Ахилла

Автор — протоиерей, настоятель прихода.

***

Серьезно задумываться о монашестве начинаешь не тогда, когда ты окрылен желаниями великих подвигов. А тогда, когда ты совершал эти подвиги в миру, думал, что ты буквально своими действиями спасаешь мир: от тебя зависит познание людьми Бога, приход их в Церковь, от тебя зависит помощь всем страждущим и обездоленным, ты учишь их соблюдению правильной жизни, горишь как свеча, ревнуя о Церкви Божьей, от тебя зависит воспитание твоих детей в вере, ты бьешься над их образованием, стремишься устроить их будущую жизнь…

А потом приходят дни расплаты, один за другим. Сначала ты понимаешь, что не ты приводишь людей в храм, что тех, кого ты оттолкнул от храма – гораздо больше. У меня в храме стоит максимум 50 человек на службе, а тех, кого я соблазнил своим поведением, невниманием, недопониманием, излишней ревностью – их гораздо больше.  Эти люди стараются обходить этот храм, где я служу, как можно дальше. Учительство мое в большинстве случаев – проявление моей гордости и эгоизма. Оно тешит мое тщеславие, но никому не приносит достаточной пользы. Трудов и томления для души много, а тех, кто загорелся знанием и стремлением, – мало. А потом они уже считают, что знают больше, и с насмешкой смотрят на твою философию и твои размышления.

Потом приходит самая страшная расплата — когда ты ждал самой большой отдачи. Это то, что твои дети отравлены твоим занудством, нелюбовью, тем, что ты все время их заставлял, принуждал, лишал их радости детства, ставил завышенные задачи. Они начинают тебя чуждаться, закрываются, отдаляются и, наконец, убегают.

А знающие люди говорят, что от хороших родителей дети не сбегают. Вот тогда ты понимаешь, что первая половина твоей жизни, большая половина ее, была напрасной. Она не принесла добрых плодов. Только боль и разочарование для всех. И тогда ты понимаешь, что за все это время ты меньше всего служил Богу и больше всего — своему тщеславию.

А как хочется быть хоть немного полезным Богу! Но что пользы человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?

Вот тогда-то и начинаешь думать о монашестве, как тихом месте смирения, где ты можешь, скрывшись от всего этого бесполезного для тебя мира, посвятить свою жизнь общению с Богом. Просто уединению и общению. Больше не хочется гореть, спасать весь мир, кого-то воспитывать… Хочется просто молчать. Просто замолчать, чтобы послушать Бога. Не самому решать, что добро и что зло, а послушать, наконец, Бога, что будет говорить Он.

Но еще есть то, ради чего ты не можешь уйти, есть еще надежды действовать, ты думаешь, что еще хоть кому-то важен, кроме Него. И еще хочешь верить, что и это не разрушится. Но ты уже на пути к разрыву с миром, в ожидании тишины и смирения.