Ахилла

В детстве со мной довольно много нянчился мой дедушка Василий Алексеевич, отец моей матери. Он читал мне книжки, водил в детский сад и забирал из него, пел забавные песенки и потешки, рассказывал разные истории, а на Новый год мог нарядиться Дедом Морозом. Я его, конечно, очень любила. Я знала, что почти всю войну дедушка провёл в немецком плену, но об этом он никогда не рассказывал. Мне было немного обидно, что он не считался участником войны и, когда поздравляли ветеранов, его никто не поздравлял и не чествовал. По-детски обидно было, что у дедушки не было никаких орденов и медалей. Бабушка несколько раз говорила о том, как тяжело ему было в плену, и что у него на спине остались следы от резиновой плётки.

Позже мама мне рассказала его историю. Дедушка был призван в военно-строительную часть весной 41-го года, ещё до начала войны. Вместе с ним было мобилизовано только из нашего города Ейска ещё около 1000 человек. Все они строили оборонительные укрепления на западной границе. Перед самой войной он прислал своей семье письмо, в конце которого был контур его ладони — дедушка не мог прямо написать о том, что будет война, и он, скорее всего, погибнет, поэтому он обвёл свою ладонь, в знак прощания с близкими. Маме моей тогда шёл девятый год. Она, конечно, не поняла, что отец таким образом хотел попрощаться, но в ответ она написала ему своё детское письмо, в котором тоже обвела свою ладошку и нарисовала рисунок. Конечно, тогда она не могла предположить, что это письмо с ладошкой и рисунком спасёт жизнь её отцу…

В семье моей мамы на тот момент жил ещё четырёхлетний братишка, моя бабушка (мамина мама) и ещё отец моего дедушки Алексей Ефимович со своей второй женой Марией Васильевной (первая его жена умерла). Когда началась война, все чаяния и страхи семьи были, прежде всего, о дедушке… Мама вспоминала, что Алексей Ефимович в начале войны сказал: «Постараемся каждому оказывать милость и гостеприимство, чего бы нам это ни стоило. Может быть, и нашему Васе там кто-нибудь так же поможет». Этот его обет семья старалась выполнять всю войну. Действительно, мама рассказывала, что кто бы ни стучался к ним в дом и просил приюта или еды, они никому не отказывали, если в доме была хоть какая-то еда. Зачастую это был только кусок кукурузного хлеба (кукурузу мололи прямо в початках, поэтому он получался невкусным, но пшеничный или ржаной хлеб мамина семья во время войны ела очень редко) или спрессованный жмых из семян подсолнечника — такую еду ели сами.

Мария Васильевна стала водить мою маму с братишкой в храм и всё время просила молиться о том, чтобы их отец вернулся живым. Вестей от него долго не было. Надежды не было почти никакой… И вдруг, в конце войны пришло от него письмо! Мама вспоминала, что настолько счастливой, как тогда, она потом была только один раз в жизни — когда встретила и полюбила моего отца! Моя бабушка была одна дома, когда пришло это письмо. Она стала бегать и прыгать от счастья! Я не знаю, почему оно не сохранилось, но это было таким событием, не только для семьи моей мамы, но и для всей округи — всех соседей и знакомых.

В письме дедушка описал историю своего спасения. Когда немцы перешли границу, их подразделению удалось преодолеть расстояние в 180 километров за двое суток. Сражаться они не могли из-за почти полного отсутствия оружия, поэтому вынуждены были просто убегать от немцев. Вскоре враг их всё-таки настиг, и они оказались в плену. Перед этим дедушка успел закопать в лесу орден за трудовые заслуги и партбилет.

Условия плена были жесточайшими — первое время их вообще не кормили, да и потом кормили мало, обращались очень жестоко. Это было на границе Литвы и Белоруссии. Иногда, когда их проводили мимо поселений, местные женщины бросали в их толпу куски хлеба, хотя, конечно, сами они тоже недоедали. Пленных гоняли на разные работы. Иногда удавалось утаить что-нибудь при разгрузке вагонов, например, банку смальца, и это тоже поддерживало и помогало выжить.

Немцы периодически устраивали «чистки» — приказывали произвести расчёт в строю до пяти, семи, десяти и расстреливали, например, каждого пятого или десятого. Летом 43-го года дедушку один из немцев повёл к лесу на расстрел. Это было на рассвете, и дедушка слушал пение птиц, жадно вдыхал свежий воздух и прощался с жизнью. Он помнил лицо этого немца, оно было безжалостным и жестоким. Немного не дойдя до леса, он остановил дедушку и навёл на него автомат. В этот момент дедушка решил письмо своей дочери (моей мамы), которое он хранил всё это время, спрятать себе в рот. Немец подумал, что это какой-то важный документ, и потребовал отдать его. Дедушка его не послушал. Тогда немец разжал ему рот прикладом автомата. Когда же он развернул его, то увидел затёртый контур детской ладошки и детский рисунок. Дедушка запомнил, как в одно мгновение изменилось выражение лица у его врага — оно из жестокого вдруг стало милосердным. Немец заплакал и проговорил: «Киндер, киндер…» Затем опустил оружие и сказал по-русски: «Беги!» Дедушка не очень-то поверил в то, что его отпускают, так как знал, что немцы любят стрелять в затылок. Пока он бежал до леса, он всё ещё ожидал этого выстрела, но его не последовало — немец действительно дал ему убежать, хотя, наверняка, он сильно рисковал…

Я, конечно, не знаю, кем он был и сколько людей он убил до этого (может быть, хоть и маловероятно, что и никого не убил). Но, хочется верить, то преображение, которое с ним произошло под влиянием детского рисунка, не оказалось мимолётным, а умягчило его сердце и он ещё кого-то смог пощадить. В любом случае, он подарил моему дедушке 50 лет жизни — дедушка умер летом 93-го года…

Для всей маминой семьи это было величайшим счастьем. А у меня было замечательное детство, которое согревал дедушка! Этого немца, скорее всего, уже нет в живых. Я надеюсь, что благодарность моя и моих родных предстательствует за него пред Богом.

После побега дедушка попал к партизанам, которые через своих людей помогли устроиться ему на работу в немецкое железнодорожное депо. Через дедушку передавалась взрывчатка, с помощью которой взрывались немецкие железнодорожные составы. После войны именно это уберегло дедушку от наказания, которому обычно подвергались побывавшие в немецком плену. Из тысячи человек, призывавшихся в военно-строительную часть из города Ейска, в живых, по словам дедушки, осталось только двое. Причём второй человек, по фамилии Рыбалкин, вынужден был жить в Норвегии. Об этом он просил прощения у своей семьи. Он бежал из плена, проходил унизительные проверки на благонадёжность, попал в штрафбат, и когда снова оказался в плену, то после освобождения союзными войсками в СССР возвращаться побоялся.

***

У меня есть ещё одна семейная история, уже без счастливого конца. Эта история с ничтожно малой вероятностью могла бы даже быть связана с первой. Дело в том, что мой дедушка по отцу участвовал в Первой Мировой войне будучи совсем юным и тоже попал в плен. Условия содержания в немецком плену тогда были гораздо менее суровыми. В Германии он женился (скорее всего, брак был неофициальным) и у него там родился сын. Когда у него появилась возможность вернуться на родину, он ею воспользовался. О судьбе его жены и сына ничего не известно, так как в СССР тогда трудно было получить какие-то сведения из-за границы.

В начале 30-х годов дедушка по отцу женился на моей бабушке, вскоре у них родился мой отец. В 37-м году дедушка был репрессирован и умер в лагере. Мне иногда думается, что с гипотетически малой, почти невозможной вероятностью, немец, спасший моего дедушку по маме, мог быть моим дядей…

Я как-то включила по телевизору любимый моими детьми телеканал «Радость моя». И вдруг увидела солдат, которые пели бравую песню. Дирижировал ими человек в подряснике. Меня потрясли слова, которые они чеканили с весёлыми лицами: «Жизни тот один достоин, кто на смерть идти готов, православный русский воин, не считая, бьёт врагов…» Дальше они также весело пели о том, как они вызывают на бой «басурман» и будут «на штык сажать» французов и англичан. Стало больно и страшно. Ведь это, судя по всему, идеология, которая приводит к делению людей на своих и чужих. И чужие, исходя из неё, это те же самые «унтерменш» -недочеловеки, которыми мы были для немцев! Ведь их так воспитывали! Им тоже внушали, что «унтерменш» можно бить, не считая, и сажать на штык с радостью! Я не говорю о православии, как о возможном пути к Встрече с Богом, которая у многих, я верю и знаю, происходит. Я говорю именно об идеологии, которая вне этой Встречи превращается просто в оправдание своей агрессии и воинствующего духа, который позволял, например, казакам из повести Гоголя «Тарас Бульба» морить голодом жителей осажденного города и безжалостно с ними расправляться. Они просто видели в них чужих, тех же самых «унтерменш».

Ещё раз повторюсь, что я не знаю деяний немца, который отпустил моего дедушку по маме. Возможно, они были ужасны. Но я верю, что именно в тот момент, когда он, взглянув, на детский рисунок, изменился в лице и решил отпустить пленного, рискуя собой, у него в душе произошла Встреча с Богом (даже если он и не вспомнил про Бога). Плод этой Встречи — всегда милосердие и любовь. Хочется, чтобы и с этими ребятами, которые так браво и весело пели «не считая бьёт врагов», тоже когда-нибудь произошла эта Встреча, их сердце умягчилось, и они почувствовали бы, что хотя воину, к огромному сожалению, иногда и приходится убивать, но это НЕЛЬЗЯ делать с радостью и «не считая».

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: