Певчих архиерейского хора можно было сравнить только с ордой Тохтамыша
19 марта 2019 священник Александр Розанов
Отрывок из книги «Записки сельского священника». Под псевдонимом «Сельский священник» публиковался священник Александр Розанов, который сначала служил в Саратовской губернии, потом при Мариинской колонии Московского воспитательного дома. Записки публиковались в журнале «Русская Старина», охватывают период примерно с 1840 по 1880 гг.
***
Однажды преосвященный вздумал объехать несколько уездов разом и взять с собой певчих, ехать вздумалось ему весной, месяца за полтора до наших экзаменов. Нам велено было ехать по прямому пути от города до города, не торопясь, а он сам объезжал окрестные села. Преосвященный уехал, и нам было велено выехать дня через три после него, в г. Вольск. Накануне отъезда подорожная отдана были соборному диакону Малеву.
Малев был великолепнейший бас-солист, но отъявленнейший пьяница и все, что хотите. Взявши подорожную, он отправился, по обыкновению, к приятелям. В одном месте, около Митрофаниевской церкви, ночью, на него бросились три мошенника и хотели его ограбить. Купцы любили его, дарили, и он ходил очень чисто. Двое из мошенников бросились на него, схватили его за руки и стиснули пальцы зубами, а третий стал раздевать. Малев дернул правую руку, сшиб с ног того, который грыз левую, и, потом, левою сшиб с ног того, который раздевал его, но зато в зубах первого осталось все мясо пальцев правой руки. Малев был высокого росту, красивый, ловкий и очень сильный мужчина, лет 35-ти. На другой день полиция, по просьбе кафедрального протоиерея, едва могла отыскать его на горах (известная часть города, где живет отброс общества). В дороге мне привелось сидеть с ним в одной повозке и беречь его лекарства. Итак, мы поехали.
При поездках своих преосвященный брал с собой иногда только протоиерея, протодиакона и иподиаконов. Трудно описать, что проделывали с духовенством, собственно со священниками, эти протодиаконы и иподиаконы, — эта небольшая частица архиерейского хвоста; но что делал полный хвост, начиная от протодиакона и кончая дискантиком, — для этого нужен художник! Мы поехали. И представьте себе: едут тройками пять огромнейших старинных телег с узенькими кибиточками на задке. В одной из них лежат сундуки с архиерейскою ризницей и всевозможных родов и цветов узелками певческого туалета. На остальных четырех ехали: протодиакон, два иподиакона и 20 человек певчих. Вот здесь-то и картина, — что это за народец. Один, бас, лежит в одном белье, вздернувши голыя ноги к кучеру на козла, орет во все горло песни; другой сидит, свеся ноги, в пестром халате и колпаке (в то время была мода на колпаки); рядом с ним мальчишка, в одном белье и жилете; четвертый мальчишка вскарабкался к кучеру на козла, в казенном пестром халате и в протодиаконской шапке, который спит непробудным сном; один сидит по другую сторону телеги, в одном сюртучишке, разувшись, и прилаживает удочку; рядом с ним его товарищ держит на коленах сманенную им собаку и за обе щеки уписывает краюху, данную ему какою-нибудь доброю матушкой. И в этом роде на каждой телеге.
Вдруг кто-нибудь из больших начинает неистово орать во всю глотку. Это значит, сказать по-малороссийски, дае чудку другим, что нужно остановиться и выпить. И действительно, как только примется кто-нибудь орать, то сейчас останавливаются все, собираются вместе, пьют и снова ложатся. Я не нахожу слов кому уподобить и с кем сравнять певчих архиерейского хора, особенно в это время. Это не переселение евреев и не табор кочующих цыган, нет, — там вы видите бедность, неряшество, но и доброту, хотя с оттенком плутни. Здесь же вы видите, с крайним неряшеством, крайний цинизм и крайнюю наглость. Такой крайний нравственный упадок можно было видеть только в певчих архиерейского хора. Певчих архиерейского хора наших времен можно было сравнить разве только с ордой времен какого-нибудь Тохтамыша, — и только. Другого народа вы не подберете, потому что нигде вы не найдете такого неряшества, бесстыдства и наглости. И эта орда, как была в дороге, в таком же точно виде наезжает на дом забитого нуждой сельского священника! Составляя хвост полновластия, каждый считал себя полновластным и хозяйничал в доме. О приличии никто и не думал. Каждый был убежден, что его, как бы он ни был безобразен, принять должны; что его поить должны; что он может вести себя в доме всякого священника, как ему угодно; всякий знал только себя, и больше никого. Поэтому: пьянство, охальство, сквернословие, крик, и иногда, и драки, — стон стоит, хоть святых вон выноси! Не скоро, вероятно, опамятывались, и не раз перекрестились батюшка с матушкою, когда орда откочевывала. Но в одном селе, Елшанке, певчие наши и нарвались же!
Священник был уже не молодой, состоятельный и, вероятно, видевший виды. Мы приехали, и наши большаки начали было, по-своему, кто во что горазд. Но священник вдруг как зыкнул, так что все разом притихли. «Вы что, — говорит, — делаете?! С чего вы взяли так орать и беспокоить и меня и мое семейство? Коль хотите, чтобы я угостил вас, так ведите себя, как следует, скромно; не хотите, так вон все!»
Наши набольшие: «Мы вас в журнал запишем, самому владыке скажем, мы…»
Но священник: «Я позову работников, да мужиков, так они вам такой журнал покажут, какого и у вас нет!..»
И наши воители поджали хвосты, да и улеглись в повозках, и лежали, пока не заложили лошадей. А батюшка и попрощаться не вышел. Зато после, вероятно, ему не раз икнулось.
Я сказал, что певчие были уверены, что все поить и кормить их должны. Такое убеждение хоть и неестественно, но оно имело основание в распоряжениях высшей власти. Певчих посылали по уездам, выдавали на них прогонные деньги; но ни суточных, ни содержание им не выдавалось, — значит, что они прямо посылались на шею духовенства и церквей. Это, конечно, и придавало им больше наглости. Но и сыты и пьяны были только большие; на нас же, мальчиков, редко где обращали внимание. Мы почти всегда были голодны. Редкая матушка, жена священника, покормит нас; уж за то, как же бывали мы и благодарны ей! Никому из них не жаль куска хлеба, чашки щей и двух-трех бадеек молока; но сами мы не спрашивали, а они, в сумятице, забывали об нас. В дороге нам был чистый ад: мы были постоянно голодны, пьяные негодяи рвали нас на каждом шагу и днем и ночью, и не давали нам места ни сесть, ни лечь в повозках. Перед городом все благообразились, насколько безобразие может благообразиться.
Иллюстрация:Кленов Аркадий. Кантус-фирмус или Хор певчих
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
