Ахилла

Статья Александра Герцена «Виселицы и журналы» в «Колоколе» от 5 августа 1863 г.

Мы не будем больше помечать политические убийства русского правительства, ни делать выписки из русских газет. Смертные казни взошли у нас в обыденный порядок. После собственноручных упражнений Петра I в России ничего подобного не бывало ни при Бироне, ни при Павле. Мы отворачиваемся со стыдом и горестью от виселиц и от их дневников.

1863 год останется памятным в истории русской журналистики и вообще в истории нашего развития. Героическая эпоха нашей литературы прошла. С университетских историй, с петербургского пожара обличилось в ней новое направление: она сделалась официальной, официозной, в ней появились доносы, требование небывалых казней и пр. Правительство, подкупая, поощряя всеми средствами поддавшиеся ему журналы, запрещало на французский манер органы независимые. Полицейская литература воспользовалась этим, она говорила не стесняясь, возражать ей в России никто не мог. Из независимых журналов, имевших политическую мысль, удержался один «День», его великорусский патриотизм ставил его в особое положение. Направление «Дня» мы знали; но откровенно признаемся, что если б год тому назад кто-нибудь сказал, что «День» будет называть открытых противников, сражающихся за независимость своего отечества, бандитами, а польское правительство, организовавшее восстание и управляющее между жизнию и смертию всей страной, вертепом разбойников и вешателей, мы бы не поверили, так, как не поверили бы тому, что на вопрос, что делать с инсургентами в провинциях, тот же журнал отвечал: разумеется, казнить, — и это без малейшей нужды — инсургентов и без того казнят, — а из желания заявить свое сочувствие, свое одобрение.

Патриотическое остервенение вывело наружу все татарское-помещичье, сержантское, что сонно и полузабыто бродило в нас; мы знаем теперь, сколько у нас Аракчеева в жилах и Николая в мозгу. Это заставит многих призадуматься и многих приведет к смирению. Не очень, видно, далеко образованная Россия забежала перед правительством? Ни французский язык в былые времена, ни берлинская философия, ни Англия по Гнейсту ничего не сделали. Говоря чистым парижским наречием, мы секли дворовых и крестьян; рассуждая по Гнейсту, мы требуем конфискации военного управления и казней по секретному суду. Славянофилам есть чему радоваться: национальный, допетровский fond не изменился по крайней мере в дикой исключительности, в ненависти к иностранному и в неразборчивости средств суда и расправы. Усовершился один язык, все злое, прорывавшееся у Мара и у «Père Duchesne’a», перешло к нам: от каннибальских фраз до тонких намеков, ведущих прямо на виселицу или на исключение из живых. Таковы красноречивые умалчивания «Моск. вед.» об измене Константина Николаевича и графа Велепольского, это в своем роде chei-d’œuvre’ы которые наверно заслужили бы 4 на экзамене у Яго или у Don Basilio.

Рядом с полицейской маратовщиной идут разбитные корреспонденции из Польши.

Человек по натуре свиреп. Толпы оставляют работу, не спят ночи, идут двадцать верст, чтоб увидеть, как вешают какого-нибудь несчастного или как сам Леотар висит на каком-нибудь мизинце. Первые всегда довольнее. Леотар когда еще сорвется и упадет, а на казни зрелище заключается всегда трагическим финалом. Из всех зверей один человек любит смотреть, как мучат ему подобного, один он из убийства делает удовольствие и называет его по преимуществу охотой. Но человек в гуманность воспитывается, он средой отучается от кровожадных инстинктов — какая же среда, в которой жили корреспонденты наших журналов? Мы не можем привыкнуть к их повествованиям. Это рассказы студентов в анатомическом театре о вивисекциях, смягчаемые иногда шутками и остротами, от которых волос становится дыбом.

Один повествует, как дрожали ноги у человека, приведенного на место казни для расстреляния. Другой — как цвет лица осужденного на виселицу был зеленый и потом бледный, как в глазах была видна тревога. Третий, сказав, что Падлевский не ожидал, что его осудят на смерть, прибавляет: «Забавник, он думал за свои злодеяния отделаться арестом…, но он забыл, что от великого до смешного один шаг». Где же во всем этом смешное? Надо иметь необыкновенную смешливость, чтоб находить забавным положение осужденного.

Какие же тут выписки и споры? Грустно проводивши старого знакомого в сумасшедший дом, мы станем ждать его выздоровления, навещая изредка и веря в здоровый организм, который все вынесет. Патриотическое бешенство слишком яростно, чтоб долго продержаться.

Тем, которые растлили наше слово, даром это не пройдет. Совесть пробудится — не у них, так у молодого поколения, не помеченного ни московскими профессорами, ни петербургским двором; оно с ужасом отпрянет от псалмопевцев виселицы, от клакёров Муравьева, от всех этих Коцебу православия и фельетонных Аракчеевых. Мы не сомневаемся в этом и потому оставляем их неистовствовать и оканчивать свое гнилое брожение.

Примечания

…В статье М. О. Кояловича «Пора собираться домой», напечатанной в газете «День», № 28 от 13 июля 1863 г., говорилось: «Что делать с людьми, которые из-под земли управляют делами польских шаек в русской отчизне? (…) Казнить, — отвечает единогласно и государственная и народная сила».

Иллюстрация: «Прощание с Европой». Худ. Александр Сохачевский (1894). На картине — остановка конвоя с потерпевшими поражение в восстании поляками в 1863 г. около обелиска на границе Европы с Азией