Ахилла

«Что? Прости, я не расслышал…»

«Я говорю, мужик из окна шагнул. У меня на глазах, с пятого этажа, у меня этот звук, как он хлопнулся, до сих пор в ушах стоит. Такой, знаешь, мокрый звук и тяжелый, как-то… даже не знаю, глубоко тяжелый, что ли?.. Уж сколько лет прошло, а все прям как сейчас. Весна была, от сугробов в палисадниках ручейки бегут, воробьи чирикают. На дороге девчонки уже „классики“ расчертили. Я только собралась по номерам пропрыгать, и тут вдруг как сказал мне кто-то: „Смотри!“ Я глаза подняла, а он на подоконнике, на пятом этаже стоит. И я его как-то так близко вдруг увидела, так прям не бывает, или показалось мне. Лицо у него такое… отрешенное. Словно не здесь он уже. Взял и шагнул. Так просто!..»

Это Жена моя. Я не сказал: моя жена. Жен у меня было еще две, только с теми все было как-то не так. Пред Богом я с теми не стоял, «I do!» не говорил. С первой женой все было как-то молодо и нервно, хотя и были мы с ней не разлей вода друзьями, ко всему прочему. Со второй я прожил тридцать три года, но как-то теперь и не помню особо ничего, а вот с третьей Женой (с большой буквы) у меня уже много лет как мир да любовь. И, что прямо невероятно, никаких разногласий. Она меня величает Мой Свет, я ее — Душа моя. Это моя «тихая вода». Помните, из двадцать третьего Псалма: «Ты покоишь меня на зеленых пажитях и водишь меня к водам тихим». Не подумайте только, что она у меня такая тихоня. Вовсе нет, я, признаться, даже рад, что ей не очень-то дается разговорный английский, иначе б доставать мне ее из участка. Так хочется ей иной раз местным оклахомцам что-то высказать, только держи ее! Так и кипит за справедливость постоять.

Моя Галина богата на всякие истории. Я ее слушал, слушал, и вот, решил записывать.

Она, было, замолчала, уйдя в себя; я аккуратно подтолкнул: «И что? Дальше-то что было?»

«Что уж там было… Я обедать шла, мне мама тридцать семь копеек на столовую оставила, да только… Какой после такого обед? Народ набежал, сначала тетка какая-то, потом еще две, потом со всего двора. „Это Николай, — услышала, — Валькин муж. Она падла…“ Я домой пошла. А дома меня вырвало. Вот и все».

«Тебе сколько ж было лет?»

«А не знаю. В третьем классе была».

«Значит лет десять. Так тому уж пятьдесят лет, а ты все вспоминаешь».

Я попытался было припомнить, что было в том далеком семьдесят третьем со мною, но ничего особенного на ум не пришло. Так, восьмой класс, вторая любовь — Наташка. А может и не вторая, я в них уж запутался.

Галина — моя любовь последняя. О том молю, и не дай мне Бог опять каких-то передряг. Хватит. Галину, в первый раз, я увидел на фото. Морской бережок, синяя даль, нежное небо, и она. Смотрит на меня, словно говорит: «Да вот же я, та, тебе суженая». Худенькая, дешевенький ободок в нехитрой прическе, и глаза — раз посмотришь в них и уж не забудешь.

Фотки те были сделаны пляжным фотографом. В Турции, куда, не моя еще, Галя летала в поисках счастья с датчанином каким-то, что ли? Не сложилось тогда у них. Дядя тот прислал ей свое фото, где он был молодым, красивым, еще даже и стройным. На самом деле оказался толстоватым, седым и потертым. Это еще можно было простить. Любил он покушать. В ресторане-буфете, за завтраком, извинялся и шел за еще одной полной тарелкой, а потом и еще за одной. И за обедом тоже. И за ужином. Это тоже можно было принять. Но по любому озадачивающему его поводу названивал сразу своей бывшей жене за советом, и подолгу ее выслушивал, а потом только тем советам и следовал. И вот этого принять было уж совсем невозможно. Галина, после пары недель проб и ошибок, ему в сожительстве отказала. Хоть был у него в Дании большой дом и хорошая работа с очень даже хорошей зарплатой, хоть уговаривал он ее и был таким поворотом очень даже удивлен и расстроен, вернулась она в свой родной Омск и вздохнула свободно, подумав: ну их, женихов этих заграничных, да и вообще, всяких. А вот серия тех пляжных фоток сыграла с датчанином очень злую шутку.

Следующим летом вернулся он в тот же отель, но уже с другой русской кандидатшей в невесты. Спускаясь к завтраку в прозрачном лифте, увидели они вдруг огромное фото чуть не во всю стену просторного холла гостиницы. Датчанин с напряженным лицом (надо ж было втянуть живот перед объективом) стоял на морском бережку, обнимая Галину-красу за талию. Глаза, стройность и ослепительная улыбка русской красавицы были лучшей рекламой «все включено» отеля.

Об этом датчанин, сокрушаясь, поведал Галиной дочке, с которой долго еще общался в фейсбуке: его бывшая жена посчитала Галину-красу самой подходящей невестой, и датчанин долго еще интересовался, не передумала ли она. Не хочет ли продолжить отношения?

Было это давно, тогда Галине было всего лишь чуть за сорок, но смотрелась она на двадцать пять. Я в тот год возил пиццу, писал романы на английском и строил дом на озере. Было это золотое время, time of the life, как это говорят здесь. Ни денег на строительство, ни опыта стройки у меня не было. Шансов получить от банка денег на строительство не было вовсе. Было у меня пять тыщ долгов, а еще нахальство, желание и хорошая «кредитная история». Короче говоря, я снял тринадцать тысяч долларов наличкой с кредитной карточки, и купил участок земли на лесистом склоне холма. Участок тот я снес в другой банк, как залог на строительный заем, и получил сто тысяч долларов кредита на постройку дома. Никто и не озадачился проверить, откуда у меня такой аппетитный кусок земли, а может быть, просто закрыли на то глаза.

Когда, девять месяцев спустя, на склоне горы уже стоял красавец-дом, и я переводил все мои долги в обычный мортгедж-ипотеку, моя афера раскрылась. Банкиры смотрели на меня как на чуму, хлопали глазами и бормотали «так делать было нельзя», но дом уже был в наличии, и оценка его стоимости оказалась куда выше, чем сумма необходимой ипотеки. Отказывать было уже поздно. Так я, развозчик пиццы, стал соседом очень состоятельных американцев, поселившихся на берегах обширного озера. Устраивался я там, чтобы спокойно дожить и помереть, но все сложилось иначе. Наученный тем опытом, больше я наперед не загадываю, а доверяюсь лишь Божьей воле. «Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было». Из этого стиха знаменитого псалма выходит, что собственной воли и выбора у человека как бы и нет, все заранее предрасположено свыше, и жизнь наша не более как кинолента, сюжет которой заранее сценаристу известен, но это только кажется. О непостижимости путей Господних, о Его любви к нам, недостойным, я и пишу.

«Так я его так пнула, что он у меня со второго этажа по лестницам кубарем летел. Я тогда конькобежным спортом занималась, ноги у меня были будь здоров. Положат нам, девчонкам, блин от штанги на горб, мы и давай приседать, а ребятам так тем и по два блина, и по три…»

Это уже полилось другое воспоминание. Я когда-то эту историю от Галины уже слышал. Тот, что полетел по лестнице, был сожителем ее мамы, недолгим, потому как принялся отхлебывать из оплетенной бутыли вишневую наливку и прореживать бутылки с самогоном, стоящие под кроватью и по укромным углам их небольшой квартирки. Самогон гнался заказанным на кислородном заводе, сверкающим нержавеющими боками аппаратом и служил маме и дочке надежной валютой, затыкая дырки в бюджете. Когда же недостача наливки в бутыли была обнаружена, сожитель предположил, что, может, это «галька» выпила, за что и получил немедленную выволочку с полным выселением.

Вообще-то изгнан он был не только за то. Будучи нетрезв, сожительницу свою он поколачивал, чем Галину немало напрягал. Пустое, поистине «шариковское» обвинение было последней каплей. Тренированная и гневная Галина, задав ему трепку, спустила вслед за ним по той же лестнице его нехитрые пожитки, и бедолага тот в их доме больше не появлялся. Не сколько сила и решительный натиск молодой девахи отбили у того всякую охоту продолжать отношения в начиненной бутылками с алкоголем квартире, сколько начальственный вид, особая «харизма», что ли, пятнадцатилетней Галины.

Такая вот ее стать и уверенность в себе много бы послужили какой другой особе, но одного моей Гале точно уж не дано: жажды лидерства, как и других каких амбиций в ней просто нет. Это положительное, казалось бы, качество нередко путает мои планы и немало меня озадачивает. Несмотря на начальственную внешность и решительность в действиях, душа моя вовсе не хочет учиться водить машину и вообще предпринимать в американской жизни что-то самостоятельно. Зачем, если ее «мой свет», то есть я, обладает всеми необходимыми навыками и чувствует себя во всей этой Америке как рыба в воде. Такая вот избранная ею вторая роль и полное доверие с ее стороны налагают на меня сакральное обязательство самому не помирать, не похоронив допреж того «души моей», моей женушки. Учитывая, что здоровье у нее завидное, анализы как у молодой, да и вообще женщина она, что называется, «кровь с молоком», всякие мысли о перемещении в лучший мир для меня преждевременны. Так что, Бог даст, будем жить.

Галина замужем четвертый раз. Блаженны те супруги, кто прожил вместе с юности до преклонных дней и почил чуть не в один день, и таких по миру очень даже немало. Мой закадычный другаян только что отметил сорок лет супружества, и честно признался мне, что за всю свою жизнь ни с кем, кроме жены, даже и не целовался. Эх!.. Мне бы такую праведность.

Первого кандидата в мужья моей Галине звали Семен. Интересная подробность: при их знакомстве произошла точно такая же сцена, как и со мной, с такой же несостоявшейся для меня невестой. Свой опыт я уже описал в повести «Нежданный Гость», к первой главе которой и отсылаю любопытного читателя. Галина точно так же стояла у зеркала в школьной раздевалке, точно так же поправляла прическу, даже и не замечая восхищенных взглядов мальчишек. Она только что вернулась с Черного моря, была загорела, высока, рыжие ее волосы свободно кудрявились, храня в себе еще морские ветры, звездные ночи и южное солнце. Мальчик с ликом ангела-брюнета остановил на себе (наконец-то!) ее взгляд. Не оборачиваясь, глядя в отражение, она поманила его к себе пальцем, и, когда тот приблизился, спросила, как его зовут. Имя его подвинуло ее брови вверх. Так оно было непривычно, так по-деревенски звучало.

Сама Галина уже во втором поколении была горожанка, занималась в театральном кружке и, затаенно, мечтала стать актрисой. С Семеном дело у нее кончилось ничем, хотя и отняло уйму времени и разрешилось первым ее бестолковым замужеством. Семен был строен, высок, красив, но, как и большинство юношей того времени, в любовных делах дураковат. Хотя… может, и нет в том его вины, больно уж особенна была девица Галина.

Когда дошло дело до первого поцелуя, за секунду до судьбоносного касания губ, Галя, лишь от осознания того, что сейчас случится ее первый поцелуй, поплыла в какие-то дали, впала в глубокий обморок. Когда же, достаточное уже время спустя, незадачливый Семен (посоветовал ему кто-то, что ли, подобную дурь?) разделся вдруг перед своей любимой догола и встал в позу неотразимого самца, с созерцательницей того случился эмоциональный шок. Вид мужского органа так ошарашил девушку, что она решила: ни за что и ни-ког-да! Семен так и ходил несолоно хлебавши вокруг своей невесты, а потом его призвали на армейскую службу. Галя, как и обещала, честно ждала своего жениха, отметая от себя всякие домогательства, старалась смириться с тем, что так ее шокировало, но Семен, отслужив, написал, что возвращаться в Омск не собирается, а остается служить прапором в Германии. Со злости и обиды Галина ответила положительно на предложения другого парня, что давно ее добивался, и совершила грубую ошибку, выйдя за того, случайного, замуж.

Мдаа… «Младший вовсе был дурак…» Что еще скажешь о бугае-штангисте, что, махнув первую лишь рюмку, искал с кем бы подраться, а найдя, избивал человека с животной злобой, рискуя надолго сесть? Что еще скажешь о пустом ревнивце, выходящим из себя, едва взглянет молодая красавица жена за окошко? Что скажешь о… Да что уж там говорить о дураках?

Годы, проведенные с ним, Галина вспоминать не любит, да и не много их было, но осталась ей в награду за все страдания дочка Надя, вовсе не похожая ничем на своего отца. Интереса к своему чаду тот не проявлял, оставив их взаимную привязанность ничем не омраченной. Впоследствии оказалось, что более близкой подруги, чем старшая дочь, у Гали и не было.

Тут можно было бы улететь в стороннюю семейную эпопею, где русский мужик из раскулаченных освоился на новом месте, завел в небольшом сибирском селе крепкое хозяйство, вырастил четверых сыновей, младший из которых и привел в дом так желанную им дочку. Другие невестки привязанности у него не вызвали, а к этой как прикипел. Долго еще корил младшенького за дурь, прощения гнал у нее просить. Тут бы на целый сериал хватило. Чего только стоит сцена, когда еще один из того семейства, в присутствии отвергнутого Галиной мужа, всерьез предлагал ей выйти замуж теперь уже за него. Другая, может, и согласилась бы: парень тот работал в ГАИ, доход имел немалый, был не пьяница, и строил новый дом. Да и к семейству тому по крови своей отношения не имел — был он сыном женщины, вышедшей замуж уже с дитем за одного из старших братьев. Другая, может быть, нашла бы такое замужество интригующим и забавным, хорошей почвой для мщения непутевому, разнелюбому, но Галина и подумать не могла о близости ко всему тому дому. Она решительно отвергла предложение, хотя паренек тот, в общем-то, был ей симпатичен и мог бы стать неплохим ей мужем.

Еще долго веяло на нее с той стороны всякой жутью. Уж несколько лет прошло, и все в жизни поменялось, не пойми уж кто сибирским стольным городом Омском правил: не то бандиты, не то милиция, не то какая-то еще власть. Раздался вдруг белым днем звонок в дверь, и предстали перед не ожидающими гостей Галиной и ее мамой бывший ревнивец-штангист и еще какой-то дядька. Представительный дядька и хорошо одетый, такой, что и не попрешь прямо с порога. Да и переть-то было как-то не с руки. Былая злость уж прошла, бывший муж смотрелся посторонним, да и праздник, вроде, какой-то был. Ладно уж, пришли и пришли, заходите.

Оказалось, незнакомец в приличном костюме был начальником ее бывшего, оказалось, выступал ее бывший в роли сватьи-бобарихи, оказалось, что начальнику тому (или пахану — Бог его разберет) Галина очень даже приглянулась. Он тут же, несмотря на присутствие ее мамы и бывшего мужа, попробовал добиться Галиного расположения, а когда та возмущенно отказалась, начал чуть не грозить и утверждать зло, что пожалеет она еще, никто ему еще никогда не отказывал, и вообще, знала бы она с кем говорит… Тут только подивишься тем временам и нравам.

Галину, однако, было ни сломить, ни напугать. Попытка подложить свою любимую под своего авторитета (как только ревность людская не проявляется!) у «вовсе дурака» не прошла. Оба были изгнаны, и с того дня (слава Богу!) бывшего своего Галя более не встречала.

Precious is my wife — драгоценность — моя жена