Ахилла

Глава 1

К первому приезду Владыки Солохона (Кротова) готовились с особой тщательностью. За два дня началась беготня с сумками, гудел пылесос, бегали с красными потными лицами девушки в косынках, на кухне шипело и булькало, и по всей церкви разносился аромат ухи, лаврового листа и жареного лука. Хористы устроили спевку, повторяя тропари до сипа и дребезжания в голосе. Оля Тузова сортировала цветы, незнакомые парни тащили красную дорожку. Одним словом, готовились.

Владыка Солохон появился утром на красной дорожке не один, а с целой свитой: впереди архиерею «расчищали» путь два немолодых дьячка с заспанными и уставшими лицами. За Владыкой шествовал огромный носатый дьякон с каким-то восточным именем, потом вышагивали сумрачные и строгие прислужники — один с бородкой и в очках, другой безбородый и безликий. За ними следовала монахиня Феодулия, личный секретарь Владыки, с мобильным телефоном в руках. Шествие замыкали довольно невзрачные лица с ящиками и облачением.

Сам Владыка поразил нас своей статной фигурой. Его огромный черный клобук был плотно надвинут на глаза, что увеличивало и без того крупную фигуру Солохона. Редкая рыжая бородка и очки — вот все, что удалось нам рассмотреть в строгом и бесстрастном лице Владыки. Он шел неспешно, не улыбаясь, закрытый от нашего суетного мира и наших любопытных глаз.

— Он как пальто с поднятым воротником, застегнутое на все пуговицы, — прошептал алтарник Сережка и подмигнул хористам.

Почтительную тишину, которой встречали процессию, нарушал только скрип сапог Владыки. Позже рассказывали, что он никогда не снимал своих кирзовых сапог и носил их в любую погоду для смирения.

Архиерейскую службу начали с волнением и трепетом. Хористы взвыли, огромный носатый дьякон взревел еще громче, фальшиво и в какой-то своей, неизвестной миру тональности.

Все с ужасом ждали реакции архиерея. Но Солохон служил степенно и внушительно, не реагируя на все «ляпы» в службе. Прихожанки заливались слезами и не отрывали глаз от строгого подвижника в алтаре. Возвышенное настроение сбивали только звон посуды и ароматы готовых кушаний, доносившиеся из трапезной.

Алтарь был плотно набит дьяконами и прислужниками, которых привез с собой Солохон, а также чтецами и прочим людом. Все подобострастно бросались из стороны в сторону, следя за каждым движением архиерея.

Прибывшему к службе иподьякону Филиппу Шалю не нашлось места в алтаре, и легендарный старик отправился наверх к хористам. Надо сказать, что легендарность Филиппа базировалась на его родословной с некоторыми знаменитыми предками. Страх потерять связь традиций и утратить свое прошлое привели к тому, что старый Шаль никогда не стирал свой подрясник. Увидев старца, хористы забились в угол.

Выдержать «древние традиции» в тесном помещении балкона оказалось так же сложно, как и слушать читающего псалмы старика, с трудом владеющего русским языком, не говоря уже о церковнославянском.

То тут, то там мелькала маленькая, юркая фигурка монашки Феодулии с мобильным телефоном. Она делала фото из разных концов храма для хроники соцсетей о важных событиях из жизни архиерея. Хроника представляла собой довольно однообразный отчет о высоком служении архиерея, и писалась она со строгим соблюдением канонического образца: посетил, служил, среди сослужащих (подробное перечисление всех в алтаре), за трапезой обсудил. К этому унылому отчету обычно прилагались фото, тоже соответствующие принятому канону: Владыку встречают дети с караваем, он шествует ко крыльцу за руку с маленьким мальчиком в рубашке и галстуке, Владыка на амвоне, вид храма и молящихся с хоров.

В конце службы Солохон традиционно произнес проповедь, которая тронула всех до глубины души. Он говорил о силе поста и молитвы, о верности Матери-Церкви, громогласно призывал нас любить Бога и ближних. Высокие истины он вещал медленно, веско и с такими многозначительными паузами, что уставшим и взволнованным прихожанам Солохон и впрямь начал казаться святителем, словно сошедшим со страниц Минеи из каких-то давно ушедших и забытых времен. К концу проповеди архиерей достал из кармана и так же веско прочитал очень сложную цитату какого-то богослова, сочинениям которого Владыка посвятил свою теологическую диссертацию и цитатами которого всегда пользовался. О чем шла речь, не мог понять никто из простых смертных, но эффект был очевиден: прихожане осознали свое невежество, ничтожество, смирились и прониклись уважением к этому строгому и значительному человеку.

После службы прихожане поспешили в трапезную, стремясь занять место поближе к столу, за которым расположилось духовенство. Солохон был уже без клобука, обнажив голову с редкими, тонкими рыжими волосками, и вкушал пищу. Было время Великого поста, и для строгого молитвенника наши женщины приготовили «постную» селедку под шубой, уху, разные закуски и напитки. Владыка ел медленно и значительно, с таким же закрытым и безучастным лицом. Все глаза были устремлены на «несвятого святого» наших дней в ожидании прозорливства или пророчества. Чуда не последовало. Владыка сухо призвал всех прочесть благодарственную молитву и удалился на отдых вместе со всей своей уставшей от праведных трудов свитой.

Пока все стояли в недоумении, к нам подошла монашка. Феодулия сидела отдельно от духовенства, спиной ко всем прихожанам, и о ее реакции во время трапезы судить было трудно. Сейчас же, оставшись с нами наедине, Феодулия дала волю чувствам. Она не скрывала своего раздражения и недовольства. Колючие глазки злобно сверкали из-под очков:

— Кто вас учил так встречать Владыку? — набросилась она на бедных женщин, готовивших трапезу. — Почему такие скудные столы вы готовите правящему архиерею?! В Москве нас встречали, так столы ломились от блюд, — шумела монашка.

Растерянные женщины пытались оправдаться, что в Великий пост много блюд не придумаешь, и вообще воздержание было объявлено Владыкой главной добродетелью. Но монашка уже разошлась не на шутку. Следующим пунктом критики оказались спальные покои Солохона.

— Как вы смели стелить архиерею цветное постельное белье?! Владыка спит только на белом!

Оправдываясь и заикаясь, прихожанки побежали искать белое постельное белье и исправлять судьбоносные ошибки. Настроение было у всех подавленное. Тяжелое чувство плохого начала не оставляло нас.

Со страхом кинулись женщины в покои Владыки. К огромному удивлению, Владыку застали в добром расположении духа. Он с интересом слушал воркующую Оленьку Тузову и примостившегося рядом ее супруга Валика.

Эти милые люди проживали в здании прихода долгие годы. Они занимали шесть комнат верхнего этажа, и в качестве платы за квартиру выполняли самые разнообразные работы: для Оленьки сюда входило открытие и закрытие парадной двери, заварка кофе в определенные часы и прочее в том же духе. Валик Тузов получал зарплату как завхоз и был всегда занят, причем настолько, что его никогда нельзя было найти. Поэтому всю неприятную работу выполняли за него мужички-прихожане. С приездом важных гостей, однако, Валик неожиданно оказался на месте, в полной готовности к любой услуге.

Беседа с Тузовыми казалась Владыке особо приятной еще и по причине заставленного разными спиртными напитками столика. Чувствуя себя сразу как дома, Солохон без излишних церемоний исследовал бар батюшки Константина и, обнаружив его подарочные вина и коньяки, велел выставить все на стол. Теперь он, как радушный хозяин, оценивал напитки и угощал всю свою огромную свиту и милых Тузовых.

Феодулия деловито распоряжалась и решала дела в личном бюро батюшки Константина. Печатала на его принтере, изучала содержание шкафов и стола. Одним словом, высокие гости освоились полностью и чувствовали себя хозяевами во внутренних покоях храма.

Странно было только отсутствие батюшки Константина, который суетился тем временем со всеми в трапезной.

Время близилось к обеду, и, чтобы избежать очередной критики со стороны монашки, женщины удвоили старания. Решено было потчевать Солохона со свитой в покоях. Матушку Настасью отправили в качестве главного распорядителя блюд к высоким гостям. На этот раз все постарались. Вернее, перестарались. Когда начали разливать суп, и матушка Настасья поднесла тарелочку Феодулии, произошло что-то невероятное. Монашка побледнела, потом покраснела, задохнулась и, наконец, позеленела.

— Что это?! — завопила она визгливым голосом. — Как? Да как вы смеете приносить нам такое?

Матушка Настасья побледнела в свою очередь и, не отрываясь, со страхом смотрела на монашку.

— Вы принесли суп с фрикадельками!

Извиняясь и что-то лепеча, Настасья пятилась к выходу.

Невзирая на конфуз с фрикадельками, Солохон со свитой прекрасно отобедал, хотя Феодулия нашла и второй прокол в нашем обеде.

— Рыба! — вдруг выдохнула монашка. — Боже мой! Владыка не ест этот сорт рыбы! Чтобы избежать нашей бестолковости в дальнейшем, монашке пришлось трудиться дополнительно после обеда. Более часа ушло у набожной невесты Христовой на продумывание и составление меню к следующему дню дорогого Владыки.

Солохон же продолжил беседу с Тузовыми. Дело в том, что Оленьке удалось сразу найти подход к Солохону. Ее комсомольское прошлое, патриотические взгляды, вкрадчивая манера улыбаться и не сводить с собеседника стальных змеиных глаз — все это особо импонировало Владыке. Он чувствовал себя поистине как дома и среди своих. Казалось, и Олечка угадывала с полувзгляда, что хочет услышать Владыка. Поэтому разговор получался содержательный и интересный.

— А как обстоят… — начинал Владыка, и Олечка сразу допевала: — сложно стало, Владыченька, вот принесли конверт, сказали ему, что сэкономили на поездке, так отец Константин приказал сдать в кассу.

— Во дурак, — ухмыльнулся дьячок, разливавший вино, — за два года мог бы уже семью обеспечить!

— А возможно ли?..

— Вряд ли, — подхватила Олечка, — казначейша, которую Константин поставил, не дает денег. Пробовали и так и сяк уговорить.

— А что, если через?..

— Тоже сложно, — перебила Олечка. — Отец Константин официально организацию открыл. Все операции через нее проходят.

— Ясно, — недовольно покачал головой Солохон. — Где он, кстати, прячется? Игнорирует Владыку? — В глазках Солохона вспыхнули зеленые огоньки.

— Сейчас позову его, — услужливо вскочил Валик и засеменил к двери. Выйдя в коридор, он остановился, почитал сообщения в мобилке, проверил почту, зевнул, потянулся и вернулся в покои Владыки.

— Сию минуту явится, Ваше Высокопреосвященство, — с почтением доложил Тузов.

— Спаси Господи, — значимо произнес Солохон, благословил уходившую милую парочку и стал ждать батюшку Константина.

Прошло полчаса. Настоятель храма отец Константин Куницын так и не являлся. Солохон сидел в кресле, допивая бокал любимого Константинова красного испанского вина и мрачнел с каждой минутой. Наконец он взревел:

— Да приведите его силой, наконец, еретика такого!

Дьячки бросились искать батюшку Константина и нашли его мирно беседующим со строителями в саду. Батюшка стоял, облокотившись спиной на перила садовой лестницы, скрестив руки на груди, и, улыбаясь, слушал работника. Спустившийся в сад Филипп Шаль заметил, что Куницын похож на капитана на мостике. Константин весело расхохотался.

Старика Шаля он любил и гордился дружбой с ним.

— Я тебе желаю успешного плавания, капитан, — добавил Шаль миролюбиво. Именно в эту секунду в саду показались искавшие Константина дьячки.

— Ты че, совсем голову потерял от гордыни? — накинулся на батюшку старый дьяк, прислуживавший трем епископам и хорошо знавший, что такое Служение. Опешивший батюшка смотрел на дьяка с недоумением.

— Иди давай быстрее к Владыке на ковер! — объявил тот.

Отец Константин растерянно кивнул строителям и поспешил в покои к Солохону. Тот сидел бледный от ярости и с ненавистью смотрел на красивое умное лицо входившего священника. После долгой паузы, не предлагая Куницыну сесть, строгий и взыскательный подвижник начал назидание. Поговорив о ереси неуважения и неподчинения епископу, что грозит лишением сана, упомянув о своей абсолютной власти решать его судьбу, он продолжил помягче:

— Ну что, отец Константин, как дела обстоят на приходе?

Батюшка начал подробно рассказывать о переустройстве сада, о ремонте храма, о новой кухне. Солохон теребил пальцами.

— Ну, а с доходами что? — недовольно перебил он увлекшегося священника. Отец Константин побледнел:

— Подробнее может ответить казначей, но она придет только завтра.

Солохон нахмурился:

— Слышал, что деньги завелись у тебя в приходе. Надо бы и о других подумать. Завтра с финансовым отчетом ко мне, — приказал Владыка, благословил, не глядя, Куницына и потянулся за бутылкой.

Огорченный и озадаченный батюшка вернулся в сад к работникам. Еще по пути он услышал визгливый крик Оленьки, заглушавший басок работника Назара. Тузова стояла в саду с красным перекошенным лицом и тыкала пальцем в кривую засохшую яблоньку.

— Кто дал вам право трогать что-либо в саду?! Под этим деревом сидел сам Владыка Мефодий! Его святыми руками были посажены все эти деревья! — кричала Оленька, почему-то указывая рукой на заросший сорняком угол сада с дикорастущими деревьями.

Назар, вытирая пот со лба, отбросив лопату, пытался перебить Тузову.

Но на помощь Оленьке уже спешили другие хранители святынь: маленькая, интеллигентного вида дамочка в белом вязаном беретике со своим неповоротливым и мрачным супругом Султановым.

— Не смейте разрушать великое наследие. Не вами это создавалось! — сипел сорванным армейским голосом Султанов. Интеллигентная дамочка вторила супругу. У Султановой была интересная манера: общаясь с собеседником, она смотрела на него сбоку, чуть отвернувшись и скосив глаза.

— Вот он, главный варвар! — голос Султанова вдруг прорвался сквозь привычный сип, и он жестом Вия указал на приближавшегося батюшку Константина. Компания защитников старины взвыла в один голос.

Надо сказать, что сад представлял собой самую неутешительную картину: заросший сорняком, с битыми черепками и мусором в разных углах, со сгнившими старыми елями в центре. Треснутые, полуразрушенные стены украшала ниша, в которой стояла статуя Мадонны с отбитыми руками. Попытка отца Константина навести порядок в этих джунглях встречала столь мощное сопротивление по одной простой причине: работы по переустройству открывали прихожанам доступ в сад, вследствие чего он переставал быть «приватной зоной для гриля» семейств Тузовых и Султановых.

Миротворцем во всех конфликтах выступал Валик Тузов. Его кепочка, усы, очки и повязанный на шее галстуком шарфик создавали настолько полный и объемный облик завхоза, что, казалось, лиши его этих атрибутов, и тогда, как на негативе, может проявиться совсем другое лицо. С Валиком было связано и другое сказочное превращение. Он ни дня не работал в саду по причине то камней в почках, то грыжи в позвоночнике, то поездок к маме, но на всех фото, посвященных хозяйственным работам, «проявлялись» неизменная кепочка и усы завхоза.

— О чем митинг? — веселым заячьим голоском осведомился возникший, как из-под земли, завхоз.

Назар, пользуясь случаем, прервал конфликтную сцену и заговорил о садовых инструментах и дождевиках для работников.

— Будет сделано, начальник! — так же весело ответил Валик, подхватил Оленьку под ручку, что-то ей шепнул, и обрадованная Оленька исчезла вместе с супругом.

Назар вздохнул и сам пошел искать необходимые инструменты. За долгие годы работы на приходе, Назар по собственному опыту знал, что Валиком ничего сделано не будет и добывать все необходимое придется самому.

В сад без конца заглядывали незнакомые люди, прыгали по ступенькам подростки и кричали малыши. Батюшка Константин поспешил на очередное крещение. Ему предстояло сделать массу дел и разобраться с документами. Он постоянно сталкивался с разными нарушениями: то отсутствием договора на здание, что в случае проверки грозило колоссальными штрафами, то оказывалось, что церковь вообще не зарегистрирована как финансово- административная единица и как бы вообще не существует.

По дороге он отвечал на бесконечные звонки. Некоторые были от матушки Настасьи. Эта добрейшая женщина, к тому же сильно раздобревшая с годами, зорко следила за своим красивым мужем. Звонками она контролировала место пребывания батюшки, а по ночам внимательно перечитывала все входящие и исходящие смс в его мобильном телефоне, фотографировала все двусмысленные с ее точки зрения значки или слишком сердечные обращения батюшки к прихожанкам. Такой контроль матушка Настасья считала не только долгом заботливой супруги, но и особым сокровенным делом спасения души батюшки.

— Все двадцать лет я его вытаскиваю из ада! — с гордостью повторяла любящая матушка.

Она отводила в сторонку ту или другую прихожанку и, обливаясь слезами, показывала сестрам во Христе сфотографированные рожицы с поцелуем или сердечки, присылаемые батюшке. Вскоре не только Настасья, но и весь приход фиксировал каждое прикосновение руки батюшки или доброе слово к прихожанкам, независимо от возраста. Все с любопытством вглядывались в открытое лицо отца Константина, но не могли прочесть в его детских, наивных глазах того любовного томления и желания, в которых подозревала мужа ревнивая Настасья.

С каждой подозреваемой Настасья спешила вступить в контакт. Устремив стеклянный, немигающий взгляд на очередную «жертву вожделений» мужа, она повествовала о своей тяжелой женской доле и подробно рассказывала о своих приемах спасения души батюшки, как то: звонки и беседы с супругом жертвы, донос правящему архиерею и так далее.

Теперь, обнаружив, что супруг не отвечает на ее смс, матушка сильно встревожилась. Она бросилась обзванивать всех в храме с просьбой немедленно найти отца Константина и потребовать от него ответного звонка. Все разговоры о том, что у него таинство крещения и надо немного подождать, успеха не возымели. Настасья поняла, что надо немедленно действовать и прервала встречу-допрос в кафе с милой молодой мамой, которая накануне уж очень долго и доверительно беседовала с Куницыным на исповеди.

Семья отца Константина занимала две комнатки при храме, всю мебель которых представляли пара раскладушек и груда забитых тряпьем картонных ящиков до самого потолка. Сколько времени простояли ящики в таком состоянии, вспомнить никто не мог. На все расспросы, что за ящики и каково их содержимое, Валик Тузов отвечал, что они стоят со времен Владыки Мефодия, а значит, это неприкосновенно. («Память» Владыки сберегалась тщательно семейкой Тузовых в завалах подвала, чердака, запущенных углах прихода и всевозможных свалках.)

На следующее утро по прибытии в новый приход, семья Куницыных проснулась искусанной блохами, и батюшка Константин решил навести порядок. На время уборки Валик Тузов, как водится, исчез, а свой телефон «забыл» в секретариате.

Засучив рукава, семья священника принялась за уборку, конца которой видно не было. В ящиках, помимо пораженного грибком тряпья, были покрытые плесенью просфоры и свечи, и даже стопка испорченных грибком книг Нового Завета. Понятно, что матушка Настасья с большим удовольствием проводила встречи вне территории храма.

Теперь же матушка спешила домой, и когда она вернулась, отца Константина уже действительно в здании не было, он поехал в больницу причастить тяжело больную молодую женщину. Получив это известие, матушка рухнула на стул в лавке и громко зарыдала. Как назло, мимо пробегала монашка Феодулия, чья сердобольная душа мгновенно отозвалась на чужую боль, и она потащила безутешную Настасью в покои Владыки.

Солохон встал навстречу матушке, мягко, но внушительно призвал горемычную супругу не унывать, а совместно помолиться. Сила молитвы Солохона и впрямь была велика и чудотворна. Уже через несколько минут Настасья сидела напротив Солохона и без стеснения изливала всю накопившуюся за два десятилетия сердечную боль. Она упрекала мужа в жестокосердии, лицемерии, изменах.

Солохон слушал внимательно, изредка поглаживая рыжую бороденку, чтобы скрыть от несчастной женщины свою довольную и торжествующую улыбку.

— Дорогая сестра, — начал он свое назидание, — глубокой скорбью отозвался в моем сердце рассказ о том зле, которое царит внутри семьи священнослужителя! Место мира Христова заняли соблазны, разделение, вражда. Зачинщик происходящего всем известен: это — диавол, отец лжи и подобного зла! Твой священный долг перед Господом, Церковью и супругом — сохранить его от соблазнов! Уберечь от раскола свою семью! Всегда в памяти своей содержи присягу, обещание и клятву, данную Тобой пред Всемогущим Богом и святым Его Крестом и Евангелием хранить честь своей семьи!

Матушка Настасья заливалась слезами, сердце ее было полно решимости отстоять свою семью. С лицом Жанны д’Арк перед решительной битвой, она постучала ноготком по столу и сказала:

— Или он со мной, с семьей, или пусть лишится сана!

Владыка понимающе кивнул и очень медленно, как бы размышляя, добавил:

— Твоя исповедь освободит тебя от непосильной ноши и тем более, если ты изложишь ее в письменной форме.

С облегченным сердцем отправилась матушка в бюро за тетрадкой, обдумывая по дороге, что именно хочет она доложить Господу.

Продолжение следует

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: