Ахилла

Отрывки из книги «В своем углу».

***

Отрицание Толстым обрядов, храмов, богослужения, мощей, духовенства, всего внешне-церковного в христианстве, это вот что:

Стоит огромное здание, — специальное здание, — с множеством машин, приборов, аппаратов, печей, топок, труб, проводов, ремней, инженеров, рабочих. Здание дорогое, и все в нем дорого; задача здания и всего, что в нем есть, — производить некий насущно-нужный продукт «самого широкого потребления», без которого людям жить нельзя… А здание со всей своей сложностью продукта этого производит ничтожно мало или вовсе не производит… и давно не производит. Что делать с дорогостоящим зданием? Закрыть его.

Здание церкви, со всем, что в нем есть, и со всеми, кто в нем есть, должно было производить продукты самого широкого потребления и необходимости: любовь, мир, доброту, братолюбие. Но этих продуктов любви нет в мире. Есть войны, собственность, суд, насилие, проституция, вопиющая бедность, смертные казни…

Это все Толстой ярко и с величайшим потрясением увидал в жизни («Не могу молчать», «Так что же нам делать», «Великий грех» и т.д.); тех продуктов – которые бы шли из того здания, которое должно бы их производить, — он не увидел, и он сделал заключение: здание не выпускает продуктов на рынок, значит, здание надо закрыть, ибо единственное оправдание его существования и всего, что в нем, — именно производство таких продуктов. Если б оно их производило, оно было бы нужно, и нужно все целиком, со всем, что в нем есть, и со всеми, кто в нем есть…

А так, без производимых продуктов, оно не нужно: — даже вредно своей ненужностью. И другое заключение: раз оно, — специально оборудованное здание, — не производит, надо производить продукты как-нибудь иначе: кустарным способом, — каждый пусть производит по одиночке, но непременно производит. Суть вся в том, чтоб производить, а не довольствоваться самоцельною работою машин и инструментов, работающих, но не дающих никакого продукта на рынок.

Вот точка зрения Толстого.

Она логически неопровержима, — если… если будет действительно доказано, что из специального здания нужных продуктов – любви, мира, добра – действительно в жизнь не поступает…

…Если бы это было доказано, Толстой во всем был бы неопровержимо прав. Но доказано ли это?

Толстой думал (не знаю, до конца ли жизни), что доказано. Хомяков, Гоголь, Достоевский, Вл. Соловьев, К. Леонтьев думали, что не доказано, и полагали, что продукты поступают, а если поступление продуктов иногда замедляется и уменьшается, то нужно не уничтожать здание с производством, а произвести в нем ремонт, обновить инвентарь, подтянуть, переменить работающих… «Зосима» Достоевского, «Оптина» Леонтьева, «праведники» Лескова, Пушкина, Достоевского, того же Толстого, народное золото, алмазы со дна народного моря – свидетельствовали им, что продукты из здания поступают в широкое потребление. Для Толстого эти свидетельства не казались достаточными.

Наоборот, для него наличие таких фактов, как тюрьмы, публичные дома и т.п. – свидетельствовало, что люди не питаются нужными продуктами, которые должны были бы поступать из здания: если бы здание вырабатывало эти продукты любви, люди и питались бы ими, и тогда не нужно было бы тюрем и т.д. Но здание их, — по Толстому, — не только не вырабатывает, но вырабатывает даже, так сказать, обратные продукты, — вредные для здоровья, — и от питания этими продуктами вражды, ненависти и т.д. люди и строят тюрьмы и пр. Оттого здание нужно не только закрыть, но срыть до основания. Опять тут все логично, если… если верны все посылки.

Но тут-то возникает спор. Все дело сводится, повторяю, к тому: 1. Производит ли здание продукты любви, или нет, а производит даже обратные продукты; 2. Можно ли приобрести именно из этого здания вышедшие продукты любви.

Вопрос этот решается, в конце концов, фактом самого приобретения, — стало быть, решается самим приобретателем.

Толстой говорит: «Я ничего не мог приобрести. Я ничего не приобрел. Мне подсовывали вместо продуктов любви продукты зла и злобы. Стало быть: в здании продуктов любви не производят, а производят ядовитые продукты. Здание надо разрушить».

Вот Гоголь был в Оптиной, — измученный, многодумный, остро-наблюдательный, искренний Гоголь, — и получил там столько «продуктов любви», что пишет гр. А.П. Толстому: «Нигде я не видал таких монахов: в каждом из них, мне казалось, беседует все небесное». (…) Гоголь утверждает в этих словах, что «здание» — пусть только одно его маленькое отделение: Оптина – не только производит «продукты любви», но так щедро ими наделяет всех решительно (…), что продукт этот у всех в руках, вся окрестность заполнена этим продуктом. (…) Но это мало: Гоголь сам, лично, в свои руки, для себя, столько получил этого «продукта любви», выработанного Оптиной, что пишет одному из его производителей: «Мне нужно ежеминутно, говорю вам, быть мыслями выше житейского дрязгу и на всяком месте своего странствия быть в Оптиной пустыни» (письмо к оптинскому иеромонаху Филарету от 21.06.1850).

Пусть придет теперь к Гоголю Толстой, — сам четырежды в жизни бывавший в Оптиной, — и скажет ему, что Оптинское отделение здания, как и все здание, не производит продуктов любви и что его нужно поэтому закрыть, а самим перейти на кустарное производство этого продукта в одиночку. Совершенно очевидно, что Гоголь со всею основательностью ему ответит: «Позвольте, Лев Николаевич. Я не только знаю и видел и даже носом ощущал, что другие – и весьма широкие круги этих «других»: служки, работники, окрестные крестьяне, — получают самые свежие и ароматные продукты любви из этого здания, но я и сам, в собственные руки, для себя собственно, получил из здания такое богатство этих продуктов, что только и желаю, чтобы они никогда не переводились. Как же Вы можете утверждать и убеждать меня, что здание это вовсе не производит нужных продуктов и что поэтому надо его закрыть, а нам перейти на кустарную одиночную выработку продуктов? Я вовсе этого не хочу, потому что здание отлично вырабатывает нужный, — я с Вами в том согласен, что он нужнейший из продуктов, — продукт любви, и я, когда захочу, могу взять этот продукт там же, где, кроме меня, его берут тысячи народа».

Гоголь так ответит – и на это Льву Николаевичу возразить нечего. А как Гоголь, точь-в-точь могут ответить многие тысячи людей, — ну хотя бы те, кто знал отца Анатолия в той же Оптиной: «Вы не получаете, мы получаем, вот и все, а продукт, — смотрите, — тот, который и вам требуется: «лучезарная простота обращения», «ласковость ангелов», «участие к человеку» (все гоголевские обозначения духовных оптинских продуктов) – словом, ЛЮБОВЬ, то самое, что вы – и мы, конечно, — так хотим приобрести».

Тут ничего не возразишь. Толстой и не возразил.

Но прав и Толстой. Когда он скажет – это не будет возражение – и Гоголю, и другим: — «Вы получили, а я не получил. Вы видели, как в здании продукты вырабатываются, а я не видел. Вы приметили, что они у вас в руках, а я не приметил. Пока я сам не вижу, что есть производство, что продукт производится и распространяется широко и что он у всех в руках, до тех пор я буду утверждать, что здание бездействует, что продуктов нет и что потому здание надо уничтожить, а я перехожу на кустарное производство, потому что из здания я продукта не получаю, а жить без него не могу!»

Тут словами тоже возразит нечего. Тут Толстому надо было возразить так, как Христос Фоме: «Вложи персты твои в язвы гвоздиные. Осяжи меня».

Так Толстому – «Осяжи продукты любви: вот они» — никто не возразил, — и вместо «продуктов» этих дали ему «Постановление Синода» и статьи иерархов в защиту смертной казни и земельной собственности. Толстой только их и «осязал», только их: Макария с его каменным «богословием», церковную печать под приговорами к смертной казни, под объявлением войны и пр., и пр. – и мудрено ли, что он так до конца и не бросал своего «кустарного производства»?

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: