Ахилла

Одно название город, а по сути деревня, сплошь частный сектор. К тому же сибирская деревня. Градообразующее предприятие здесь — колония строгого режима. Такие места называют «Богом забытые», но нет.

Именно сюда направили служить католического священника из Германии по имени отец Дитмар, а нас, съемочную группу из киностудии «Кана», снимать жизнь общины для Католического Видеожурнала.

В сибирской глуши наверняка отыщется хоть один интересный сюжет, а то и больше. Такие судьбы, такие лица.

Сам отец Дитмар чего стоит: худой, длинный как жердь, вытянутый овал лица, тонкие губы, голубые глаза, добрые и беззащитные, как у всех близоруких. Ну просто «истинный ариец», породистый, резко отличающийся от местных, — хотя и среди тех полно немцев, поляков, латгальцев. А чего мы хотим: Сибирь — концлагерь без границ, кого только сюда не ссылали.

Один Дитмар по своей воле приехал аж из Мюнхена.

…Оператор Игорь снимает проход: вот священник выходит из маленькой церкви, скорее, часовни, пересекает заснеженный двор и запирает калитку.

— Батюшка выглядит просто как фриц недобитый, — тихонько бурчу я.

Отец Дитмар в длинной черной сутане и в коротком пуховике поверх нее, отчего подол сутаны смотрится юбкой. Зато на голове какая-то очень германская фуражка, милитаризированная, защитного цвета, с широким козырьком, высокой тульей и ушами, завязанными под острым подбородком, да еще эти очки без оправы, — как тут не вспомнить фашистское отступление.

Отец Дитмар устроил нас в своем приходском деревянном доме. Сортир на дворе, печка топится дровами. И как ему все это нравится после европейского комфорта, помноженного на «дойч орднунг»! Однако священник не унывает.

Заметив в моих руках приметный меджугорский Розарий, отец Дитмар бурно радуется, словно встретил землячку.

— Откуда это у тебя?

— Я этой весной ездила в паломничество.

Тот в полном восторге. Оказывается, Меджугорье — это очень важное место для молодого немца.

— Своим обращением я обязан только Марии, — отец Дитмар называет Богородицу по имени, как все пилигримы после посещения Меджугорья.

Он поведал нам с Игорем, как, будучи продвинутым программистом, он имел престижную и высокооплачиваемую работу, но ему якобы не хватало в жизни чего-то главного. Дабы найти ответ на вопрос о смысле жизни, он отправился в паломничество в Герцеговину. Вернулся с твердым решением изменить свою жизнь. И, увы, изменил…

— Здесь я счастлив, — говорит он.

Судя по блеску голубых глаз, похоже, не лжет.

— Отец Дитмар, а кто из прихожан еще имеет интересную историю обращения?

Дитмар уверенно рекомендует нам пожилого католика по имени Александр Петрович.

— О, у него такая удивительная судьба! Он и в немецком концлагере сидел, и советские лагеря прошел, и воевал. Выжил, говорит, только за счет веры, Богородица спасла. Сейчас он уже старенький, и его жена очень болеет. Приход ему постоянно помогает. Я то молодежь пошлю, в магазин сходить, то женщин, с больной посидеть, пока его дома нет. Иногда продуктов подкинем, а то и денег.

***

Дедушка низкорослый, худенький, шустроглазый.

Мы с Игорем решили записать синхрон с ним прямо в приходском доме, чтобы далеко не тащить аппаратуру.

Гостя усадили, осветили, и вот Александр Петрович принялся обстоятельно излагать свою героическую биографию. Судя по тому, как уверенно, без запинок он говорил, чувствовалось, что наш ветеран обкатал речь не на одном школьном слете.

— …Оккупанты выстроили нас в шеренгу и по одному допрашивали. Я вслух начал молиться: «Матка Боска, Ченьстоховска, спаси меня…»

— Вы поляк? — решила я уточнить.

— Нет, украинец, — и продолжил: — …И немцы меня чудом не расстреляли, отпустили…

В результате блужданий, разрухи, неразберихи у Александра Петровича пропали все документы, поэтому в конце концов его арестовали свои.

Так он попал советский лагерь. В тюрьме ему тоже пришлось несладко, — например, его чуть не проиграли в карты уголовники. Но и тут его спасла молитва.

А потом Александра Петровича отправили на фронт, в составе штрафного батальона…

Отец Дитмар, раскрыв рот, слушал рассказ о войне, в которой его предки участвовали с другой стороны.

— У меня скоро кассета закончится, — предупредил Игорь.

— Тут неподалеку музей, там хранится моя кружка, еще с войны, и котелок, пробитый пулей, а на стенде лежит книжка обо мне, — сказал Александр Петрович. — Если хотите, пойдем туда.

Еще бы, конечно, хотим. Для сюжета то, что надо.

Музей был открыт, но пуст, без посетителей. Сотрудницы любезно провели нас в зал, посвященный Великой Отечественной войне, и даже разрешили вытащить экспонаты с витрины.

— Встаньте сюда, поверните котелок, — скомандовал Игорь. — Все, готово.

— Александр Петрович, а можно еще снять вас в домашней обстановке? — спросила я.

Тот пожал плечами, затем кивнул.

«Хорошо бы снять его на фоне его любимой Ченстоховской иконы, наверняка она у него висит на самом почетном месте», — размечталась я.

Это была однокомнатная квартира в обшарпанной панельной пятиэтажке.

Мы с Игорем вошли в коридор вслед за хозяином. Как вдруг к Александру Петровичу с хныканьем бросилась полная растрепанная женщина.

— Ну, ну, хватит, хватит, я с тобой, — обнял тот жену, бормоча слова утешенья. — Умом тронулась, впала в детство, — виновато объяснил он.

Сумасшедшая женщина кинула бессмысленный взгляд на нас и спрятала лицо на груди мужа.

— Не бойся, свои, — ласково успокаивал он.

— Мы только снимем вас на фоне иконы да пойдем, — заторопилась я.

Но что-то на стенах я не заметила никаких икон.

— У меня нет, — покачал головой старик.

— Ну ладно, тогда хоть перекреститесь, что ли, для картинки, — придумала я.

Игорь включил камеру. Дед почему-то встал спиной ко мне. Что-то не так…

— Еще дубль сделаем, — объявил Игорь, и Александр Петрович снова поднял руку.

— Что ж, спасибо вам, с Богом! — мы распрощались и вышли.

— …Игорь, покажи мне, пожалуйста, последние кадры, где он крестится, — попросила я.

Тот отмотал кассету назад прямо в камере, и я приникла к видоискателю.

Ну и ну! Как же я раньше не догадалась!

Взгляд, который старик бросил на Игоря, то есть прямиком в камеру, был весьма красноречив: в нем была злоба затравленного зверька. Он так и не очертил креста: рука водила вниз-вверх. Как же Игорь не заметил! Вот так снимают наши студийные операторы: им хоть фигу покажи, все проглотят…

Эти печальные, чуть ироничные глаза… Мне ли не знать! Эта удлиненная форма головы, с хорошо развитым лбом… Прямо как у моего папы.

Я почувствовала страшную досаду: три часа этот проходимец морочил нам головы! С сюжетом полный облом.

— …Отец Дитмар, как же вы не поняли, что никакой он не католик? — вышла я в общую комнату, где сидел отец Дитмар.

— Как — не католик? А кто же?

— Еврей. Точнее, иудей.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, знаю. Он креститься не стал. И вообще вся история сомнительная. Если он украинец, то почему по-польски молится? И никакой он не Александр, как и мой дедушка не Александр, а…

Отец Дитмар, как ни старался, не смог скрыть своего разочарования. Кому охота выглядеть дураком, которого используют. Священник расстроился чуть ли не до слез.

А я вдруг вспомнила ненормальную жену этого Александра Петровича. Как ласково, с любовью, этот дед ее утешал! И ведь заботится, не бросает…

Бог с ним, с этим сюжетом. Надеюсь, я не навредила этому старому прохиндею.

— Отец Дитмар, а вы будете продолжать ему помогать? — неуверенно спросила я.

— Ну конечно, — вздохнул священник. — У него же больше никого нет, кроме нас.

…Все-таки у Бога странное чувство юмора. Мог ли местечковый паренек предположить, что заботиться о нем, о его семье, на старости лет станет «истинный ариец»? Которого в эти холодные края привела «Матка Боска»?

«А ведь Богородица на самом деле спасла его тогда, — прикинула я. — Когда он начал вслух кричать „Матка Боска, спаси меня“, то немцы, конечно, поверили, что он не еврей. Такое вполне могло произойти. Думаю, он не соврал».

Да будет тебе по слову твоему.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: