глаза молодой матери, она увидела очень многое. Опытная и мудрая женщина почувствовала: разговор будет серьезный.

«…Посоветуйте, пожалуйста, как быть. Я не знаю, к кому мне обратиться за помощью. Наверняка в Вашей практике были такие случаи. Вы знаете, что нужно для удочерения? А может, Вы знаете о каких-нибудь важных деталях и нюансах, которые существуют и которые могли бы помочь в нашей ситуации», — к концу своего монолога Тоня уже обессилела, она не могла сдерживать слез: последние дни оказались для нее очень тяжелыми. Нина Васильевна не останавливала молодую маму, дала ей выплакаться, тем более ей и самой нужен был тайм-аут. Когда молодая женщина вновь подняла на нее свои глаза, доктор еще раз долго и пристально посмотрела в них. И сказала — тепло, по-матерински: «Вчера вечером с подобной просьбой ко мне приходил твой муж, доченька. Но тогда я не могла еще ему сказать того, что уже могу сказать тебе сейчас. Не было сведений из Минздрава». Нина Васильевна пододвинула к себе лежащую перед ней папку, открыла ее, пробежала глазами, словно еще раз проверяя что-то, посмотрела на Тоню и внятно произнесла: «Девочка, которую вы с мужем, Бог даст, удочерите, — первый младенец, родившийся в новом году…» 

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: