Ахилла

Окончание, предыдущие главы читайте тут.

***

Глава 4

Воспользовавшись отсутствием Куницына, Солохон после трапезы пригласил всех клириков и Тузова к себе в покои для экстренного совещания. Матушка Настасья прислуживала Владыке и светилась от счастья.

— Слава Богу за все! Как все хорошо! — радостно повторяла она окружающим, не замечая недоумения на лицах присутствующих. Настасья отлично понимала, что указ Владыки зачитан и будет «приведен в исполнение». Для нее это означало скорый отъезд домой, к родне и подругам, а главное — к знакомым уже прихожанам, которые ее хорошо знали и держались подальше от супруга.

Вернувшись в покои, Солохон разместился в кресле и внимательно слушал собравшихся у него клириков. На повестке была тема «усмирения» прихожан и письмо Патриарху, разоблачающее отца Константина. Владыка ни в каком случае не был намерен оставлять здесь батюшку, особенно после оказанной тому поддержки в приходе.

За столом сидел носатый дьякон, готовый стенографировать идеи Солохона. Начала Феодулия. Она делала видеозапись собрания и теперь подбегала к присутствующим, показывая отдельные кадры:

— Посмотрите, как они тут беснуются. Здесь рыдают, а вот фрагмент, где смеют возражать Владыке.

Все качали головами и соглашались, что происшедшее является недопустимым безобразием.

— Пункт первый, — провозгласил Солохон, и все мгновенно затихли. — Иерей Константин Куницын довел вверенную ему паству до неадекватного состояния. Люди на грани психического расстройства. И этому надо положить конец.

Присутствующие громкими возгласами одобрили первый пункт.

— Второй пункт, — продолжил Солохон. — Как пастырь он не являет собой личный пример православного христианина и состоит в блудной связи с другими женщинами. Он принуждает к сожительству с ним прихожанок, и этим доводит несчастных до болезней, слезных сцен и прочих непотребств. Мы имеем свидетельство досточтимой супруги отца Константина Куницына матушки Настасьи. (Крики возмущения и гримасы отвращения среди слушающих.)

Третий пункт и основной, — усилил голос Владыка. — Дерзко ведет себя по отношению к архиерею и другим священникам. Искушаемый дьяволом, он на мое личное приглашение для знакомства и беседы с ним ответил отказом! (Возгласы возмущенного недоумения.)

Объяснил свой отказ иерей Куницын тем, — Солохон сделал паузу, поджидая стенографирующего носатого дьякона, — что у него требы уже договорены, отказать людям он не может. И что ему далеко добираться. Мол, четыреста пятьдесят километров — это для него далеко. (Возмущение дошло до крайнего предела.)

Но это не единственный случай, к сожалению, — продолжил Владыка с кислым и обиженным лицом. — Я предпринимал все попытки приблизить и обласкать доверенного мне самим саном священнослужителя. Две недели назад я вторично пригласил иерея Куницына для беседы. И получил следующий, вопиющий по дерзости отказ. Отец Константин ответил мне, что находится с семьей в отпуске, в городе Сочи и, по причине отсутствия билетов, может явиться только с опозданием в пять дней!

Все бурно комментировали поведение опального иерея. Особенно негодовал приехавший на архиерейскую службу язвительный Павел Халимов, священник из соседнего города.

— Владыко! — прокричал он с места. — Такому беспределу должен быть положен конец. Я вот примчался к Вам и без приглашения. А Вы оказали особую честь Куницыну, лично его пригласили, и как он посмел Вам отказать! Я предлагаю для назидания другим и душевной пользы самому отцу Константину провести чин общественного покаяния. Куницын должен прилюдно и коленопреклоненно, на амвоне, в присутствии клира всей епархии, просить прощения у дорогого Владыки за нанесенное ему тяжелейшее оскорбление.

Крики одобрения, согласия и радости понеслись со всех сторон. Коцкий бросился пожимать руку и благодарить коллегу. С места привстал благочинный Исайя и подобострастно кивал удачно выслужившемуся священнику.

— Хочу видеть, как он будет стоять на коленях и сопли вытирать. Хлыщ. Аристократишка… — мрачно пробасил старый алтарник из свиты Солохона. Когда-то он, как географ, руководил экспедициями, был уважаемым всеми человеком. Оказавшись выкинутым из общества, он пристроился в церкви к свите архиерея и теперь пытался в этой жалкой роли прихлебателя вернуть себе особое общественное положение.

Носатый дьякон перестал писать и наблюдал молча. Свою ручку, прося слова, поднял благочинный Исайя, и все почтительно замолчали.

— Много лет я служу Матери Церкви, — елейным тенорком запел старичок, — много повидал я на своем веку, хе-хе. Но такого вопиющего поведения священника еще не встречал. Основа нашего святоотеческого учения — это послушание! Беспрекословное послушание любому слову и приказу священноначалия. Без лишних там своих мыслишек.

— Да! — восторженно вскричал Гниленко, привскакивая с места и перебивая святого старичка. — Я вот читал, что старец сказал монахам морковку корнеплодами вверх сажать, ну они и посадили, чтоб не ослушаться, и венцы все для рая получили.

— Браво, Степа! — поддержал Гниленко отец Даник. Он видел, какой благосклонностью Владыки пользуется Гниленко, чуя его скорое восхождение по служебной лестнице и блестящую карьеру.

— Спасибо, мои дорогие, — кланяясь на все стороны, сладчайшим голоском поблагодарил Исайя и продолжил: — Послушание есть основа основ. Камень, так сказать во главе угла, хе-хе. А как только начинаются свои суждения да рассуждения, выполнять ли приказ архиерея или нет, прав Владыка или не прав, то все: конец православной нашей святоотеческой вере!

— У нас в заведении, — громко зазвенел голос Валика Тузова, — какой порядок, какая дисциплина была на… ну, где я работал раньше. Начальник как скажет, и все как по струнке «смирно!» — и выполнять. Попробовал бы у нас так какой-нибудь колодник самого начальника покритиковать или ослушаться, ему бы сразу…

Все одобрительно зашумели. Солохон сидел, смиренно опустив глаза, и перебирал четки. Он выждал, пока все успокоятся, и обратился к Исайе:

— Думаю, запись телефонного разговора, сделанная нашим дорогим отцом Исайей, послужит самым красноречивым доказательством недопустимого и дерзкого неподчинения священноначалию.

Атаманов возился с телефоном. На помощь старичку поспешил молодой послушник из свиты Солохона. Исайя передал телефон и теперь нежно поддерживал руку послушника с мобильным, не сводя с него умилительных глазок. От благодарности учтивому юноше Атаманов начал сладко причмокивать губами. Солохон выразительно покашлял, и все стали слушать запись.

Как ни напрягались присутствующие в желании угодить Солохону и выудить из записи хоть что-то, действительно порочащее Куницына, ничего не получалось. Обычный деловой разговор с предположением «возможных архиерейских действий». Наступила тишина, Солохон сидел с недовольной миной и обдумывал следующие шаги.

Выручил Валик Тузов, которому было поручено написать письменный отчет о нарушениях Куницына в хозяйственной части.

— Разрешите дополнить мой отчет, Владыко? — учтиво обратился Валик к Солохону. Тот молча кивнул. — Вот мы десятилетия этим зданием пользуемся и все коммунальные расходы и страховки оплачиваем. Здание епархией давно выкуплено и, значит, нам, как съемщикам, волноваться не о чем. Куницын приехал и всех достал: «Где договор по съему, почему его нет?» Мы уже объяснять устали, что живем так, без договора, и все нормально, а он не унимается. Улавливаете, в чем суть? — торжествующе обратился Валик к присутствующим. Все смотрели на Тузова с недоумением.

— Штрафов боится, наверно, или инспекций, — мрачно буркнул старый дьякон из угла. Тузов нетерпеливо замахал руками:

— Да хозяйничать хочет, вот и все. Договор на руках — значит он и право имеет. Солохон просиял и оценивающе закивал Тузову.

— Четвертый пункт, — солидно провозгласил Солохон, — иереем Куницыным неоднократно высказывалось желание устроить личный коммерческий бизнес на церковной базе. Подтверждением тому является агрессивное требование выдачи ему договора на съем здания.

Учитывая все вышесказанное, — заключил Солохон, — сим письмом просим второе прошение иерея Константина Куницына ни в коем случае не принимать и незамедлительно прервать его пребывание в приходе, который его стараниями находится на грани разрушения и упадка.

Все бурно зааплодировали. Дело было закрыто. Подписи собраны.

Тем временем разъехавшиеся прихожане делились впечатлениями в группах соцсетей. Анализируя события дня, они единогласно пришли к выводу написать электронное письмо Владыке Солохону и копию отправить в Москву. Преданные своей общине энтузиасты и работники считали необходимым еще раз попросить сохранить им отца Константина и объяснить, почему приход нуждается именно в нем как настоятеле.

Каждый участник «группы семидесяти» вносил свое предложение, которое окончательно редактировалось двумя журналистками из прихода. Писали взахлеб о праздничных службах, проповедях и беседах с батюшкой, припоминали впервые пережитые ими крестные ходы на Пасху и Рождество, новые иконы и чудом добытые из Ватикана частицы мощей святых, ремонты и реорганизацию помещения. Были не забыты и порядочность Куницына, и огромные суммы на счету прихода, и, главное, радость совместно молиться и трудиться с таким преданным Церкви священником. Письмо получилось доказательное, и все радовались возможности быстро его отправить. Решено было дома сканировать собственные подписи, послать их по интернету редактору, чтобы приложить к письму. Желающих внести свое предложение и подписаться оказалось много, пришлось расширять группу.

Так случилось, что собрание в покоях Владыки еще не закончилось, как монахиня Феодулия, будучи личным секретарем Солохона, обнаружила письмо прихожан в электронной почте.

Она тихо доложила об этом Владыке. Зачитывать вслух восторги прихожан и особенно их недоумения по поводу увольнения Куницына Солохон не захотел. Он решил использовать письмо как новый факт «подрывной» деятельности батюшки на приходе.

— Дорогие братья и сестры, — медленно и скорбно начал Владыка, — чтобы вы прочувствовали сами и поняли, до какого безобразия довел отец Константин жизнь общины, предлагаю вам ознакомиться с новыми фактами. Пока мы с вами собрались для обсуждения наиболее плодотворного пути развития прихода, отец Константин, игнорируя наше совещание, устроил очередную сходку прихожан. Теперь несчастные люди, подстрекаемые иереем, стали писать письмо не только мне, но и в Москву самому Патриарху.

Громче всех завопил Степан Гниленко:

— Не может быть, Владыко! Уже все им объяснили, рассказали о прошении Куницына, призвали спокойно разойтись по домам. Это очередная инсценировка и провокация. Действует группка поклонников Куницына. Там два человека все сочиняют и еще подписи подделывают.

С мнением Гниленко все дружно согласились. Степа оглядел присутствующих и призывно кивнул головой, приглашая вступить в разговор двух алтарников, сидевших позади.

— Владыко, позвольте молодежи высказаться, — обратился Гниленко к Солохону. Вперед выступили представители «молодежи»: один — физик, сильно облысевший и бритый наголо, с бородкой и в очках, другой — налоговый инспектор с пышной шевелюрой, отец двух школьников. Оба жались друг к другу и нерешительно заблеяли что-то про предварительный сбор подписей и, мол, непонятно, были ли использованы их подписи и вообще, что «не виноватые» они.

— Надо дописать в первый пункт, — Солохон несколько раз многозначительно ткнул указательным пальцем, — что собрания и письма являются инсценировкой с распределением ролей и реплик и фальсификацией подписей. Основная часть прихожан не поддерживает разрушительную деятельность иерея Константина, посягнувшего на традиции прихода, созданного Владыкой Мефодием.

Совещание закончили молитвой и тайком, по одному, покинули покои Владыки. На днях Солохон собирался сам лететь в Москву и лично доставить письмо об опальном священнике в синод.

Вместо заключения

По прошествии нескольких недель на сайте храма опубликовали решение синода о переводе иерея Константина Куницына в другую епархию. Непонимание, гнев, отчаяние прихожан сдерживались Гниленко и его соратниками всеми возможными средствами. Пожилым людям наливали по двойной миске супа и максимально любезно общались с ними.

Отцу Данику было поручено лично обзвонить по списку новых или плохо информированных прихожан с предложением материальной и психологической помощи. Коцкий обрабатывал старожилов по телефону рассказами о своей дружбе с Куницыным, чья отставка была пережита им как «личное горе». Отец Даник не преминул использовать отзывчивость прихожан рассказами о своем надорванном здоровье и желании самому уйти в отставку. Тут пригодились наконец актерские способности отца Даниила: на ближайшей после решения синода воскресной службе он выразительно закачался перед престолом, грузно оперся на него и, сделав необходимую паузу для закрепления эффекта, выпрямился и, покачиваясь, скрылся от глаз прихожан. За вратами алтаря, согнувшись, беззвучно хохотал во весь рот Гниленко. Коцкий подмигнул и достал сотовый из кармана.

Несмотря на такие мощные средства по одурачиванию прихожан, храм пустел. Службы проходили серо и уныло, субботние всенощные отменялись, хористы пристраивались в других приходах, и службы шли иногда в сопровождении только одного или двух певчих.

Случились, правда, и положительные изменения: Степан Гниленко был сразу возведен в дьяконский чин, а вскоре был назначен день его хиротонии в священники. Все финансовые и административные дела смиренно согласились взять на себя Тузовы и Султановы. Валик Тузов и Оленька были награждены Патриаршими грамотами за бескорыстные труды на благо церкви и переустройство сада. Иерей Даниил Коцкий получил медаль Владимира III степени за благоукрашение храма. Старик Шаль был отмечен орденом «Славы и чести» за беззаветную и честную службу. Владыка Солохон был возведен в сан митрополита и теперь частенько бывает в Москве.

Константин Куницын был направлен клириком в какой-то сельский приход в глубинку. Матушка Настасья, посетив новый приход супруга и, как бы убедившись в верности мужа, сразу вернулась домой в родной город. Она осознала, что теперь ее святая обязанность супруги — поддерживать в должной форме имущество семьи. Матушка вызвала сантехника Витька и угостила его обедом. За столом Настасья уселась на своего конька — принялась жаловаться на Куницына. Витек сообразил, о чем идет речь и, внимательно оглядев матушку, крепко обнял ее в дверях. Раскрасневшаяся Настасья строго приказала Витьку исповедаться и причаститься и лишь потом явиться к ней для дальнейшего общения. Поговаривают, что благодаря стараниям доброй матушки, Витек стал часто появляться в доме Куницыных, даже в трезвом состоянии.

Дальнейшая судьба Константина Куницына совершенно неизвестна.

Читайте также:

• Глава 1
• Глава 2
• Глава 3

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: