Ахилла

Пролог

В Тьматараканской епархии есть все. Есть свой, персональный, архиереюшка, есть два, хмхм, ну, не то, чтобы совсем го́рода, но есть главный кафедральный рабочий поселок Тьма и второй по кафедральности, но уже не поселок, а станица Таракановская. Еще есть 12 приходов на 5 священников, из которых двое — благочинные, а один — просто секретарь и наперсник владыченьки. Как и положено всякой уважающей себя и Патриархию епархии, есть печатный орган — листок «Свет во Тьме».

Также есть в епархии и соответствующие отделы по работе с населением и входящей-исходящей информацией. Но отделов в век тотальной миссии должно быть много, а вот свободных от благочинства и наперсничества отцов всего лишь двое, поэтому пришлось изловчиться и объединить некоторые отделы в один. Так, отец Тихик заведовал миссионерско-молодежно-социально-педагого-информационным отделом, а милицией-тюрьмой-армией-депутатами заведовал другой неблагочинный поп — отец Стратон, старый прапорщик, исправный по строевой части. Помимо заведывания отделом, на отце Тихике было шесть деревенских приходов и обслуживание экстренных нужд кафедрального протопопа — отца Евсхимона, то бишь служба и требничанье вместо того по одному щелчку державных пальцев.

Отец Тихик был еще молод: служил только третий год, был полон сил, задора и креативных идей, благо, закончил он столичный Литинститут с отличием, знал три языка и басни Эзопа наизусть в оригинале. Поэтому одной из последних и роковых идей отца Тихика был литературно-миссионерский клуб «Тьма тем».

Заседание

Отец Тихик сидел, откинувшись в удобном кресле, выстукивая негромко нервный ритм по подлокотнику. Сегодня было уже пятое заседание лит-мисс-клуба. Миссионерский эффект превзошел все ожидания: мало того, что на собрания клуба с каждым разом приходило все больше православных поэтов и прозаиков Тьмы — начали приезжать даже таракановцы. Уже на первом заседании он выслушал тридцать шесть духовных стихов, один план переустройства России в Святую Русь, три доклада на тему «Почему перевод богослужения на русский язык будет способствовать воцарению Антихриста». И это не считая прочего духовного гомона, ора и благогона.

Дальше было еще духовней: на втором собрании литераторы приняли резолюцию, осуждающую все западное и недуховное: детективы, триллеры, фэнтези, комиксы, Дэна Брауна, Джоан Роулинг, Госдеп и Голливуд. Решили собирать подписи по всей епархии, чтобы подать президенту петицию о предоставлении телеканалу «Союз» отдельного спутника для вещания на весь мир.

На третьем собрании было чуть спокойнее: праздновали дни рождения трех членов клуба. Было съедено много тортов, конфет, выпиты литры чая, поэтому из духовного преобладали лишь канты о Царской семье и грядущем монархическом возрождении России, поемые под гитару местным бардом.

На четвертом собрании отец Тихик попытался было взять инициативу в свои руки и начал рассказывать собравшимся о Гомере, гекзаметре и прочей трагедии. Но с его стороны было жестокой ошибкой упомянуть про «песнь козлов». Лица православной общественности стали строги, как у инквизиторов, разглядывающих греховную наготу Жанны Д’Арк.

— Батюшка, — подняла руку одна из духовных поэтесс, Евлампия Титовна, особа пенсионного возраста и ужасающего благочестия, — но ведь сие грех и соблазн православным! Каким еще «козлам» песнь?! Бесовщина это, как есть бесовщина! У кого рога козлиные? — у него, сердешного, у самого сатаны-то! Да и Гомер этот ваш, небось, нехристь окаянный — разве можно нашим детям такое учить?!

Отец Тихик замялся и набрал воздуха в легкие, но вместо него вступила в дискуссию Алла Петровна, заведующая детской библиотекой, недавно воцерковившаяся и уже побывавшая в трех паломничествах по монастырям:

— Да-да, батюшка, это ведь беда прямо! Детей страшно в библиотеку пускать стало: ведь на каждой полке грех! То Гофман, то Шарль Перро, то ведьмы, то вурдалаки, то хоббиты изо всех щелей на наших детей лезут! Всюду колдовство, всюду Гарри Поттер, тьфу, да гадкий Питер Пэн! Как уберечь детей от разврата, где найти спасение?! Мне и старец Заумий из скита Недопитой Чаши то же прорекал: мол, все дети болеют от покемонов!

Отец Тихик судорожно дернул руками и привстал с кресла: огромный кот Васька, уютно дремавший у него на коленях, вздрогнул, испуганно заозирался, спрыгнул и исчез под креслом.

— Но ведь мировая литература, классика, фольклор… — было залепетал отец Тихик, но не смог продолжить начатое, чувствуя, что сейчас он так сильно уронит свой пастырский авторитет, что никакие воды Стикса не оберегут его пяток от палящих стрел праведного гнева клубных златоустов.

Он решил не испытывать судьбу, поэтому на пятое заседание пригласил из самой что ни на есть столицы маститого литератора, классика современной духовно-православной прозы, отца Мелитона Добренькова, автора нашумевших бестселлеров «Я и старец Нафанаил», «163 способа одолеть беса», «Антихрист не пройдет!», а также несчетного числа духовных романов, рассказов, поэм, поучительных сказок и од в честь архиереев.

Отец Мелитон умел держать аудиторию в отеческих руках и в экстазе: он благосклонно выслушал два духовных стихотворения, поправил кое-где богословскую рифму, сам прочитал свою последнюю поэму «О, как люблю я созерцание Фавора!», а также пару глав из нового романа «Иподьякон-экзорцист». Публика слушала, открыв благоговейные рты, внимая высокому слогу мастера. Только отец Тихик почему-то дергался, постукивал карандашом и то и дело смотрел на кота Ваську. Тот лежал с невозмутимым видом на шкафу, поводя ушами и сверкая зеленым глазом то на отца Мелитона, то на Тихика.

Когда в аудитории началась дискуссия о вреде сказок и прочего волшебства для подрастающего поколения, отец Тихик выскользнул за дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха и сдержать свои нелестные замечания в адрес маститого собрата и его творчества. Когда он вернулся, то застал самое важное:

— Отец Мелитон, дорогой Вы наш! — сыпались со всех сторон восторженные предложения. — А возьмитесь-ка написать эталонный православный роман! Чтобы все в нем было на пользу, духовно, премудро и спасительно! Заткнем, так сказать, за пояс всяких там Толкинов и Булгаковых, не к ночи будут помянуты!

— Что ж, — благодушно шевелил бровями мастер, — можно и написать: подкидывайте идеи!

— А вот про старца-схимника!.. Как Антихриста победили!.. И святая Русь возродилась, а все остальные в тартарары провалились со своими геями треклятыми!.. И чтоб Царь-батюшка и булошные вместо супермаркетов!.. И чтоб ангел обязательно, с белым крылом и трубой серебряной!.. И Афон, и Почаев вознеслись на небеса!.. А девочка Варенька пусть встретит Коленьку, а потом он исцелеет, а у них будет восемь детушек и духовник-архимандрит!.. И конечно, любовь, как у Петра и Февроньи!.. И…

Отец Мелитон быстро черкал в блокнотик заказы и кивал, бубня себе под нос:

— Угу, угу, правильно, будет и ангел, угу… И детушки, без них никак, не продать тираж-то…

Наконец литераторы, окружив заботливой толпой своего духовного вождя, вышли во двор. Отец Тихик посмотрел им вслед, потом что-то сказал на древнегреческом и сплюнул, а затем хлопнул дверью так, что задрожали стеклопакеты в евроокнах приходского дома.

Мастер

Отец Мелитон припарковал свой Лексус около собора, где имел удовольствие быть настоятелем. Зайдя в храм, он благочинно приложился к чудотворной иконе, похлопал бабу Марью, ковырявшую подсвечник, по плечу, что-то пошутил насчет ее цветущего вида. Войдя в алтарь, он негромко гыкнул:

— Косьма! Подь сюды!

Из пономарки тут же высунулась лохматая и закопченная голова алтарника Кузьмы:

— Туточки я, отченька! Дымоход прочищаю!

— Потом прочистишь — сначала дело! — в голосе отца Добренькова звякнуло железо, как вериги на анахорете. Пономарь выскочил к стопам начальства, на ходу обтираясь ветошью и кланяясь в пояс:

— Благословите, отченько!

— Блаславлю — как вот это справишь! — и отец Мелитон протянул алтарнику блокнотик: — Видишь тезисы? Нужен роман, страниц эдак на 700, по этим пунктам, ну и все как обычно, но еще лучше — превзойди, так сказать, самого себя! — мастер хохотнул. — Месяц даю, ни днем больше. Ну?

Косьма упал в ноги:

— Смилуйся, батюшка! Хоть дней 45 дай! Пока корректура, редактура, да Издатсовет! Батюшка, не от меня ведь зависит!

— Месяц! — отрезал отец Мелитон. — Издатсовет на себя возьму, у меня там уже давно все… хм, в общем, забудь про Издатсовет. Принимайся за работу, — мастер осенил припавшего к его сверкающим итальянским, ручной работы, туфлям алтарника небрежным крестом, — да и дымоход дочисть, а то архиерейская завтра…

И великий прозаик неспешно покинул алтарь, вышел из храма, сел в черную колесницу и уехал в свой загородный дом, нажитый непосильным трудом.

Косьма тоже вышел во двор, проводил взглядом удаляющийся Лексус, сплюнул, почесал вихры, затем достал планшет из заднего кармана и стал задумчиво тыкать в экран неотмывающимся пальцем.

Эпилог

— Отец, да не кисни ты из-за пустяков! — Васька прихлебнул ароматно дымящийся чай из чашки, расписанной под хохлому китайцами, и разгрыз баранку желтыми резцами. — Вот, думаешь, мне в Лукоморье легко было? Тоже дураков полно приходило, на ученого кота посмотреть. Знаешь, какой у них любимый вопрос был после моей лекции о диалектике мифа? — «А Куклачев где?..» — кот фыркнул возмущенно, так что брызги горячего чая разлетелись вкупе с крошками баранки во все стороны. — Я поэтому и уволился оттуда, стал приходским котом: тут хоть и кормят не айс, но уважают, гладят и разрешают на батареях валяться. А теперь вот и с интеллигентным человеком поболтать могу, — Васька отсалютовал чашкой Тихику, — об умных материях. Вот ты вчера сказал про Шопенгауэра…

Отец Тихик обреченно махнул рукой:

— Да пес с ним, с Шопенгауэром! Мне с этими, тьфу, литераторами, теперь каждую неделю встречаться! А еще православная молодежь по вторникам… — и он совсем поник, тоскливо помешивая ложечкой «принцессу Нури» в чашке.

— Даа, молодежь, сочувствую… Эх… — Васька отставил чашку и дружески похлопал Тихика лапой по плечу: — Давай тогда во утешение, по красовулечке? Ну, наливочки той, с архиерейской осталось ведь еще?..

Отец Тихик вздохнул и пошел в кладовку за наливкой. Через час два друга уже сидели, веселые, на крыше приходского дома и горланили антифонно «Илиаду» по-древнегречески.

***

— Дядя Кузя, дядя Кузя! — послышалось за дверью сторожки.

Кузьма вышел за дверь и еле успел подхватить на руки Наташку, пятилетнюю внучку бабы Марьи:

— Ага! — весело заворчал он, обнимая хохочущую подружку. — Явилась, не запылилась! За чем пришла, барышня? — строго нахмурил брови старый пономарь. — По делу, аль по безделью?

— По делу, дядечка, по делу! — радостно заверещала Наташка. — Сказочку, сказочку хочу!

— Ишь ты, сказочку! — улыбнулся лукаво в усы дядя Кузя. — Ну, коли так — пошли, егоза.

Они вошли в дом. Кузьма по обычаю запер дверь, закрыл жалюзи на окне.

— Сказочку, сказочку! — опять запищала Наташка. — К бабе Яге и Кощею Бессмертному!

— Ну, как скажешь, милая, — Кузьма полез под кровать, достал оттуда невзрачный сундучок, поставил на стол и открыл его. Яркий, но нежный голубой свет озарил их лица.

— Готова? — серьезно спросил дядя Кузя.

— Да! — выдохнула восхищенно Наташка.

Они взялись за руки, прошептали два слова и исчезли, растворившись в дрожащем тумане…

Иллюстрация художника Александра Маскаева

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: