Ахилла

Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги оксфордского профессора истории Николаса Старгардта (род.1962) «Мобилизованная нация. Германия 1939–1945».

В канун Нового [1945-го — прим. «Ахиллы»] года знаменитый актер Генрих Георге зачитывал по радио слова создателя современной военной теории Карла фон Клаузевица, написанные им в феврале 1812 г.:

«Я верю и признаю то, что народ не может ценить выше ничего, кроме достоинства и свободы своего существования; что он должен защищать это до последней капли крови; что нет более высокого долга, который следует выполнять, более высокого закона, которому следует подчиняться; что позорное пятно трусливого подчинения невозможно смыть никогда; что эта капля яда в крови нации перейдет потомству, подтачивая и подрывая силы будущих поколений».

Клаузевиц написал эти строки патрону и наставнику Шарнхорсту как объяснение причин ухода в отставку из прусской армии с целью отправиться в Россию воевать с Наполеоном, причем — в ожидании поражения. У него оставалась только романтическая вера в более важную моральную победу и в будущее нации. Далее в том письме, известном как «Признание», Клаузевиц написал: «Даже крушение свободы после кровавой и почетной борьбы обеспечивает возрождение народа. Это семя жизни, которое однажды даст всходы и взрастет новым деревом с прочными корнями».

Когда Генрих Георге дошел до последнего предложения, скрипки заиграли национальный гимн, сначала тихо, потом все громче, пока не начался отсчет двенадцати ударов, провожавших старый год. Последним зазвенел сразу узнаваемый рейнский колокол. Затем настал черед песни прусских солдат XIX в. «О Германия, высока честь твоя», причем подхваченные хором слова припева «Держись! Держись!» подходили к случаю как нельзя лучше. За сокращенной версией Баденвейлерского марша, в пять минут после полуночи, слово взял Гитлер. Его новогоднее обращение не отличалось пространностью и новизной. Не было и ничего особенно утешительного; речь только усилила владевший многими страх, убеждая лишний раз, что договора о мире ждать не приходится и, как подтвердил сам Гитлер: «9 ноября никогда не повторится в германском рейхе». Он сулил перемены к лучшему, но в подробности не пускался, не давал обещаний о развертывании нового оружия и ни словом не обмолвился о том, как или когда будет положен конец авианалетам союзников. О наступлении на западе он тоже не упоминал, высказываясь о войне в мрачных и апокалиптических тонах. Министерство пропаганды поспешило спустить СМИ установку объяснять отсутствие четких подробностей предпринимаемыми ради безопасности предосторожностями.

Слушая трансляцию на фронте в Курляндии, Курт Оргель думал только о Лизелотте; все выглядело так, словно шла передача «Концерт по заявкам», как в первые годы войны. «Я представлял себе, — писал он ей 1 января 1945 г., — как же это все-таки прекрасно, что мы оба одновременно слушали одного и того же человека! Ты ведь тоже радовалась возможности вновь услышать голос фюрера?» На протяжении всего 1944 г. Гитлер лишь однажды выступал публично, очень коротко, непосредственно сразу после покушения на его жизнь 20 июля. То, что он подошел в тот день к микрофону, вселило уверенность во многих; создавалось ощущение, будто сражение выиграно. Иначе, как рассуждали люди на основе опыта 1943–1944 гг., фюрер бы промолчал. По всей стране составители отчетов для министерств пропаганды и юстиции, равно как и для вермахта, совпадали во мнениях: многие встретили 1945 г. полными радужных надежд на возможность благоприятного окончания войны для Германии.

В Марбурге Лиза и Вольф де Бор думали иначе. Для нее голос Гитлера звучал «глухо, точно из могилы». …

…Перспектива продержаться в обороне до того, как удастся получить военные и технические преимущества над противником, становилась для Германии все более призрачной. Надежды немцы возлагали теперь только на «выигрывание времени»: а вдруг союзническая коалиция распадется из-за внутренних противоречий? Оптимистический сценарий строился на простой максиме, именуемой «история повторяется». Так, Фридрих II Прусский сумел избежать верного поражения в Семилетней войне со смертью в 1762 г. русской императрицы Елизаветы, после чего могучая коалиция Франции, Австрии и России чудесным образом развалилась. Создатели фильмов вроде биографической ленты 1942 г. «Великий король» подталкивали немцев к проведению параллелей между Фридрихом Великим и его политическим наследником — фюрером. Подобные аллюзии вдохновляли и самого Гитлера, который послал копию киноленты Муссолини, а вернувшись в Берлин из западного штаба 15 января, прихватил портрет прусского короля в свой кабинет в бункере глубоко под зданием имперской канцелярии. Ожидание столкновения капиталистического Запада и коммунистического Востока нельзя считать беспочвенным, особенно в свете последовавших за Второй мировой десятилетий «холодной войны». Однако в отчаянных попытках найти спасительную стратегию для выхода из ими же созданного тупика нацистские вожди не учитывали того очевидного факта, что причиной возникновения «безбожного альянса» в первую очередь являлись они сами. Когда 12 апреля умер Рузвельт, Гитлер, считавший американского президента орудием мести Германии, на короткое время возликовал, уже предвкушая повторение истории 1762 г.

Расчет на переход Америки на сторону Германии в священной миссии спасения Европы от большевизма служил последним оправданием игры с целью выгадать время ценой жизни других людей. И хотя Верховное главнокомандование вермахта более не знало точных размеров потерь, в 1945 г. каждые сутки боев уносили в могилу около 10 000 немецких военнослужащих. Пока не рухнула оборона по Рейну, вермахт защищал цельную, пусть и очень сильно скукожившуюся территорию, обитателям которой не уставали еженедельно напоминать о близости развала Большого альянса против рейха…

…Пережив последний подъем в течение осени 1944 г., национальная солидарность начала рушиться под натиском союзнического вторжения. Крушение рейха область за областью естественным образом обостряло ситуацию на местном уровне и лишало людей ощущения принадлежности к масштабному «сообществу судьбы», если воспользоваться одним из любимых штампов Геббельса. Региональные разногласия нарастали даже до начала последнего штурма рейха: встряска управленческих структур после июльской бомбы усилила власть гауляйтеров за счет центрального правительства, и с началом битвы за Германию тенденции только прогрессировали.

Куда большее воздействие производил расходящийся характер самих военных действий. Коль скоро в разных частях рейха действовали советские, американские, британские и французские армии, немцы там и тут имели дело не с одним и тем же противником при соответствующих последствиях и риске. Более того, поглощение Германии регион за регионом в ходе завоевания завершило процесс возвышения семьи и дома над государством и народом. На протяжении войны солдаты видели оправдание несению военной службы в патриотизме, основанном на семье и малой родине. Массовая эвакуация из крупных центров — со всеми сопутствующими конфликтами между городом и деревней, католиками и протестантами, севером и югом и западом и востоком — только яснее показывала, до какой степени Германия оставалась нацией провинциалов. К 8 мая 1945 г. страна превратилась в нацию мигрантов и беженцев, и, по мере того как миллионы согнанных с родных мест солдат и гражданских лиц пытались выжить вдалеке от дома, все призывы к самопожертвованию и национальной солидарности наконец утихли. Государство немецкого народа разрушили не только четыре страны, разделившие завоеванные территории на оккупационные зоны, но и сам внутренний распад, происходивший в заключительные месяцы войны. Поражение не уничтожило немецкий национализм — заложенное в нем ненавистничество оказалось слишком живучим, но его положительные стороны — способность управлять общественными усилиями и мотивировать народ на самопожертвование ради дела всей нации — разбились вдребезги. Как рабочие в Рурском бассейне в 1943 г. хотели одного — пусть бомбят, лишь бы не их, а кого-нибудь другого, так и с приходом фронта на территорию рейха в январе 1945 г. каждый стремился оказаться вне зоны боевых действий сам, не очень беспокоясь об остальных.