Ахилла

Предисловие редакции «Ахиллы»:

В начале августа нынешнего года состоялось первое заседание Группы по расследованию антироссийской деятельности в сфере культуры (ГРАД). Среди учредителей группы — лидер партии «Справедливая Россия — За правду» Сергей Миронов и писатель Захар Прилепин. Своей целью группа называет создание «условий для противодействия прозападному влиянию в гуманитарной сфере и формирования патриотической культурной элиты», проще говоря, составляются списки «врагов народа», выступивших против «спецоперации» в Украине или просто промолчавших, для привлечения «внимания надзорных органов к фактам господдержки деятелей культуры, занимающих враждебную позицию к действиям России по укреплению суверенитета и защите государственных интересов».

В связи с этим предлагаем вам отрывки из воспоминаний Лидии Корнеевны Чуковской (1907-1996) «Процесс исключения» — о том, как ее исключали из Союза писателей в 1973-74 гг.

***

«Начиная с последних чисел августа 1973 года и на протяжении первой декады сентября в наших газетах велась систематическая травля Сахарова и Солженицына.

Она была давно ожиданной и по набору стереотипов совершенно заурядной. Кого только у нас не травили! Чьи только идеи не выворачивали наизнанку!.. Сахаров и Солженицын взяли на себя труд: самостоятельно осмыслить прошлое и современность, задуматься о будущем, да еще при этом, вместе с друзьями, взвалили себе на плечи защиту незаконно гонимых. Открытую, громкую. Ну как же было их не загрызть? Подвергают они сомнению законность, соответствие Советской Конституции того или другого приговора — стало быть, они антисоветчики. По-иному, чем газета «Правда», предлагают они вести борьбу за мир? стало быть, они жаждут войны… В каждом из них бьется своя, собственная, выработанная жизнью, а не из газеты вычитанная мысль, работает взыскательная, жестокая к себе, непримиримая, ищущая истины совесть — не циркулярная, своя — это подвижничество духовной работы ни в коем случае не может быть прощено. Если к совести присоединяется гениальность, а к гениальности мужество, то слово обретает огромную власть над людьми. Правящая власть не любит, чтобы над людьми являлась еще чья-то — органически возникающая, безмундирная. И до тех пор, пока почему-либо не считает возможным прибегнуть к прямому физическому насилию, — прибегает к отравлению людского сознания ядовитыми газами лжи.

Средства массовой информации, сосредоточенные в одних руках, дают для этой газовой атаки небывалые возможности. Ну как же людям, вдыхающим из каждого номера каждой газеты яд, не отравиться ложью и не возненавидеть Сахарова?

(Я считаю академика А. Д. Сахарова человеком, одаренным нравственной гениальностью. Физик, достигший огромного профессионального успеха, один из главных участников в создании водородной бомбы, — он ужаснулся возможным результатам своей удачи и кинулся спасать от них мир. Испытание новой бомбы людям во вред! Дело не в отказе от колоссальных денег и карьеры; нравственная гениальность Сахарова, даже если впоследствии он не создал бы Комитет Прав Человека, проявилась прежде всего вот в этом: одержав профессиональную победу, он понял не только пользу ее, но и вред. Между тем людям искусства и людям науки обычно ничто так плотно не застилает глаза, как профессиональная удача.)

В газетах осени 1973 года подвиг Сахарова был искажен и оболган. Человечнейшего из людей, безусловно достойного премии мира, выставили на позор перед многомиллионным читателем как поборника войны.

Но, признаюсь, не это поразило меня, не это заставило схватиться за перо. Кого только и за кого только у нас не выдавала, в случае нужды, наша пресса!

Осенняя кампания семьдесят третьего года (не тридцать пятого, не тридцать седьмого-тридцать восьмого, не сорок шестого, не шестьдесят восьмого, а семьдесят третьего) против Сахарова и Солженицына поразила меня именами соучастников в преступлении. Колмогоров. Шостакович. Айтматов. Быков.

Ведь это не какая-нибудь шпана, по первому свистку осуждающая кого угодно за что угодно. Это не какая-нибудь нелюдь. Это — людь.

Интеллигенция верит им: ведь «говорит сама наука», «говорит само искусство»! И верит не одна интеллигенция.

Знаменитыми своими именами деятели науки и искусства подтвердили клевету, соучаствовали в газовой атаке, цель которой — отравить сознание нашего народа новой ложью!

И лжесвидетельствуют они не под пыткой, не под угрозой пытки, не под угрозой тюрьмы, ссылки или какого бы то ни было вида насилия, а находясь в полной безопасности, по любезному приглашению телефонного звонка.

Вот что поразило меня. Вот почему — чтоб оказать первую помощь отравленным — я написала статью «Гнев народа».

Вот почему я срочно вручила ее американскому корреспонденту: мне необходимо было, чтобы противоядие возможно скорее любыми средствами достигло отравленных.

Я понадеялась на радиостанцию «Голос Америки». Я не ошиблась. Статья моя достигла слуха многих миллионов обманутых моих соотечественников».

Далее Лидия Чуковская подробно рассказывает, как ее травили на бюро Детской секции Союза писателей, а потом на заседании Секретариата Московского Отделения Союза Писателей РСФСР. На последнем перечисляли ее «проступки»:

«1966 — поддержка Синявского и Даниэля.

1967 — письмо Шолохову, передававшееся „на Советский Союз“ по иностранному радио. …

1968 — статья, направленная в „Литературную газету“, — ответ на статью против Солженицына.

1968 — поддержка Гинзбурга, Галанскова и других. Секретариат Союза Писателей вынес тогда Чуковской выговор.

1969 — телеграмма в Президиум Союза Писателей с протестом против исключения Солженицына.

За границей Чуковская опубликовала две повести: „Опустелый дом“ („Софья Петровна“. — Л. Ч.) и „Спуск под воду“».

Вот слова одного из обвинителей Чуковской и ее ответы:

«Н. Грибачев: С горечью думаешь о том, что Лидия Чуковская носит фамилию Корнея Чуковского. У меня эти два имени не укладываются в сознании рядом.

Я: Если вы так почитаете Корнея Чуковского — где все вы были, когда в нашей печати обливали его грязью?

Н. Грибачев: Сахаров — уважаемый физик, но в политике он жалкий либералишка. У Солженицына скопилась злоба из-за давних обид.

А что же у вас? Вы завидуете их славе на Западе?

Что такое Солженицын в литературе? В лучшем случае беллетрист среднего пошиба. В его писаниях можно найти две-три удачные страницы.

На международном рынке он спекулирует антисоветчиной, чтобы нажить себе состояние.

Он оплакивает царя-батюшку.

Я: Невозможно слушать, что вы говорите. Солженицын — и спекуляция! Где же он оплакивает царя? В «Августе четырнадцатого» Николай II изображен ничтожеством, и ничтожный царь и его бездарные генералы ответственны за гибель сотен тысяч людей, за гибель целой армии.

…Н. Грибачев: Благодаря усилиям правительства Советского Союза мир пришел к разрядке международной напряженности. В связи с этим обостряется классовая борьба, а с нею растет антисоветчина. В этих условиях все антисоветское, что поступает отсюда, щедро оплачивается на Западе золотом и славой. И вы дали себя втянуть в эту грязь? Вы думаете, что Би-би-си удастся свернуть наш народ с его пути? Ошибаетесь.

Вы просто-напросто презренный поставщик материалов для антисоветской пропаганды.

Я: Импресарио, как выразился министр культуры ГДР.

Н. Грибачев: Вы ото всего далеки. Вы потеряли человеческое отношение к людям. Не только к нашим, советским, но и к тем, за рубежом, кто ведет благородную борьбу за прогресс.

Вас надо исключить и довести наше решение до широкой общественности. Вы считаете, что наш народ глуп.

Я: Напротив, у меня написано, что наш народ умен, но он не осведомлен, потому что вы намеренно лишаете его информации.

Н. Грибачев: Предложение Детской секции следует поддержать. Чуковскую необходимо исключить, и пусть «Литературная газета» позаботится о широких читательских массах. И другие газеты. Ее нужно выставить на позор перед народом«.

О понятиях «советский» и «антисоветский»:

«Лесючевский: То, что здесь происходит, — чудовищно. Она пришла сюда и ощущает себя спокойно-враждебной. Агния Львовна [Барто] обратилась к ней так трогательно, с такой задушевностью, а она в ответ еще пытается нам диктовать, навязывать свою антисоветчину. Мы взволнованы, потому что затронуто самое заветное для нас, святое, а она словно играет в какую-то игру. Антисоветизм в наши дни знамя реакции во всем мире, и вот в эту минуту человек выступает антисоветчиком!..

Я: Я уже давно пыталась добиться определения слов „советский“ и „антисоветский“. Эти понятия непрерывно меняются. Были, например, годы, очень долгие, когда писать доносы считалось „по-советски“. Были годы, очень недолгие, когда, напротив, считалось „по-советски“ спасать и устраивать на работу тех, кто вернулся из преисподней, куда был ввергнут доносами.

Понятия „советский“ и „антисоветский“ столь текучи, изменчивы и неопределенны, что даже вы, т. Лесючевский, крупнейший, можно сказать, специалист, и вы иногда ошибаетесь в определении. Так, в 1962 году руководимое вами издательство приняло мою повесть „Софья Петровна“, в которой рассказывается о 1937 годе; в ту пору эта повесть сочтена была вашим издательством что ни на есть „советской“, она разоблачала „культ“; через несколько месяцев приказано было сократить, притупить разоблачения культа, и мою повесть отвергли. В ней был срочно обнаружен „идейный перекос“. Она оказалась уже не вполне советской… Сейчас в моем „персональном деле“ та же повесть, некогда принятая вами, потом отвергнутая вами и напечатанная за границей, трактуется как „антисоветская“… Значит, даже вам, знатоку в определении антисоветчины, случается иногда ошибаться. Виноваты в своих ошибках не только вы, но и растяжимость понятия: не угнаться».

«Мы великая страна». Ответ Лидии Корнеевны:

«А. Самсония: Я хорошо понимаю тех, кто подобно товарищам Лесючевскому, Яковлеву, Барто волнуется, прочитав статью Чуковской; понимаю я и тех, кто, прочитав, остается непоколебимо спокоен.

Наивно с нашей стороны было бы думать, что вы, Лидия Корнеевна, не понимаете, что делаете. Вас поддерживает оголтелая антисоветчина.

Войну Отечественную зачеркнуть не может ни Солженицын, ни Сахаров, ни вы. Мы великая страна, и ваши попытки жалки.

Вы воображаете, что вы герой? Вы возомнили себя фигурой? У вас жалкий вид! Вы жалкая личность! Вы порочите имя своего отца.

…Я (читаю приготовленный заранее текст): Через несколько минут вы единогласно исключите меня из Союза. И я из числа членов Союза Писателей перейду в другой разряд — в разряд исключенных из Союза. Это горько, потому что в Союзе Писателей много людей талантливых, честных и чистых. И это лестно, если вспомнить, что к разряду исключенных принадлежали в свое время Зощенко и Ахматова, что исключенным умер Пастернак, что недавно вы исключили Солженицына, Галича и Максимова. Я не равняю себя с такими великанами, как Ахматова или Солженицын, но горжусь тем, что вы вынуждены применить ко мне ту же меру, что и к ним.

Сегодня вы приговариваете меня к высшей для писателя мере наказания — несуществованию в литературе. Начали вы разлучать меня с читателями, то есть не переиздавать мои старые и не печатать новые книги, уже давно. Сделать любого писателя вовсе не существующим и даже никогда не существовавшим вполне в вашей власти. Пресса в ваших руках — в руках Президиумов, Секретариатов и Правлений. Вы перестали переиздавать мои работы о Миклухо-Маклае, о Герцене, о декабристах, о Борисе Житкове, мои критические статьи и книгу «В лаборатории редактора» — и вот в сознании читателей меня почти нет. Но ссылаться на мои книги до сих пор еще было кое-где, в малотиражных изданиях, разрешено. Теперь вы запретите и это. Хвалебные статьи о моих работах, печатавшиеся в советской прессе, будут отправлены в спецхран, то есть от читателя скрыты. После выхода в Америке моей старой книги «Спуск под воду» вы оборвали печатанье в журнале «Семья и школа» моих воспоминаний о Корнее Чуковском. После опубликования за границей моей статьи «Гнев народа», вы изъяли мои воспоминания о Корнее Чуковском из сборника Детгиза.

Исключением из Союза завершается приговор к несуществованию. Меня не было и меня нет. (На заседании Бюро Детской секции т. Кулешов уже заявил, что меня не было, а читатель возразить возможности не имеет — негде).

Но буду ли я? Всегда, совершая подобные акты, вы забывали и забываете и сейчас, что в ваших руках только настоящее и отчасти прошедшее. Существует еще одна инстанция, ведающая прошлым и будущим: история литературы. Вспомните: ваши предшественники травили годами и не печатали десятилетиями Михаила Булгакова, а теперь вы похваляетесь им на весь мир. Вспомните годы, когда был пущен в ход вами или вам подобными бранный термин «чуковщина». Вспомните: в 44-м году некто Юдин в газете «Правда» опубликовал статью: «Пошлая и вредная стряпня Корнея Чуковского». Тогда вы за Чуковского не заступились — напротив, усугубили травлю. А высшая инстанция через два десятилетия вынесла иной приговор. Юдин же, если войдет в историю литературы, то только как автор этой постыдной статьи. Других оснований у него нет.

Вам бы тогда защитить от Юдина — Корнея Чуковского, а вы вместо этого теперь охраняете Корнея Чуковского от меня.

История литературы, а не вы и на этот раз решит — кто литератор, а кто узурпатор.

В 1885 году Толстой писал Урусову:

«Да, начало всего слово: „Слово — святыня души… И слово это есть одно божество, которое мы знаем, и оно одно делает и претворяет мир“.

Слово — дух! — от вас отлетело.

Таким словом руководить нельзя, даже имея очень сильные и очень длинные руки. Положение слова в нашей стране истинно отчаянное: если человек говорит что-то, не совпадающее с вашим сиюминутным мнением, его объявляют антисоветчиком; если за границей критикует кто-нибудь нечто дурное, совершающееся в нашей стране, — это объявляется вмешательством в наши внутренние дела. Так вы руководите. А словом, святыней души, руководить нельзя; таким словом можно увлекать, излечивать, счастливить, разоблачать, тревожить, но не руководить. Руководить можно только помехами слову, препонами слову, плотинами слову: изъять книгу из плана, изъять из библиотеки, рассыпать набор, не напечатать, исключить автора из Союза, перенести книгу из плана 74-го на 76-й, а бумагу присвоить себе или напечатать миллионным тиражом прозу Филева. Вот такой деятельностью вы и руководите. Мешать. Тормозить. Запрещать.

„Слово — святыня души. Оно одно претворяет мир“. Ему помешать бессильны даже вы.

Несмотря на все чинимые вами помехи, на тридцать седьмой-тридцать восьмой год и на предыдущие, на сорок шестой, на сорок восьмой, на сорок девятый — пятьдесят первый, на пятьдесят восьмой, шестьдесят шестой, на шестьдесят восьмой и шестьдесят девятый, русская литература жива и будет жить.

…А Муза и глохла и слепла,

В земле истлевала зерном,

Чтоб после, как Феникс из пепла,

В эфире восстать голубом.

Чем будут заниматься исключенные? Писать книги. Ведь даже заключенные писали и пишут книги. Что будете делать вы? Писать резолюции.

Пишите».

Полностью текст Лидии Чуковской читайте по ссылке: «Процесс исключения» Лидия Чуковская

Фото: Лидия Чуковская, 1965

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

ЮMoney: 410013762179717

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: