Ахилла

Рюрик Ивнев (наст. имя — Михаил Ковалев; 1891–1981) — прозаик, переводчик, журналист. Из дворянской семьи. После революции был секретарем наркома просвещения А. Луначарского, в 1919 году участвовал в работе агитпоезда им. Луначарского, посещал с ним Украину и Грузию.

***

1 мая 1919 г. Днем. Церковный двор. Софийская пл. — 2 мая, вечер. У себя в «Континентале». Киев. [Сегодня дождливый, прохладный день, вчера, точно по заказу, — день первого мая — был исключительный, солнечный, теплый. Мы целый день были на улице. Музыка, флаги…]

Какой невероятный контраст! На улице солнце, флаги, музыка, войска. В монастырском дворе — тень, тишина, нищенки. Первомайские летучки попали в церковный монастырский двор. Нищенка спросила: «Что там такое написано?» Другая что-то пробурчала. Первая сказала: «Лучше бы по куску хлеба дали, чем листки разбрасывать».

В церковных дверях стоял старый священник — хмуро и сурово, но не зло смотрел на первомайские празднества. Вышел монах — молодой, бледный, и стал истово крестить [издали] толпу. За ним стоял псаломщик, высокий, добродушный. Тот смотрел изумительно добрыми, улыбающимися глазами на толпу.

Мы вошли внутрь церковного двора (я и О. Э. (Мандельштам). О<сип> Э<мильевич> сказал (показывая на церковные стены): «Поверьте, что все это переживет все».

Я почувствовал впервые за все это время (годы революций), что одни стены ничего не сделают, что нужно, нужно какое-то примирение между 1 мая и церковью (не голыми стенами, а душой церкви). Как это сделать, я не знаю. Знаю хорошо и твердо одно: ни церковь без «1 мая», ни «1 мая» без церкви в отдельности не спасут человечества. А ведь все происходящее творится под знаменем «спасения человечества». Под церковью я понимаю не узко догматический институт, а Христа — живого, измученного, с бесконечной любовью ко всему живущему.

[…] Боже! Боже! До какой степени я опустился! Я пишу и чувствую, что я уже никогда не поднимусь до настоящего подвига, до настоящей «жизни». Может быть, меня будет мучить совесть — но ведь это все «писательство» — все на бумаге, а в жизни я стал совершенно неузнаваем, еще хуже, чем раньше: всё «дела», суета, беготня по редакциям, «литературным кафэ» и т. п. Боже мой! Как мне страшно. Что я сделал из себя? Нет сил. Плыву по течению. В монастыре мне скажут: еврей — враг, — и я там буду так же мучиться, потому что моя совесть никогда не примирится с тем, что праведен только православный. Боже мой! Как тяжело мне. Но все же я пойду поговорить с кем-нибудь из монашествующих.

Вчера мы ездили в Лавру. Ездили безобразно, глупо, по-мальчишески — только так, чтобы проехаться и посмотреть пещеры. Таким ли я рисовал себе прежде это путешествие? О<сип> Э<мильевич> был в Лавре тоже, но на него Лавра произвела удручающее впечатление. Когда я спросил его — почему — он ответил: «Разве вы не видите, что здесь та же „чрезвычайка“, только „навыворот“. Здесь нет „святости“».

Мне было больно это слышать, но зачем же тогда попадавшиеся нам монахи смотрели так враждебно на еврейские лица Осипа Эмильевича и особенно его брата — типичного еврея <Александра Эмильевича>? Ведь эти взгляды действительно далеки от «святости».

Пожалуй, весь ужас для меня в том, что я слишком слаб для того, чтобы создать новую религию, а она нужна, как воздух, и мне, измученному, исковерканному и слабому, — и человечеству — не менее измученному и не менее слабому.

Источник: Прожито.org

Обсудить статью на форуме

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: