Ахилла

Из дневников 1945 года

Князев Георгий Александрович, историк, архивист, директор Архива АН СССР в Ленинграде, свидетель блокады Ленинграда.

10 мая

Сегодня в газетах длинная сводка о военных действиях. На некоторых фронтах продолжались бои (в Чехословакии); на других происходила капитуляция не сдававшихся ранее германских войск (в Либаве, за Данцигом). Как будто бы нужно было бы сегодня начать счет мирных дней. Так ли это?

Вчера, в радостный и торжественный день Победы, многие-многие, потерявшие близких, плакали… К сожалению, в городе вчера было очень много пьяных, и в особенности моряков. Сегодня на набережной в первый раз по возвращении в Ленинград видел просящего нищего в полувоенной форме. Жутко стало.

— Почему Вы просите милостыню? — спросил я.

— На хлеб, — ответил он мне.

Военные корабли на Неве за сутки приняли нарядный вид. Их выкрасили в белый цвет, как в мирное время. В газетах портреты маршалов-победителей. На первом месте Жуков — завершитель Отечественной войны.  

Семен Гудзенко, поэт, участник войны.

11 мая

11 мая возле парламента хоронили погибших 10 мая, после войны. Ст. л-т Глазков, капитан Семенов. Зелень, цветы, слезы чешек. Хороним полковника Сахарова. Чехи брали на память горячие гильзы от крупнокалиберного пулемета. Это память о храбрых и о освобождении.

В Праге хоронят погибшего после победы майора.

Влтава тиха, но гремит орудийный салют.

Женщины плачут. Мужчины молчат у собора.

И обжигая ладони, гильзы на память берут.

Гильзы хозяйки начистят кирпичною пылью.

Первые ландыши, ландыши будут стоять на окне.

Ландыши красными станут! И к правнукам былью

Сказка придет о салютах, цветах и войне.

Я видел на дорогах, как немцев берут шоферами. Машин очень много. Через 50 км его угощают и дружелюбно беседуют. Русская душа. Все сразу забывается, хотя на нем германская форма и ленточка орденская.

Георгий Князев

12 мая

Первые дни мирной жизни. Чем они отличаются от военных? Покуда ничем, но психологически большая разница: больше нет стимула [к] подвигу, жертве. Нужно обосновать новый жизненный путь и новые жертвы. Конечно, лозунг-призыв есть — восстанавливать разрушенное. Но это святое дело пусть делают те, кому надо жить — молодые. А нам на склоне лет, неужели опять только подвиг, только жертвы? Высказываю не свои только мысли, а то, что обобщаю из окружающих меня впечатлений.

Лично я немного растерялся. Захотелось покоя. До 9 мая желание такое было бы преступным, а теперь оно вполне законно.

Юбилей Академии наук отложен до 15 июня. Жаль. Страда, горячка и трепка нервов по подготовке к выставке будет продолжаться еще месяц.

Военные корабли, покрасившись в мирный нарядный цвет, ушли из Невы. В городе сняли праздничные флаги и начались будни… Страница истории перевернута…

…В Берлине под нашим контролем создано самоуправление из немцев-антигитлеровцев. Бургомистр в своей речи благодарил Красную Армию за освобождение от гитлеризма, за свободу… Продовольственное положение Берлина сверхтяжелое. Туда ездил Микоян. Теперь налаживается вопрос с питанием.

Маленькая деталь. Немцы облепляют военные кухни и выпрашивают пищу. В голодную блокадную зиму мы не присасывались к военным походным кухням…

Победители и побежденные. Так было; так есть… Что остается побежденному? Смерть или бессмысленная жизнь. Меня удивило, что так много видных германских генералов предпочло смерти плен!

Говорят, что освобожденным из плена наши власти предъявляют требование ответить, почему данное лицо предпочло плен смерти. Требовалось — или избежать пленения или умереть. Бывших в плену не пускают в Ленинград и некоторые другие места. По этому поводу много скорби и страданий у людей, попавших в несчастье…

«Да, через 15-20 лет неминуема новая война», — говорят кругом.

«Восстанавливайте разрушенное», — призывает всех партия, правительство и общественность.

И неизбывная тревога в сердце.

Борис Шергин. Из дневников 45 года

Говорят, война кончилась… Нет, мир сей, век сей, житуха наша — война нескончаема. О мире сем древле сказано: «Человек человеку волк». Воюют люди друг на друга люто и неустанно. Схватились в своей «борьбе за жизнь», и разве мертвые отвалятся один от другого. Каждому надо урвать свое. Одни бьются и колотятся для того, чтоб ухватить корку хлеба для ребенка или покрыть хоть тряпицей какой трясущегося зимою брата, воюют, плача и проклиная, чтоб ухватить ломоть да снести его в тюрьму, больницу сыну, мужу, отцу… А эти вот сражаются остервенело, чтоб удесятерить запасы вин, хрусталя, пополнить коллекции всяких редкостей и драгоценностей…

18 августа

Отдельные мысли.

За всю войну я не прочел ни одного описания посещения лазарета-госпиталя с тяжело ранеными. На картинках не видел ни одного трупа наших солдат на поле сражения. Их как будто и не ранили, и не убивали. Читателя оберегали от ужасов войны, чтобы он не боялся ее. Но много читал и видел картинок с изображением зверств… Не читал я и писем с фронта, где описывались бы ужасы боя, горы рваного мяса… Только в предсмертном письме погибшего двоюродного брата промелькнули слова: «День смешался с ночью»… Это было под Ригой. И скоро его не стало. И теперь, возвратившись с войны, участники ее как-то скупы на рассказы.

Не прочел я ни разу и таких слов:

«У сердца гхорить».

Не прочел:

«… а увидите войну в настоящем ее выражении, —

в крови,

в страданиях,

в смерти…»

Описывались только чудовищные зверства немецких извергов-гестаповцев, пытавшихся запугать весь мир.

Не прочел и таких слов:

«Что значит смерть и страдания такого ничтожного червяка, как я, в сравнении с столькими смертями и столькими страданиями».

«…moritur…».

«Запах мертвого тела наполняет воздух».

Одно превалировало над всем: любовь к родине. Смерть за родину. Святая месть захватчикам.

Как мне не по себе сегодня. Отчаянно устал.

Источник 

Из дневника Бори Андреева

Боря был угнан на угольные шахты Германии из псковской деревни, где проводил каникулы, в апреле 42 года.

19.3.45. Утром часов в 5 нас повели дальше. Когда рассвело, над нами стали летать английские самолеты. Нас продолжали вести колонной. Асфальтовая дорога вся изрыта пулями. В придорожной канаве видели сидящего на корточках человека с рюкзаком на спине и без головы. Видно, разрывная авиационная пуля попала ему в голову. Мы продолжали идти. Дорога шла через лес. Я шел в начале колонны. Вдруг сзади застрочил пулемет. Все бросились в стороны, в лес. Я перепрыгнул через канаву, забежал в кусты и лег там. Самолеты поочередно заходили в пике и стреляли из пулеметов. Я лежал и каждую секунду ждал смерти. Вокруг дымились сухие листья от пуль. Наконец самолеты улетели.

Стало тихо. На свисток конвоира стали собираться. Несколько человек было убито, некоторые ранены.

Мы, четверо с одной шахты, решили колонной не идти и остались в лесу. Самолеты летали до самого вечера. Когда стемнело и перестали летать самолеты, мы пошли дальше. Шли всю ночь. Когда стало рассветать, мы двое, я и один паренек Вася, зашли в лес и целый день спали. Но самолеты не давали покоя. Около нас, метров в 100, разорвалась бомба. Мы лежали под валуном, и поэтому нас осколки не задели, только небольшой камень ударил мне по ноге. (…)

23.3.45. Утром одна хозяйка дала нам поесть: кофе и хлеб с вареньем. Вечером пошли в другое село. Набрели на лагерь с русскими военнопленными. (…)

31.3.45. По шоссе двигаются танки, бронемашины и автомашины с американскими солдатами. (…)

3.4.45. Решили отправиться обратно за Рейн, но по дороге нас задержали американские патрули и на машине привезли в г. Мангайм в русский лагерь. Ребята здесь не работают. Ходят по разбитым домам, достают себе шмотки и разную еду. Ожидают отправки на родину. (…)

5.5.45. Ходят слухи об окончании войны. (…)

11.5.45. Сегодня в соседнем лагере расстреляли одну русскую женщину. Она при немцах служила в Гестапо, допрашивала и била русских. Судили ее и расстреливали русские. (…)

5.6.45. Сегодня нам сообщили об отправке на сборный пункт г. Мангайм. Собрав вещи, мы пошли к школе, откуда на машинах нас привезли в лагерь Мангайм-Кафертиль.

7.6.45. Был концерт и американский кинофильм. Объявили, что завтра утром отправка на Родину. (…)

10.6.45. Ночью с нашего вагона пропал один парень. Утром нам сказали, что его «убрали» за то, что он при немцах был в их армии и расстреливал партизан. На станции Гримма поезд остановился. На автомашинах нас привезли к мосту реки Эльба. По мосту мы перешли на другую сторону реки, где нас встретили наши.

Здесь же я расстался со своим другом Васькой (фамилия Куватов, кажется, башкир), с которым вместе жили около полугода. Расстались из-за того, что он был, оказывается, военнопленным, а военнопленных здесь отделили от нас. (Фильтрацией (политической проверкой) гражданских лиц занимался НКВД, а фильтрацией военнопленных — военная контрразведка СМЕРШ. — Прим.).

Отсюда нас привезли в город Ризу, а отсюда пешком направили в лагерь за 6 км от города. В лагере нас зарегистрировали, разбили по 100 человек и направили в бараки, где ночевали. (…)

29.6.45. Встали в 5 ч. Сделали км 18, позавтракали и отдохнули. В 4 часа капитан сделал нам информацию о присвоении т. Сталину И.В. звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». Присвоение звания «Генералиссимус» с вручением второго ордена «Победа».

После политинформации пошли дальше. Шли до 9 ч. вечера. (…)

21.7.45. Вышли в 4 часа. Шли до 11 часов, сделав км 30. Проходя по деревням, женщины и старики встречали нас, некоторые плакали. В 18 часов после отдыха прошли еще 7 км и остановились у Государственной границы СССР на ночлег. (…)

2.9.45. Воскресенье. До обеда отдыхали. После обеда по тревоге пошли в расположение батальона. Помылись в бане. После бани раздавали письма. Я получил сразу 2 письма: из дома и от тети Поли. Большая радость. Мама пишет, что они все живы и здоровы. Тетя Поля пишет, что деревня сожжена, Николай Семенов приехал домой. Неделю жил дома, потом взяли в армию. (…)

21.11.45. К нам на участок приехали из Особого отдела. Всех будут опрашивать. (…)

28.11.45. Прошел Особый отдел. Записали все подробно с выезда из Ленинграда до освобождения американцами. Подписался раз семь и приложил отпечаток указательного пальца правой руки. (…)

23.8.46. Сходил в Чермоз за костюмом. Завтра уезжаю домой — в Ленинград. (Девятимесячный перерыв между записями Борис провел на лесоповале в Приуралье.)

Источник