Ахилла

Отрывки из книги «Записки верующего».

***

Еду в Киев. Там назначена моя лекция в Коммерческом Институте — на тему о единении и братстве.

В городе пушечная стрельба. Это берут военное училище. Публики на лекцию пришло мало: человек семьдесят. Пришли, кто был посмелее да жил поближе. Среди слушателей оказался мой законоучитель гимназии о. Владимир (очень уважаемый учениками). Во время беседы он встал и выражал, как педагог, свое удовлетворение по поводу того, что христианские идеалы, к которым его ученик обнаруживал свое влечение еще на гимназической скамье, теперь приносят свои плоды и притом в такое ответственное для общества время.

Спешу в Москву, потому что есть опасение, что путь будет отрезан. По дороге все слухи и слухи, один другого страшнее. В Малоярославце узнаю, что Москва горит… у Никитских ворот… (недалеко от них наша квартира). Революция бушует вихрем красного пламени. Россия в огне… Красный флаг неудержимым ураганом несется по стране…

Вот уже и сюда, в наш поезд, врывается стихия революции. Поезд полон раненых, взятых с немецкого фронта, офицеров. В вагоны входят солдаты в кожаных куртках… Это красные… Они отбирают оружие у офицеров.

Старые кадровые офицеры, едущие в отпуск, угрюмо молчат… Боятся наткнуться на красного. Кто знает?.. Может быть, и этот сосед тоже на стороне красных?.. Жуткая тишина… Страх неизвестности и растерянность… Словно что-то веками нажитое сорвалось и ухнуло в темную беззвучную бездну…

Я лежу на верхней полке. Достаю из кармана Евангелие. Открывается место — «Христос во время бури»… Я не удержался и сказал соседям: «Позвольте, я прочитаю из Евангелия, тут как раз о текущих событиях говорится»… Мои соседи посмотрели на меня с удивлением: «А ну, прочитайте». И я стал читать. «И поднялась великая буря; волны били в лодку так, что она уже наполнялась водой. А Он спал на корме, на возглавии. Его будят и говорят Ему: Учитель, неужели Тебе нужды нет, что мы погибаем? И встав, Он запретил ветру и сказал морю: умолкни, перестань. И ветер утих, и сделалась великая тишина. И сказал им: что вы так боязливы? как у вас нет веры? И убоялись страхом великим и говорили между собой: кто же это, что и ветер и море повинуются Ему?» (Мк. 4:37–41)

Все слушали внимательно. Потом завязался разговор. Некоторые соглашались с тем, что Евангелие всегда жизненно и правдиво, и, если бы мы были со Христом, то и теперь не боялись бы никаких бурь… Другие возражали. Все отделение вагона оживилось; мертвый штиль угнетенного молчания был разбит.

(…) Я лечу домой, не чувствуя усталости, иду с бьющимся сердцем. Что там, у Никитских ворот? Застану ли своих живыми? Вот и Бронная улица… Поднимаюсь по лестнице, стучу характерным своим способом — сейчас же отворяют. Слава Богу — все живы и здоровы! «Ну, и страху же мы натерпелись! Целую неделю из дому не выходили. А другие в подвалах отсиживаются… У Никитских ворот дом сгорел… Помнишь, большой такой, посреди площади?» — говорит мне сестра.

Скоро я побывал и у Никитских ворот.

Этот район оказался местом ожесточенного боя. От пулеметного и ружейного обстрела все стены близлежащих домов были густо усеяны точками, словно политые свинцовым дождем. На тротуарах кучи обломков стекла, также зеркального от витрин, толщиной в мизинец. Большой дом, расположенный посредине площади, разрушен пальбой и пожаром. Впоследствии в его подвалах нашли несколько десятков обгоревших трупов.

Другой огромный дом напротив стоит без части верхнего этажа — уцелел только его железный скелет, сиротливо торчащий кверху…

Жаркий бой, продолжавшийся семь дней, уже приходил к концу. Кремль был взят. Уже висели по стенам декреты новой власти, диктующие противной стороне условия сдачи и помилования.

Ожесточение и злоба улеглись… Тогда — «Считать мы стали раны, Товарищей считать». Стали убирать убитых… Было объявлено время погребения.

Сначала были красные похороны — под стенами Кремля. Пробравшись кое-как сквозь толпу, я примостился на тротуаре у Иверской часовни, откуда мог все отчетливо видеть.

Огромные толпы запрудили Красную площадь, оставив проход для процессии. Раздались звуки революционного траурного марша… «Вы жертвою пали»… Вот несут гробы… один за другим… Красные ленты у венков, красные знамена и красные гробы… открытые…

Встречаются изуродованные лица…

Их несут туда, к общей могиле, вырытой под высокой кремлевской стеной…

«Вот тебе, сердешный, и земля, и воля», — с сокрушением говорит, не выдержав, одна баба, вспоминая известный эсэровский лозунг.

Иногда попадается гроб, покрытый церковной парчой — как видно, родственники некоторых из убитых пожелали совершить над умершими чин отпевания в православной церкви. Идут группы за группами — иногда поют «Вечная память». Но что это? В одной группе медленно, дружно и истово поют молитву: «Свя-а-тый Бо-о-же, Свя-а-тый крепкий, Свя-а-тый бессмертный, помилуй нас!»

Этот молитвенный возглас не звучит на красных похоронах странным диссонансом и никого не поражает, ибо таинство смерти поднимает толпу выше партийных земных споров.

Несется она, эта скорбная мольба, как вопль к небу, из сердца матушки-Москвы.

Как бы ни думали они политически, но ведь и они, эти отказавшиеся от креста красные воины, и они сыны ее — плоть от плоти ее и кость от кости ее — и пали они жертвою в смертном бою…

Одинаковой скорбью исходит о детях своих и красная мать, и белая мать…

Я был и на белых похоронах…

Хоронили юнкеров в храме Большого Вознесенья — на Большой Никитской.

Их гробы поставили в ряд, пред алтарем. За ними стояли закутанные в траур, согбенные скорбью родные. Преосвященный Дмитрий говорил прочувствованное слово. Пахло ельником и сосной. Тихим надгробным рыданием, словно сдавленный стон из наболевшей груди, звучало панихидное пение.

«Помилуй раба Твоего»… «Молитву пролию ко Господу и Тому возвещу печали моя»…

При пении «Со святыми упокой» толпа молящихся склонилась на колени. А в конце, когда раздался призыв хора: «Придите, последнее целование дадим умершему», высокие своды храма огласились горьким плачем, взрыдами и стонами сестер и матерей, припавших в последний раз к дорогим останкам.

«Белая мать… Красная мать…»

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: