Ахилла

Озеро

В зале развернулась настоящая битва. Посреди комнаты стояли мама и Катя. Мама, с перепуганным взглядом, следит за действиями отца, при этом поддерживая дочь за руку. Катя, чуть покрасневшая, руки сжаты в кулаки, зубы плотно стиснуты, глаза красные. Кажется, она вот-вот взорвется. Сама того не понимая, сейчас они с отцом очень похожи. Тот в подряснике, борода чуть растрепана, но на груди висит наградной крест с драгоценными камушками – подарок архиерея. Отец только вернулся с отпевания матери директора местной птицефабрики.

— Даже слышать ничего не хочу. Этот вопрос мы больше не обсуждаем! – отец грохнул кулаком, наградной крест звякнул, ударившись об угол стола, и крутанулся на цепочке.

— Я. Никуда. Не поеду, — Катя старается сдержать свой гнев, но выходит не очень. Еще пару слов, и она даст волю чувствам. Отец находится примерно в том же состоянии.

— Мать, забери ее отсюда. Пока дело грехом не закончилось. Она прямо издевается. Все дети как дети, а в эту как бес вселился. Ох, избаловали тебя слишком. Мало тебя пороли, мало.

Мама молча кивает и берет Катю за руку. Пытается увести из комнаты, но, похоже, девочку уже не остановить.

— А что ты ко мне в третьем лице, а? Боишься напрямую обратиться? В кого еще бес вселился, это посмотреть надо. Крест красивый надел, бороду отрастил, бабки ему руки целуют. А ума не нажил. И теперь чтобы компенсировать свою глупость, еще и детей своих в дураках выставляешь!

Мама успела только ойкнуть. После она не раз пыталась воспроизвести эти события в памяти, размышляла, как могла бы избежать трагедии. Ей даже казалось, что можно было бы что-то исправить. Но на самом деле события развивались слишком стремительно. И то, что она замерла, не было ни трусостью, ни слабоволием. Отец размахнулся и влепил дочери пощечину. Раздался смачный шлепок. Катя резко замолчала, согнулась, ухватившись за правую щеку. Но тут же подняла глаза на отца и процедила:

— Ненавижу тебя, понял? Проклинаю тебя! – с этими словами она развернулась и выбежала из комнаты.

В коридоре стояла гробовая тишина – дети попрятались по комнатам и с ужасом слушали происходящий конфликт между Катей и отцом. Такого жуткого непослушания в доме отца Романа еще не было. Конечно, все знали характер Кати, но таких слов не ожидал никто. Девочка пробежала по коридору, вылетела из дома на улицу, отбежала несколько метров и только там позволила себе остановиться и разрыдаться. Катя присела на корточки и обхватила голову руками. Правая щека пульсировала от боли, но даже не это было самым страшным. Самое страшное было в том, что у нее ничего не получилось. Все планы, все надежды и мечты рухнули в один миг.

К этому разговору девочка готовилась очень долго. Больше года. Еще год назад, после окончания десятого класса, когда она с братом ездила в семинарию, Катя уже твердо решила, что не хочет быть попадьей. Ее также не прельщала идея учиться на регентском отделении и потом всю жизнь управлять церковным хором. Петь она умела хорошо и пела с мамой на богослужениях. Уже тогда, год назад, она была уверена, что поступит в госуниверситет на химический факультет.

В год, когда Катя перешла в седьмой класс, в их деревенскую школу устроилась новая преподавательница химии, Мария Игоревна. Молодая, симпатичная девушка, она разительно отличалась от всех остальных учителей школы. И проработала всего полтора года — она окончила аспирантуру, защитила кандидатскую и уехала преподавать в университет. Но за эти полтора года они с Катей стали если не подругами, то очень близкими людьми. Именно Мария Игоревна настаивала на том, чтобы Катя поступила на ее факультет. И к одиннадцатому классу Катя была готова. Она окончила школу и готовилась этим летом сдавать ЕГЭ по математике и химии. Со своей стороны она сделала все возможное, чтобы осуществить мечту. Но намного страшнее ЕГЭ был разговор с отцом.

То, что отец вот так легко не даст согласие, она даже не сомневалась. Именно поэтому не торопилась с разговором. Подготовка шла целый год. То за обедом она с упоением рассказывала папе, как на уроках Марии Игоревны они выращивали кристаллы. То подбрасывала вместо закладки в папин молитвослов рекламный проспект государственного университета. Чаще всего папа просто игнорировал дочь, воспринимая все ее попытки лишь как детские шалости, но бывали моменты, когда он внимательно выслушивал девочку и даже благодушно отзывался, например, о ее увлечении химией. О ее оценках. Но все это, конечно, утонуло в последнем разговоре, который начался этим теплым майским вечером, всего через несколько дней, как отзвенел последний звонок.

Когда папа возвращался с отпевания, ему позвонил отец Ермоген, ректор Духовной семинарии, а по совместительству крестный отец Кати. Папа, зайдя в дом, подозвал дочь и радостно сообщил:

— Ну что, я тут обо всем договорился. Считай, ты уже учишься в семинарии, на регентском отделении. Осталась формальность – летом ЕГЭ и пулей в город. Отец Ермоген уже ждет не дождется. Ему там как раз в храме Петра и Павла певчие нужны. Так что сразу же при деле будешь. Комнату тебе подберет, обещал, самую лучшую.

Катя сотню раз проигрывала этот разговор у себя в голове. Представляла, как себя будет вести отец, что она скажет в ответ на ту или иную реплику. Но все это разом вылетело из головы, когда реальный разговор вот так, внезапно, майским вечером, на нее свалился.

— Пап, я не хочу поступать в семинарию. Я поступлю в государственный университет. На химический факультет.

Дальше разговор напоминал пассажирский самолет. Который сначала убирает трап, затем медленно-медленно катится по летному полю, набирает скорость и, в конце концов, все заканчивается взлетом, точнее вылетом Кати из дома. Все подготовленные доводы тонули как в болоте. То, что поступит Катя на бюджет и отцу не придется платить, что она ни в коем случае не оставит церковь и даже готова по выходным петь в храме, проскальзывало мимо ушей отца, а дочь и слышать не хотела про духовные скрепы, преемственность и место православной женщины в обществе.

Наконец Катя поднялась с колен и, утирая предательские слезы, которые не хотели прекращаться, подвывая от обиды и боли, быстрым шагом направилась по улице, как можно дальше от дома. Почти всю ночь шел дождь и, несмотря на то, что днем светило солнце, дороги до конца еще не высохли. Легкие светлые туфельки Кати стали черными, несколько раз Катя поскальзывалась, несколько раз чуть не упала, но темп не сбавила. Одна мысль о том, что ее может догнать мать или кто-то из братьев, попытаться вернуть в дом, заставляла ускориться. Лишь отойдя на приличное расстояние, Катя решила для себя, куда пойдет. На озеро. В их любимое тайное место с друзьями. Место, где она не раз чувствовала себя свободной.

Дом священника находился на центральной улице, рядом с церковью, недалеко от железнодорожной станции – можно сказать, в элитном районе деревни. Озеро же располагалось на окраине. С каждым годом озеро все больше начинало напоминать болото: воды в нем оставалось все меньше, а камыша и водорослей все больше, но до сих пор подросткам удавалось купаться в этой воде, несмотря на то, что сюда же, только с другой стороны, пастухи приводили коров на водопой. Тайное место находилось и в стороне от водопоя, и в стороне от места, куда ходили купаться деревенские. Еще в том году на этом тайном месте была вода, но теперь она ушла и оголило небольшой кусок песчаного дна, закрытого от лишних глаз холмом. Там можно было тихонько посидеть и подумать.

Уже подходя к воде, Катя наконец сняла туфли, полные грязной жижи и закатала джинсы до колен. Она по щиколотку зашла в воду, наклонилась и начала умываться. Слезы отступили, и вместо них пришел какой-то ступор. Девочка вышла из воды и прислонилась к огромному дубу, который удержал своими корнями холм от полного уничтожения водой. Она залезла под огромный корень и достала оттуда пакет, заклеенный изолентой. В мае озеро часто разливалось, и была опасность, что вода дойдет до корней дерева, а значит, содержимое пакета может уплыть или намокнуть. Катя оборвала изоленту и извлекла сокровища на свет Божий – три пачки сигарет, начатая бутылка «Столичной» водки и наполовину выпитая полуторалитровая пластиковая бутылка «Буратино». На запивон. Все, что осталось от празднования Последнего звонка.

Катя уселась на песок и прямо из горла сделала глоток водки. Секунду подержала мерзкий, теплый напиток на языке, она сглотнула. По горлу до желудка разошлось тепло. Девочка быстрым, привычным движением закрыла бутылку водки и схватила «Буратино» — запить неприятный привкус. Господи, как же весело им было тут два дня назад. Левка с Иркой всю ночь целовались, отвлекаясь только на то, чтобы выпить за компанию, Макс к утру полез купаться, его с трудом удержали, слишком уж он был пьян. Зато Витек, несмотря на то, что выпил больше всех, вел себя вполне адекватно. А вот здесь, чуть в стороне, Катя делились с подругой планами на будущее. Они договорились, что непременно обе поступят в ВУЗ, что обязательно встретятся в городе. Катя радостно рассказывала, что папа непременно поможет ей устроиться на работу в храм певчей, и что с первой зарплаты она обязательно пригласит подругу в ночной клуб, где они будут танцевать всю ночь. Девочки обменялись кулончиками и заверили друг друга, что их дружба навек.

Но вместо улыбки эти воспоминания снова вызвали приступ истеричных рыданий. Теперь все это осталось в прошлом, мечтам, похоже, не суждено было сбыться. Да как вообще она могла быть такой наивной? Как могла даже предположить, что отец отпустит ее? Эта проклятая система, эти духовные скрепы – конечно, для кого-то подходил такой образ жизни. Например, младшая сестра, Ленка, обязательно станет хорошей матушкой, родит мужу восемь детей и будет пасти коров. У нее на лбу написано, что это предел ее мечтаний. Но только не для Кати.

— Ну разве можно, разве так можно? Разве можно выдумать для всех людей единый стандартный макет поведения? Святость… Какая же это святость? Это клонирование какое-то. Напяль платочек, нарожай детей и целуй мужу ручки после благословения. К черту! – Катя сделала еще глоток «Столичной» из горла, но на этот раз даже не запила лимонадом. Вместо этого она достала пачку сигарет, открыла, зубами подцепила сигарету, выковыряла специально припасенную зажигалку и затянулась. Обычно алкоголь расслаблял, помогал отвлечься, забыть о проблемах. Но на этот раз все получалось наоборот. Чем больше девочка пила, тем глобальнее и, главное, несовместимыми с жизнью, казались проблемы.

Когда Катя поднялась на ноги, в бутылке оказалось грамм двести сорокоградусной жидкости, а солнце скрылось за горизонтом. Девочка, пошатываясь, подошла к кромке воды. Все это время она плакала. Слез уже не осталось, но она продолжала всхлипывать. Ругая отца, ругая Бога, ругая судьбу. Представляя себе картины своего безрадостного будущего.

— К черту. К черту такую жизнь. Не хочу так больше. Не хочу, – Катя зашла по колено в воду, наклонилась умыться, но не удержалась на ногах и упала лицом в воду, больно ударившись коленкой о камень. Она села на дно, обхватив коленки руками, а из глаз снова хлынули слезы.

— Ну почемуууу? Почему оно вот так? Почему я не могу быть… Быть нормальной, просто быть… Быть как все? Господи, разве я много прошу? Разве это… Я не хочу больше так. Не хочу больше так жить. Не хочу. Жить. Утонуть. Хочу. Утонуть… Будут знать. Не хотят живую дочь, получат мертвую.

Катя резко поднялась на ноги. Глаза, полные слез, сужены, зубы плотно сведены. И, чуть пошатываясь, направилась вглубь. Когда вода дошла девушке до пояса, она оттолкнулась ногами от дна и поплыла. К центру озера. Берег заканчивался резко, озеро было достаточно глубоким, а плавать Катя научилась только прошлым летом. Действительно ли девочка хотела утонуть? Маловероятно. Скорее, это был лишь агрессивный, секундный позыв. Ее распирала обида, злость, хотелось выложить всю силу. И она плыла. Плыла до тех пор, пока не устала. Только тогда замерла на месте, пытаясь удержаться на поверхности воды и поняла, что заплыла слишком далеко. В глазах мелькнул страх.

— Надо… Надо плыть назад. Дура… — Катя развернулась и направилась в сторону берега. Одежда намокла, неприятно обтягивала тело и тянула вниз. Руки порядком устали. Хотелось уже скорее добраться до берега и лечь. Отдохнуть. Неожиданно свело правую ногу. Да так, что Катя вскрикнула, хлебнув воды. Еще один укол в ногу, и девочку потянуло на дно. Руки перестали слушаться, а вода заливалась в рот и нос.

«Дура, дура, пьяная дура, сама же орала на Мишку, чтобы пьяным купаться не ходил, сама говорила, что может утонуть. И теперь сама…» — да только Катя понимала, что шла не купаться. Она и шла в воду с намерением утопиться. Привычка добиваться своего любой ценой в этот раз дала сбой. Сиюсекундное идиотское желание начало сбываться. Катя тонула. Пытаясь удержаться, она махала руками и ногами, девочку охватила паника. Неожиданно для самой себя она начала молиться. «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешную», «Господи, не остави мене…» — в голове крутились спасительные молитвы. Девочка с головой ушла под воду и, не выдержав, раскрыла рот в инстинктивном желании вздохнуть, но вместо этого начала хлебать ледяную воду. «Господи, папа, помоги… Ненвижу тебя…» — мысли начали скакать, и в глазах потемнело.

Неожиданный резкий рывок снова привел ее в чувства. Она пробкой вылетела на поверхность воды и, пытаясь вздохнуть, закашлялась, отплевывая воду. Ее кто-то тащил. Было ужасно больно в груди, в правой ноге до сих пор стреляло, Кате удалось пару раз вздохнуть. Затем в глазах снова потемнело, и она потеряла сознание.

Голова больно ударилась о песчаный берег, и Катя приподнялась, ее рвало – водой, водкой, недавно съеденным ужином. Болела голова, болело все тело, волосы перепачканы.

— Вот ты дура, Катька, дуреха! – девочка приподняла голову, хотя и по голосу узнала спасителя – это был Витька, ее одноклассник. Он сел на песок, тяжело дыша и еще несколько раз выругался.

— Домой… Отведи меня… Домой… — пробормотала Катя и повалилась в новом приступе рвоты.

— Ща… Отведу, — Витька взял бутылку «Столичной» и залпом опустошил ее, — вот. Теперь полегче стало. Пойдем.

Придерживая под руку, Витек дотащил ее до дома. По дороге, пропуская миом ушей потоки мата и обзываний, Катя уловила суть – Витьке позвонила мама. Спустя час или два, как дочь убежала, она начала переживать и обзванивать знакомых. Судя по всему, только Витька воспринял всерьез слова мамы и пошел искать Катьку.

— Хорошо хоть я знаю, что ты, алкоголичка старая, не в город рванешь, как мамка твоя верещала, а в наше укромное место, за водкой. Вот и нашел. А если бы в город поехал, а? Если бы на трассу рванул? Кормила бы уже рыб на дне. Дура! Вот дура!

Катя молча покачивалась на плече, с трудом перебирая ногами. Она соглашалась со всем, что говорит Витька. Ей хотелось только домой. В кровать. Больше ничего. Мама перехватила девушку где-то у входа. Она что-то причитала, кажется, даже плакала. Благодарила Витьку. Кажется, даже, Витька ничего не сказал о том, что она хотела утопиться. Просто на озере. Просто пьяная. Это хорошо. Меньше проблем.

Витька ушел, а мама прямо на крыльце начала отчитывать дочь, что-то кричала, плакала. Катя повисла на ее плече и попросила уложить спать. Мама, продолжая шепотом причитать, повела дочь по коридору в ее комнату. Проходя мимо спальни отца, Катя подняла голову.

Инстинктивно, то ли надеясь на то, что отец подойдет, то ли опасаясь этого… надеясь хоть на какую-то реакцию. Много позже этот вечер почти полностью стерся из ее памяти, остались какие-то обрывки. Но этот образ сохранился навсегда. Отец стоял на коленях, спиной к ней, и, уткнувшись в молитвослов, бормотал молитвы. За нее ли он молился или просто читал вечернее правило? Это было не важно. Сочетание боли, ненависти, унижения и безысходности сделали свое. Образ молящегося священника на всю жизнь стал ненавистным.

Мама завела дочь в спальню. Катя поймала испуганный взгляд сестры. И даже попыталась улыбнуться ей, сказать, что ничего страшного. Но не смогла. Вместо этого прямо в одежде упала на кровать, поверх одеяла и уснула. Мама раздела и укрыла ее уже спящую. И еще несколько часов сидела рядом, гладила по мокрым волосам. И плакала.

Продолжение следует

Читайте также:

• Глава 1

Поддержать «Ахиллу»:

Яндекс-кошелек: 410013762179717

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

PayPal