Ахилла

Записи из Живого Журнала

Противление злу?

Какие я вижу варианты? Выбор понятен. Или — судить по своей христианской совести и в соответствии с этим принимать активные и адекватные ответные меры. Или — «правая щека». Но — если дубинкой врезали по «левой щеке» ближнего, тем паче женщины, старика, ребенка, и опять замахнулись? При этом ты эффективно защитить их можешь только «коктейлем Молотова»? А может быть, по ситуации в каждом конкретном случае, как подсказывает сердце пред Господом? И Писание, и Предание (в т. ч. и новомученики) дают примеры всех вариантов. Вспоминаю давненько слышанную мною по Би-би-си беседу митрополита Антония. Он рассказывал, как беседовал со студентами университета. После завершения беседы один молодой человек спросил: «Вы считаете себя христианином»?

— Да, — ответил владыка.

— Тогда я христианином быть не хочу.

— А почему?

— Потому что вы оправдываете войну.

— Так вы пацифист?

— Да.

— Можно, и я задам вам вопрос?

— Конечно.

— Представьте себе, что у вас есть невеста, и вот вы видите, что на неё собирается напасть насильник. Что вы предпримете?

— Я буду молиться о предотвращении зла.

— Вы молитесь, а насильник уже схватил вашу девушку. Что вы?

— Я молюсь о том, чтобы Бог её защитил.

— Пока вы молитесь, насильник совершил свое дело, и уходит.

— Я молюсь о том, чтобы это не стало причиной непоправимой трагедии.

— А знаете, чтобы я сделал на месте вашей девушки?

— Что?

— Я бы поискал себе другого жениха…

Прав ли был владыка Антоний? Может ли в соответствующей ситуации христианин взять в руки булыжник, а то и обрез? И до чего это может довести?

Далее. Я не могу согласиться с разделением: защищать жену, детей (самых ближних) с одной стороны, и постороннего человека (или группу людей, вплоть до народа), с другой. Есть принципиально различные ситуации. Я где-то читал о том, как компания парубков забила ногами до смерти женщину на девятом месяце беременности. Разве она не ближняя? А если тех пятеро здоровяков, а ты хиляк, но у тебя есть пистолет? Я специально радикализирую ситуацию, но именно это позволяет выделить «сухой остаток». Так что продолжим. Чем таковое событие отличается от встречи в схожих обстоятельствах (пистолет в кармане) с Гитлером (Сталиным, Гиммлером, Ежовым и т. п.) — даже если твоя семья при этом в полной безопасности (кстати, о такой ситуации замечательный роман Стивена Кинга «Мертвая зона»)? Но так можно очень далеко зайти…

Я вовсе не пытаюсь навязать какую-то точку зрения — я просто ищу ответ. Наверное, ближе всего — это действовать по голосу сердца, молясь и памятуя об ответственности пред Господом. Но тут огромное поле для ошибок, тем более в положении неизбежного стресса.

Каин против Авеля

Как вы считаете, грех убийства Каином Авеля усугубляется ли тем, что они братья?

Если крестоносец подло убивает сарацина, то это менее греховно, если он же убивает собрата-христианина? Грех войны между народами усугубляется ли в том случае, если они единоверцы? Я не имею в виду нравственные и политические причины конкретных ситуаций, а именно — принцип. Гипотетическая война России и Украины более ли аморальна, чем война России с Турцией, например? И, кстати, что такое политика? Где кончается политика, и начинается «за други своя»? Так, вышедшие в 68-м на Красную площадь совершили ли политический акт, или душевно-нравственный, или все же духовно-религиозный (независимо от вероисповедания) — самопожертвование ради ближних?

Или вот: говорить правду по поводу политических и социальных явлений в том случае, если откровенная ложь становится системой (Оруэлл), — это обязанность, или право христианина, или, напротив, его «обмирщение»?

Брак и грех

Ну что же, наиболее точным определением (в современной транскрипции) из предложенных мне кажется: «блуд — это сожительство без ответственности перед партнёром».

Хорошо о верности: «Будь верен в дружбе. И будь верен в любви».

Мне также близко: «Всё что любовь не есть блуд, и наоборот: где нет любви, там блуд». Когда-то я так и писал в одной из своих книжонок. Однако ныне безальтернативная коннотация понятий блуд и любовь кажется мне не вполне верной; есть немало ситуаций, выходящих за её рамки: сожительство из чувства долга, из страха, вынуждаемое обстоятельствами и пр.

Я бы добавил еще такое определение: «Блуд — это лукавое использование другого для удовлетворения своих страстей».

Церковная этнография

(случай из жизни)

Случилось мне в 2002 году странной планидой обстоятельств присутствовать на обеде, устроенном митрополией для зарубежных участников Успенских чтений. Присутствовали Струве, Лосские, Хьюзы, Володя Зелинский и еще человек пять-семь. Во главе стола сидел митрополит, по бокам от него викарные Лэбидь Павло и Митрофан. Викарные меня удивили: они были похожи как клоны, пышуще-круглые, лоснящиеся, и не то чтобы очень толстые, но как бы чем-то поддутые. С лиц викарных не сходила восторженная улыбка, и каждый из непрерывно следующих тостов (после них тосты говорили гости в строгом порядке расположения за столом) епископы завершали длинным и разухабистым распевом особого, с дудочными переливами, украинского многолетия Блаженнейшему. А Владимир и тогда уже здоровым не выглядел: говорил очень тихо, глядел вниз, однако сознание проявлял вполне здравое. Стол был изобилен и исполнен яствами: черная икра в авокадо и прочее того же рода. Сервировка была столь плотна, что, казалось, и солонку более ввернуть некуда. А потом была еще и первая перемена блюд, и вторая, и третья; «мальчики в черном» мелькали вокруг стола совершенно бесшумно и оперировали приборами с замечательным профессионализмом. Впрочем, все это довольно скучно (как и то, что я в качестве тоста лепетал в верноподданническом восторге). Изумило меня другое.

В начале трапезы, после молитвы, когда все расселись, к столу подошли двое служек с тарелками. Митрополит что-то достал из тарелки и съел. Служки передвинулись к викарным. Те также. Процесс пошел симметрично по обе стороны стола. Зарубежные гости с изумлением заглядывали в тарелки, брали оттуда нечто и клали в рот. Некоторые — особенно американцы — с явным напряжением. Но все же жевали с мученическим видом и, дернув кадыком, проглатывали. К трапезе приступали только «причастившись» таинственного дара. Я смотрел со все большим удивлением (сидел ближе к концу стола), и гадал — что же это за притча такая? Разглядел, что присутствующие вкушают нечто белое, плоский квадратик примерно сантиметр на сантиметр. На ум приходили самые дикие предположения. В какой-то миг промелькнула шальная мысль — ну не облатка же? Тем не менее, пока не подошла моя очередь, ничего вразумительного я придумать не смог.

И только увидев перед носом тарелку, протянув руку и взяв субстанцию, понял…

(тут предлагаю читателям поразмышлять и только потом посмотреть продолжение) — Это оказалось украинское сало! Кстати, очень хорошее, плотное и точно в меру посоленное. Что, конечно, не удивительно. Более ничего примечательного не происходило. Гости насытились уже холодными закусками; к супу, вторым блюдам и десерту практически и не притрагивались. Когда вставали из-за стола, выглядело все так, словно трапеза еще и не начиналась.

По необходимости некоторого разговора с митрополитом я вместе с Никитой Алексеевичем задержался в трапезной. И увидел, как стайка прислуживавших юношей темпераментно припала к питательному изобилию. Правда, сала им никто не предлагал.

О любви и общении

(последняя запись о. Михаила в сообществе)

Так вот, на фоне всех разногласий, причем иногда вполне свирепых, не только политических, что сейчас особенно горячо, но и сугубо церковных, социальных и вплоть до бытовых, я хочу сказать вот что: единомыслие хорошо, но способность не утерять дух христианской любви ко ближним (которые — весь мир) в ситуациях разногласий, пусть даже очень радикальных, есть наибольшая ценность. «Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами…» (1 Кор. 11, 19) Для меня возможность искренней, уважительной дружбы с человеком, с которым мнения во многом не схожи, важнее «простого» взаимосогласия. Конечно, и здесь не без исключений, но это особый разговор. И в любом случае необходимо не терять видение Другого не как знака какой-то идеи, а как живого человека, и видение самого себя как «хомо ошибающегося». Любовь и смирение.

«Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: Возлюби ближнего твоего, как самого себя. на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22, 37–40).

О крахе и смерти

Я подумал, что, говоря о крахе, нужно делать терминологическую поправку. В том плане, что это все же не крах в общепринятом смысле слова. Это статистически частая ситуация правильного завершения пути; ведь вся эта суета, даже самая добрая и необходимая, в конечном итоге исчезает в вечности. Хорошо, когда человек видит это и осознает: старое отсыхает, как бы не приросла к нему душа, как бы ни казалось оно общезначимым (но — легион ангелов!), и начинается новое. Но если и не видит — не беда, просто это одна из форм испытания терпения. И даже если возникает ропот — на то есть покаяние. Но уж если нет и покаяния… то не знаю… Но всегда есть милость Отца.

А вот внешне, по габаритам этого мира как якобы автономной системы, то да, выглядят таковые ситуации как крах планов, надежд, трудов.

Боюсь, ты так и не прочувствовал мою идею о крахе. Ведь самое очевидное её проявление есть ситуация, в которой уходит человек, более всего нужный в данный момент (но, конечно, и по-другому тоже бывает). Примеров не счесть, и именно это есть отрезание пуповины мира сего не только для уходящих, но и для остающихся. А о каком еще крахе в моем случае можно было бы говорить? — все милостью Божией наиблагополучнейше.

Да и вопрос моего отношения к смерти… Я вовсе не тороплю её, на все воля Божия, в т. ч. возможны и «осьмдесят лет», и «в эту ночь заберу душу твою». Я только учусь принимать её перспективу как нормальную данность и трезво оценивать связанные с ней вероятности.

***

Да, ремарка к теме «по поводу краха в конце я как раз частенько думать стал». Я вовсе не считаю это непреложным законом, тем паче безальтернативным. Я просто вижу тенденцию. И эта тенденция дает право предполагать, что именно такой исход нормален, имеет право быть не как крах смысла жизни, но как крах буквы жизни. Именно: проходит образ мира сего, и таковая ситуация — закономерный как возможность вариант того. И потому не нужно того пугаться: идет, как предначертано. Все хорошо!

Иллюстрация: картина Василия Верещагина «Побежденные. Панихида»

Читайте также:

• Часть 1
• Часть 2
• Часть 3

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: