Ахилла

Последние полгода в православной среде — да и далеко за её пределами — живо обсуждаются публикации, в которых бывшие — или всё ещё действующие — монашествующие и священнослужители выворачивают изнанку церковной жизни — как им кажется, с самыми что ни на есть благими целями — оздоровить Церковь, вывести на поверхность давно назревшие проблемы, перестать лгать и лицемерить.

Такие публикации — учитывая общий высокий градус раздражения последних месяцев в отношении Русской Церкви, связанный с хорошо всем известными событиями — просто обречены на фантастический успех. Это по «вкусности» — не менее интересно, а то и более — неожиданно вскрывшихся историй многолетних сексуальных домогательств известных педагогов в элитных школах. Только ленивый не почитает, не поохает и не поахает — да как же такое может быть? Ужас, да и только! Правда, интерес к подобным новостям достаточно быстро угасает — в надежде, а вдруг ещё чего-нибудь нароют не менее потрясающего, чтобы снова испытать уже знакомое душевное раздраженьице!

И тут же, по мановению волшебной палочки, вздымается волна праведного гнева — со всей мощью обрушающаяся на «обличителей»: всё врут они, Иуды, блудники и блудницы, никогда «нашими» не бывшие — но лишь непрестанно лгавшие и себе, и другим. Праведный гнев — вещь страшная: ради Бога — незачем щадить никого и ничего. Смотрят внешние наблюдатели на этот яд, во все стороны разлетающийся — и начинают чесать головы: да, похоже, и правда у них там, в их Церкви, серьезные проблемы. А маятник злобы раскачивается всё сильнее и сильнее…

Как можно было бы оценить факт этих публикаций? Да никак. Спокойно. Есть ли в Церкви — нашей, Русской — проблемы? Да, есть. Много? На всех хватит, не беспокойтесь. А в других Церквах нет? Тоже есть! Может, существенно меньше? Не знаю, едва ли. Просто другие — по объективным причинам.

Станет ли наша Церковь здоровее, когда наберётся некая «критическая масса» подобных публикаций? А разве есть какая-то исследованная прямо пропорциональная зависимость от количества «обличений» и качества жизни? Я таких не знаю, может, и есть. Узнал ли я что-то принципиально новое из этих публикаций? Нет, абсолютно ничего. Могут ли иметь место в Церкви те ситуации, которые описаны? Да, могут.

Потому что Церковь — не концлагерь Божественного добра, а открытая территория стремящихся спастись. Без заборов и колючей проволоки, вышек и автоматчиков. Кто-то всю жизнь ходит по трудно различимой границе этой территории, кто-то ныряет в самую глубину. Туда, где Христос — явным образом пребывает. Но это — вовсе не тот «сладенький Иисусик», милый и улыбчивый, которого любят изображать некоторые западные христиане. «Кто близ Меня — тот близ огня: кто далеко от Меня — тот далеко от Царства» — сказал некогда Господь, оставив нам эту фразу в аграфах. В «Хрониках Нарнии», в «Последней битве» есть гениальный эпизод, когда в хлев — в котором, как казалось, живёт богиня зла Таш — входит некий воин, из враждебного нарнийцам лагеря, и там вдруг с ужасом видит не Таш, а Аслана — против которого он всю жизнь и воевал во имя Таш. И он понимает: всё, вся жизнь — насмарку. Горе ему! Но, к его удивлению, Аслан подзывает его и между ними происходит следующий диалог: ««Добро пожаловать, сын». Я произнес: «Увы, Господин, я не сын Твой, я слуга Таш». Но Он ответил: «Дитя, все, что ты отдавал Таш, ты отдавал Мне». А потом, ибо я страстно желал мудрости и понимания, я пересилил свой страх и спросил Славнейшего: «Господин, разве правду сказал Обезьян, что Таш и Ты — это одно и то же?». И Лев зарычал в ответ так, что земля сотряслась (но гнев Его был не против меня), и сказал: «Это ложь. Не потому, что она и Я это одно, но потому, что мы — противоположное. Я беру себе то, что ты отдавал ей, ибо Я и она настолько различны, что служение Мне не может быть отвратительным, а служение ей — отвратительно всегда. Если кто-то клянется именем Таш и сдержит клятву правды ради, это Мною он клялся, того не зная, и Я отвечу ему. Если же кто совершит жестокость именем Моим, и скажет „Аслан“, он служит Таш, и Таш примет его дело. Ты понял, дитя?» И я сказал: «Господин, Ты знаешь, что я понял». И еще я сказал (ибо не мог лгать): «Я искал Таш все мои дни». «Возлюбленный, — сказал Славнейший, если бы твое желание было не ко Мне, ты не искал бы так долго и так искренне, ибо искренне ищущий — всегда находит».

К чему я веду? Да к тому, что пора нам, церковным людям, повзврослеть и перестать винить в проблемах нашей Церкви других. «Дайте мне „правильную“ Церковь — и тогда я удостою её своего членства!» «Дайте мне „хороших“ родителей — и вы увидите, каким я буду идеальным сыночком!» Это всё — инфантилизм, так и не переросший во взрослую ответственность. С какой бы стороны ни находились эти мнимые «причины»: церковные ли это «призраки», или, пользуясь терминологией С.Фуделя, «двойники Церкви» — или же это «предатели и Хамы, открывающие отеческую наготу», или это «злобные ревнители не по разуму». Все мы — одинаковые человеки. С очень схожими страстями и пороками, грехами и добродетелями, взлётами и падениями. Перед каждым из нас поставлена задача: восхождения — туда, к Нему, к Небу, к Богу. Перед нами — скала. Вот мы и ползём по ней, у кого как получается. Кто-то — поопытнее, почутче, повнимательнее — да и силёнок хватает — смотришь, уже совсем далеко ушёл. Кто-то — из последних сил делает ещё один шаг — и останавливается, больше не может. Другой — ради экономии сил нарушает технику безопасности и срывается. Третий — случайно наступает на неустойчивый камень и неожиданно сползает вниз. У всех всё — очень по-разному. Но ни одному адекватному альпинисту и в голову не придёт плевать сверху на тех, кто оказался внизу — без разницы, разбился ли он на смерть, или просто сполз. Не только потому, что это — безнравственно. Но и потому, что он-то сам — тоже в процессе, тоже всё ещё не на вершине. И нет никаких гарантий, что через минуту — он сам не сорвётся там, где и не ожидал.

Когда человек плотно «встраивается» в церковную жизнь, ему может показаться, что он уже встал на «духовный экскалатор», который неизбежно выплюнет его в Царство Небесное. Молись, постись, кайся, причащайся — из года в год — и спасёшься. Вера, словно жирок на животике, неизбежно будет увеличиваться из года в год. А ведь это — глубокое заблуждение. Вера требует кризисов, чтобы расти и развиваться. А кризис — это всегда больно, иногда до крика, это всегда непредсказуемые последствия, без всяких гарантий и страховок, и всегда требуется много мужества, чтобы выдержать — и не сдрейфить. Движение — всегда выход из комфортного состояния устойчивости и равновесия: можно и нос себе расшибить, вполне реально. Боишься упасть — тогда лежи, не вставай. Нет ни одного ребёнка, который бы научился ходить, ни разу не упав. Нет такого святого, который в своей жизни не проходил бы через кризисы веры. «…Не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла…» — это оставил в последней записной тетради Ф. М. Достоевский. Богооставленность — удел высших; но в разной степени через это постоянно проходит всякий — на самом деле, а не только в своём представлении, движущийся к Богу.

То, что в сегодняшнем представлении многих образ возрождающегося Православия — это фантом Российской дореволюционной Церкви — вряд ли кто-то будет оспаривать. Сегодня будет преступным забывать, с каким багажом вошла Церковь в революционное лихолетье: для этого достаточно почитать публицистику В.Свенцицкого — когда он еще не стал известным московским священником и апологетом — волосы дыбом поднимаются, и елейная картинка как-то неожиданно быстро исчезает. Среди фотографий, сделанных Михаилом Пришвиным — очевидцем разгрома Троице-Сергиевой Лавры, есть один кадр, где запечатлена бабулька в платочке — с сияющим от счастья лицом бросающая в костёр свои иконы. Те самые иконы, перед которыми она ещё вчера молилась. Образа, которые бережно передавались из поколения в поколение как главная святыня всего рода. Святые лики, которыми она же благословляла своих детей. И — что самое главное — к поруганию икон её никто не принуждал. Она делала это совершенно свободно, не под дулом револьвера — а с радостным лицом человека, сбрасывающего давно тяготившее бремя.

Насколько этот трагический разрыв между формой и содержанием был повсеместным, свидетельствует один судебный факт конца XIX столетия, который приводит С.Фудель. «Деревенская девочка возвращалась из дома в школу после пасхальных каникул. Несла она с собой несколько копеек денег, корзиночку каких-то домашних пирожков и десяток яиц. По дороге с целью ограбления ее убили. Тут же убийца был пойман. Денег у него уже не нашли, пироги были съедены, но яйца остались. На случайный вопрос следователя, почему, собственно, он не съел и яйца, последовал ответ: «Как же я мог съесть! Ведь день был постный!».

«За спиной этого соблюдающего посты убийцы — пишет С.Фудель, — чувствуешь звенья длинной цепи, уходящей в века. Этот случай только вскрыл на минуту процесс гниения, который совершался в Русской Церкви в XIX веке. „Знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв“ (Откр.3:1) — это слова не к человеку, но к Церкви. Почему же в те времена, да и во все времена, члены Церкви, тем более духовенство, не решались признаться в этом, а того, кто решился, наверное, обвинили бы в неуважении к Церкви? Уважал ли Господь Церковь, когда говорил ей, что она мертвая, а не живая? Ведь мы ни в чем не отделяем себя от Церкви и всю силу обличения принимаем прежде всего на себя. Я и в этом виновнее всех».

Область неверия и нелюбви — это область не Церкви, а её призрака, коварного двойника. Именно он «совершает в истории страшное дело провокации: создает у людей впечатление, что иной Церкви кроме него, не существует, что нет на земле больше Христовой правды, что нет на земле больше тела Христова» (С.Фудель). И перед каждым христианином ежедневно стоит выбор: быть частью Церкви — любящей, горячей, небезразличной, беспокойной, неустойчивой, харизматичной — или служить её призраку — устойчивому, величественному, самодовольному — и бесплодному. Но всё это происходит не где-то там, в таинственных коридорах Патриархии или епархии — а в каждом приходе, в каждой семье, в каждой душе. И Пётр оступился и предал — потому, что сильнее других любил Иисуса и не мог вместить происходящего. И падают те, кто хотя бы когда-то пытались встать. И к каждому из нас обращено слово перед нашей главной Встречей: «ни врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда» — значит, по сей день для каждого из нас путь предательства, отступничества не закрыт. Не плюйте только, пожалуйста, на головы тех, чьи еле шевелящиеся тела всё ещё видно внизу!…

И последнее. На днях похоронили отца Кирилла (Павлова). Столько, сколько он знал о «церковной изнанке», уверен, не знал никто. Даже всё вместе взятое священноначалие. И что же он сделал с этим? — Победил собственной святостью. Он делал чужой грех — своей болью. Которую передавал — Христу. Он никогда не глумился над чужими падениями: он всегда оставлял человеку право на ошибку. И когда ты приходил к нему с дерзким грехом — его отношение к тебе не изменялось, лишь только скорбь в глубине старческих глаз становилась ещё немного больше. Те тысячи людей, которые приехали отовсюду — и из-за рубежа — попрощаться с ним — лишь гомеопатическая капля от числа тех, кто был им отогрет от заморозки греха. Он не был ни миссионером, ни богословом, ни блестящим проповедником, ни эффективным администратором, ни монахом-исихастом. Он просто был… собой: не пытаясь жить в чьём-то образе, выполнять чьи-то установки и директивы. Он был влюблён в Евангелие — и Того Христа, о Котором — в нем и говорится. Он знал, что Церковь — в том числе и Русская — она не «русская», а Христова. В ней Христос — Хозяин: внимательный, бережный, любящий — и ревностный. И из опыта о. Кирилл знал, как мастерски Спаситель разбирается с проблемами — не надо только Ему мешать в этом — даже из самых благих побуждений…

Этот совершенно неприметный ни в каком отношении монах — «заквасил» Церковь второй половины ХХ — начала XXI века — «заквасил» в смысле главной, глубинной тональности её жизни. Но теперь он — ушёл — как бы сказав каждому из нас: «Детки, теперь давайте — сами, вы уже — взрослые!» Протухнет ли в наших руках эта закваска, или ещё больше всё переквасит — теперь выбор каждого из нас.

Протоиерей Павел Великанов,

настоятель храма св. Параскевы Пятницы в Сергиевом Посаде, член Межсоборного присутствия Русской православной Церкви, главный редактор портала «Богослов.ру» специально для портала «Православие и мир»