Ахилла

Скончался архимандрит Наум Байбородин. Я погрузилась в задумчивость, а если точнее, в бездумное состояние, плавающее среди обрывков воспоминаний.

Нет, уже никаких эмоций, они отгорели; и радостные, и торжествующие, и скорбные. Да и много лет прошло с тех пор, как я последний раз общалась с ним. Надо сказать, что никаких жестких и однозначных указов и благословений именно мне от него не было. То ли чувствовал мой характер, то ли не хотел тратить силы попусту. А как было? По-разному.

После моих первых шагов в Церкви у меня возникло желание привести свою жизнь к православному знаменателю. Здесь и сейчас. Без всяких компромиссов и переходных периодов. Я тут же бросила профессию модельера, оставила бизнес, оделась в юбку до полу и платок до бровей. Меня стала смущать моя жизнь замужней женщины с ребенком, но живущей отдельно от мужа. Мне, понятное дело, хотелось немедленно уйти в монастырь, но я уже знала, что без благословения такие вещи не рулятся, поэтому отправилась в Троице-Сергиеву Лавру к старцу. Попасть тогда можно было только к отцу Науму, к нему и ринулась туманным ранним утром.

А вот и его конурка, куда стоит огромная очередь. Все погружены в свои мысли и молитвы. Привратница, обрывая вспыхивающие разговоры, велит молиться, и грозит, что болтунов до батюшки не допустит. Тут тебе и игуменьи, тут тебе и болящие, народ все больше из провинции и дальних монастырей.

Проходит час, два, три… Никакой надежды. Ну, думаю, все молятся и просят у святых, чтобы именно их приняли, кто тебя вперед протолкнет? Просятся-то все.

Решила схитрить и стала молиться святителю Тихону, моему любимому святому, а я как раз в Донской ходила. «Святителю, говорю, Тихоне, ты же Патриарх, а отец Наум — архимандрит. Ты же можешь ему сказать, чтобы он меня принял, он тебя послушается. Патриарх — он всегда патриарх!»

Прошло немного времени, выглянул из двери рослый осанистый иеромонах, совершенно седой, и, удивленно приподняв одну бровь, начал подзывать к себе.

«Ну-ка, ты, иди, иди сюда». Все сгрудились вокруг, в надежде, что это именно их подзывают, но выцепил батюшка меня, и дверь в каморку захлопнулась. Там уже скопилось изрядное количество народу, стопки книг по пояс, стул, покрытый ковром, на который садится старец, и иконы, иконы, иконы. Батюшка ходил в валенках и полном монашеском облачении, под мантию надевал вязаную кофту из-за того, что в крошечной комнате, несмотря на духоту, всегда было холодно.

В полном восторге от удачи встаю на колени и выкладываю свою коротенькую историю и про желание попасть в монастырь. Пользуясь возможностью, рассматриваю пристально лицо старца. Правильные черты лица, взгляд внимательный, а глаза… светлые до прозрачности. Частенько он смеялся очень открытым заразительным смехом. Выслушав мою стрекотню, батюшка задумался, подпер рукой голову и, помолчав с минуту, вынес своё суждение:

— Возвращайся-ка ты к мужу, венчайтесь, создавайте православную семью, и всё будет по Богу.

Все, ожидавшие приёма, уставились на меня так, словно на их глазах воскрес покойник. Сильно позже я узнала, что вопрошающих о будущей своей жизни отец Наум отправляет в многочисленные монастыри. Да и не вопрошающих тоже. Как так приключилось, что я стала редким исключением из правил, не вем. Суровая келейница стала смотреть на меня другим взглядом, словно только что на мне поставили печать избранности. Старец вручил изрядную стопку православных книг, которые ему свозили чада из разных издательств, и благословил на подвиги и возвращение домой.

Келейницы подробно наставили, как мне должно готовиться к следующей встрече с прозорливым старцем. А надо было подробнейшим образом вспомнить и перечислить все грехи с самого раннего детства, что себя помнишь. Даже то, что было исповедано и прощено. Обычно посетители заранее знали батюшкины требования и исписывали по несколько школьных тетрадей.

Вышла я уставшая, умученная голодом и долгим стоянием, но счастливая до небес! Ну, и то, что не в монастырь — да хоть на Луну — мне уже было неважно. Неофитский задор придавал такой энергии, что её хватило бы на освещение небольшого городка, а тут всего ничего — вытащить брошенного мужа из глубин неверия, подковать теорией, обвенчаться и зажить счастливой духовной жизнью, как завещал великий (Ленин) старец!

***

Да, пришлось писать исповедь, у меня в тетрадку школьную уместилась, и называлась она козырно — генеральная. Туда вошло всё: от таскания кошки за хвост в молочном возрасте до бутерброда с маслом в прошлую среду. Но главное требование относилось к блудным грехам и помыслам. Тут вспоминай до посинения, иначе спасения не видать.

Заводила в комнатку келейница по одной, только ей ведомой, очереди. Принимал старец всегда по нескольку человек, редко два-три, обычно пять-семь, а то и до десяти набивалось. Сначала настоятели да игуменьи, монастырских старались пропустить вперед, но иногда и сам о. Наум внезапно вставал и выходил к молчаливой, измученной ожиданием, толпе. Благословлял иконочками, коротенько отвечал на выкрики, давал общие наставления о важности соблюдении поста, о непрестанной молитве и, подхватив осчастливленного этим неожиданным подарком судьбы посетителя, снова исчезал в дверях кельи.

Выслушивал он жалобы и исповеди у стоящего пред ним на коленях страждущего спокойно, не особо удивляясь, только в драматических местах качал головой и тяжко вздыхал о судьбе грешника. Частенько приходилось слышать то, что совсем не касалось моих ушей. Тут как ни молись, ни отворачивайся, просачивались горькие сетования на слабости и соблазны.

В каких целях совершались такие исповеди прилюдно, не отвечу. Но большинству было неважно, кто и зачем оказался свидетелем их разговора со старцем, главное, он состоялся. Помню, как приезжали с больными детишками, похоже, с ДЦП, нужны врачи, реабилитация. Какое тут! Из такой далекой глубинки: нищие, полуграмотные. Отчаявшиеся, как к последней надежде. Что старец Наум им говорил? Советовал почаще причащать, помазывать святым маслом, научить молиться и чтобы помогали понемногу дома по хозяйству. Не обнадеживал, нет. Однажды большая семья решала у него свои запутанные вопросы с жильем, переездами, старец им предложил вариант, они стали подробности выспрашивать, он в ответ: «Я вам дал рыбу, а вы разделывайте». Мол, основное сказал, а дальше сами.

А монастырским, напротив, в такие подробности входил. Где пахать, что сажать, какие инструменты, где хранить, кому какие послушания давать. ЧуднО!

Так было и в тот раз, летом 2001 года, когда принимал благочинную со Святой Земли. Она спрашивала, можно ли пользоваться паспортами, которые там выдавали, много было вопросов хозяйственных, с полчаса он расписывал каждую мелочь, потом перешли к политике. Почему-то разговор шёл об исламе, тогда мне запала в память фраза: «Скоро, скоро Америка сама будет против них воевать, не останется в стороне. А нам Господь пошлёт передышку».

Вспомнила эти слова 11 сентября. Впечатлило!

Были испытания доверия и здравого смысла. Много шума наделало в нашей семье благословение старца взять в квартиру козу. Да-да, козу! В московскую квартиру. Начало 90-х. Очень трудно даже прокормиться. Не могу вспомнить, почему разговор перекинулся на крайнюю нужду в молоке.

«А вот возьмите козу, она много места не займет, а молока дает немало». Стал расхваливать зааненскую породу, дескать, молочная, и стал вести расчеты, сколько ей потребуется сена и кормов. Но вся зоотехническая часть прошла мимо моего сознания. Я пыталась представить себе реакцию мужа: нет, он, конечно, сочувствовал моему погружению в православие, а у самого хватило то ли лени, то ли здравого смысла не идти у меня на поводу. Но коза… блин. Хоть, провались сквозь землю…Бедный мой духовник о. Тихон, иеромонах московского монастыря, ему пришлось выслушать все мои жалобы и нытье, а длилось это не меньше месяца. Моё сердце металось между страхом не выполнить послушание и его абсурдностью.

Уф! Мы решили, что молоко нам нафиг не нужно, тем более, скоро Великий пост. Постились мы строго по уставу, и дети в том числе, вот и вопрос с молоком отпал сам по себе, а вместе с ним и коза. Какое же это было облегчение, как в том анекдоте!

Следующим испытанием стало требование к моей свекрови. Старец никогда не принимал нас вместе, поэтому я пропустила эту чудную картину. Он обличил ее за дурной характер, за нетерпение и превозношение. Страшно ругал за несдержанный язык и наказал взять небольшой камень — держать во рту по нескольку часов в день. И когда болтливый позыв накроет, камень согрешить не даст. Ну, недолго она удержалась с камнем то во рту… Очень мешал… Держала на полке на видном месте. А я, при любой разгорающейся ссоре, немедленно выразительным взглядом вперивалась в этот спасительный артефакт, чтобы пригвоздить беднягу позором. Помогало.

Совершенно нелепая история была с моей подругой, верным чадом старца. Женщина бессемейная, она по указанию старца ездила по женским монастырям, окормлявшимся у батюшки, и выполняла его поручения. То ли соглядатаем, то ли советником, что-то в этом роде. Так она рассказывала о благословении старца пить керосин для профилактики от всех болезней. Пили. Керосин! Насчет игуменьи не знаю, врать не буду, сестры пили. 

Не могу забыть и благодатный случай с моей бабушкой. Старушке было под девяносто, когда она слегла. И стала угасать день ото дня, когда мне удалось ее крестить. И вот уже приближались последние дни, мне очень хотелось причастить ее. Моего духовника не было в Москве, и я бросилась в Лавру. Мне удалось прорваться с боями, и отец Наум, выслушав мой рассказ о чистой праведнице, моей бабушке, благословил ее причастить, не смотря на потерю сознания.

— Спеши, беги, нигде не останавливайся, успеешь!

Как я бежала, надо было видеть. За благословение старца — успела. Причастили, и этой же ночью бабушка мирно отошла к Богу.

Как не быть тут благодарной? Вот, я и поминаю.

***

Отец Наум с большим подозрением относился к западной школе православия. Ни Антония Сурожского, ни Шмемана, никого из Парижской школы он не только не благословлял читать, но и считал их чуждыми вере. Главным делом православного верующего старец считал сугубый пост, послушание и творение Иисусовой молитвы. Его самого я всегда видела перебирающим четки. Послабление поста для него было грубым нарушением церковной дисциплины. Он очень сокрушался, если в семье были неверующие или маловеры, которые отвергали постное меню и могли позволить себе колбасу Великим постом. Верующей супруге, которая готовила постом мясо, это вменялось в вину, и она нуждалась в очищении молитвой и покаянием, словно касавшейся скверны.

Что уж говорить об интимных отношениях венчанных супругов. Тут жесткое требование воздержания в постные дни и под воскресенье, соблюдение правил, подробно прописанных монахами, было абсолютным. Категорически не дозволял старец никаких противозачаточных, и каждой паре, приехавшей за благословением на брак, давал наказ рожать детей каждый год до истощения. Слыхала и про его благословения напротив — полностью воздерживаться от супружеской близости до самой смерти, но лично таких облагодетельствованных не видала.

Монашествующим никаких поблажек не предполагалось тем паче. Старец считал, что лучшим средством в борьбе с блудными помыслами у инока является физический труд до полного изнеможения, лучше всего — простой крестьянский, от зари до зари. Правда, при таком интенсивном использовании «воины Христовы» быстро выходили из строя, монастыри нуждались в постоянном наполнении свежими тружениками. Поэтому «юноше, обдумывающему житие», лучше было не показываться отцу Науму на глаза — таковых без канители вручали представителю монастыря, явившемуся за рекрутами. Впрочем, несколько месяцев равноангельского жития быстро остужали неофитский пыл. Далеко не все пополняли собой отряды, горящих надеждой трудиться в ограде монастыря, даже до смерти.

Выпадает из общего ряда такая история. Близкое чадо старца, Галина (Царство ей Небесное), по его благословению поехала в Самарканд поклониться деснице пророка Даниила. Она помолилась в мавзолее пророка, потом прогулялась по древнему кладбищу. Ей казалось, что благодатные чувства, которые она испытала у гробницы, не оставляли ее все время среди мусульманских могил. Галина рассказала об этом отцу Науму, хотя побаивалась, не обвинит ли её батюшка в страшных заблуждениях. А он сказал ей, что ничего удивительного нет, раз на кладбище нашли упокоение уважаемые праведные люди: «Живущий по совести в своём народе угоден Богу».

Запомнилось.

***

Приехала как-то раз я к старцу с кучей проблем. Стою, жду приема, а сама перебираю в уме дела и обстоятельства, чтобы ничего не забыть. Не до молитвы.

Старец встретил меня вопросом:

— Любишь ли ты Христа?

— Да….

— Ты — любишь Христа?

— Да!

— Ты действительно любишь Христа? И веришь в Святую Троицу?

— Да, батюшка, очень!

В ответ на моё изумление он продолжил:

— Ты же знаешь, что многие из крестившихся евреев оставляют Христа. Возвращаются к вере отцов, уезжая в Израиль? Да не будет такого с тобой! Господь любит евреев, а принявших Святое Крещение блюдёт особо. Если ты спасёшься, с тобой спасётся и весь твой род! Помни об этом и будь верна Христу!

Многие напишут об архимандрите Науме: кто о чудесах, кто об обидах и боли. И мне пришлось пережить сильную рану — когда он отозвался о рождении моей дочери с синдромом Дауна как о следствии моих грехов.

Этих слов я не приняла и больше к старцу не ездила.

На известие о его смерти молюсь: «Прости ему, Господи, вся согрешения, вольные и невольные…»

Иллюстрация из архива автора: на фото — архим. Наум, Лина Старостина с сыном (справа)

Читайте также:

• Наумов ум