Протоиерей Андрей Кордочкин: В России заповедь «Не убий» рассматривается как политическое заявление и наказуемое деяние
30 ноября 2022 Ахилла
За последние два дня вышли два интервью с протоиереем Андреем Кордочкиным, много лет служащим в Испании (клирик кафедрального собора, Испано-Португальская епархия, Экзархат Западной Европы РПЦ (до 25 августа сего года — секретарь епархии)). Отец Андрей известен своей четкой антивоенной позицией, о которой он открыто говорит в соцсетях и прессе.
Приведем наиболее интересные цитаты из этих интервью.
Интервью изданию «Холод»:
«…Многие считают, что священник должен молчать: им кажется, что если он будет соблюдать молчаливую нейтральную позицию, то тогда в храме сохранится мир. Но это не совсем так, потому что молчание — это не нейтралитет. Молчание это, согласно пословице, знак согласия. И поэтому ты либо соглашаешься с тем, что происходит, либо говоришь, во что ты веришь.
…Несмотря на то что мы состоим в юрисдикции РПЦ, наш храм не подвластен какому-либо государству. Двое из четырех священников нашего храма — выходцы из Украины, и ни один из священников, которые совершают богослужение в нашем соборе, не поддерживает войну. В нашем храме беженцы никогда не услышат одобрения причин, которые вынудили их покинуть свой дом и свою родину.
…Я не считаю свою позицию антироссийской или проукраинской. Я говорю о том, что эта война — преступление не только против украинского народа, но и против русского. Война — преступление и против тех людей, которые сейчас посылаются на фронт, и против тех, кто пытается искать свободу и безопасность в эмиграции, и против тех, кто заперт внутри тоталитарной диктатуры.
Люди, как правило, обвиняют священнослужителей в ангажированности не потому, что считают церковь неподходящим местом для выражения позиции, а потому что они с этой позицией не согласны. В первой редакции обсуждаемого нами письма [письмо, в котором авторы просят патриархию вернуть Кордочкина в Россию, чтобы не смущать прихожан в Мадриде своей антивоенной позицией — прим. «Ахиллы»] в пример приводился отец Андрей Ткачев, чей взгляд на войну трудно назвать нейтральным.
… Политическая ангажированность проявляется в том, что человек радуется убийству украинцев или россиян или желает победы одной из сторон. Но оценка убийства как зла — не политический акт. Церковь должна доносить, что жизнь каждого человека бесценна, что Бог желает видеть своих чад в мире друг с другом, не в состоянии войны и братоубийства. А в России заповедь Священного писания «Не убий» рассматривается как политическое заявление и наказуемое деяние.
Почти любая нравственная аксиома сейчас может быть воспринята как политическая декларация, но это не означает, что мы не должны произносить нравственные аксиомы».
О «молитве за мир», которую патриархия предписала читать во всех храмах РПЦ:
«…Эта молитва по своей сути есть политическая декларация. В ней „Святая Русь“ объявляется фактически жертвой неких внешних сил, „брани хотящих“. Кроме того, молитва повторяет путинскую доктрину о „едином народе“, фактически утверждая мысль, что украинского народа не существует. Могут ли украинцы произносить эту молитву от своего имени и над кем они просят одержать в ней победу? Поэтому я в нашем храме читаю другую молитву, которая была напечатана в 1939 году в Брюсселе. Это часть молебного пения, которое было составлено по случаю начала Второй мировой войны.
Эта молитва нам показалась наиболее созвучной общим настроениям в храме, потому что она не призывает к победе одной из сторон, а просит Бога о мире, утешении и исцелении, о том, чтобы он дал свою помощь тем, кто наиболее в этом нуждается: пленным, раненым, людям, которые лишились своих близких или потеряли свой дом».
О высказываниях российских епископов по поводу войны:
«…Многое из того, что я слышу, приводит меня в ужас».
О возможном возвращении в Россию:
«…Хоть я и с глубочайшим уважением отношусь к тем смелым людям, которые оказались в российских тюрьмах из-за своей позиции, я не уверен, что для меня и моей семьи именно в этой ситуации этот выбор будет правильным. Я имею в виду выбор не только вернуться в Россию, но и принять на себя последствия этого возвращения. Скажу так: я не очень люблю торжественных и церемониальных встреч в аэропорту».
Из интервью изданию Rus.Postimees:
Об опасности «современного общественно-политического дискурса в России, который считает изоляцию залогом сохранения культуры»:
«…Я говорю о русской культуре как человек, который родился в Петербурге — изначально европейском городе. Дом моих родителей в Аптекарском переулке находится в десяти минутах пешком от Мойки, 12, где умер Пушкин. Его личность говорит нам о том, что быть русским — значит соответствовать императиву открытости. Когда он писал „Маленькие трагедии“, для него английская, французская, испанская культуры были своими, и благодаря ему герои этих пьес заговорили на русском языке. О „всемирной отзывчивости“ писателя и вообще русского народа в своей „Пушкинской речи“ позднее писал Достоевский. В современной России это все менее и менее очевидно. Для людей даже очень разных взглядов слово „Запад“ становится жупелом, от него надо защищаться, прятаться. Изоляция, которая преподносится как суверенитет — это как полиэтиленовый пакет, надетый на голову, и кроме удушья ни к чему не приведет».
О беженцах:
«…До войны в Испанию приезжали в основном жители Западной Украины — региона, жители которого традиционно устремлялись за границу на заработки. Многие наши прихожане рассказывали, что еще их родители занимались тем, что называется „отходничеством“: например, отец на несколько сезонов отец уезжал работать на Крайний Север, потом возвращался. Сейчас мы видим совсем другой срез. Это люди из Восточной Украины, из больших городов — Харьков, Днепр, отчасти Киев. Для меня горечь нынешнего положения состоит в том, война оправдывается благом этих людей, однако именно русскоязычные жители востока Украины и стали ее главными жертвами. Для меня очень показательно, что многие из этих люди, больше не хотят называть себя русскими. Они называют себя украинцами. Они не хотят ассоциировать себя с той силой, которая разрушила их города и лишила их крова».
О нейтралитете:
«…Я думаю, что война лишает любого человека возможности быть нейтральным. Когда от нас требуют „нейтралитета“, на самом деле от нас требуют молчаливого согласия. Я вижу опасность в том, что церковь превращается в ритуальный институт, потерявший способность видеть мир в нравственных категориях. Господь говорит, что соль не должна перестать быть соленой, иначе она идет на выброс. Нейтралитет в таких вопросах грозит обернуться моральным банкротством и во многом уже обернулся. Это то, что мы видели в XX веке среди христиан Германии, часть которых заняли позицию наблюдателя».
О культуре:
«…Мы должны говорить громко, чтобы нас было слышно, в том числе и о том, что никакая власть не имеет монополии на культуру. Когда российская власть спекулирует на теме защиты культуры, мне всегда хочется спросить: а от кого нужно ее защищать? От кого нужно было защищать Гумилева и Мандельштама, Ахматову и Пастернака? От „Запада“? Одних убили, других искалечили. Несколько поколений литераторов, от Пастернака до Олега Григорьева, нужно было защищать от Сергея Михалкова, но защитить было, увы, некому. Если мы сейчас попытаемся ясно ответить на вопрос, от кого нужно защищать Юрия Шевчука или Бориса Гребенщикова, нам будет намного проще. Ответ очень прост: если культура есть проявление человеческого духа, то защищать ее нужно исключительно от тех людей, которые хотят ею порулить и ее использовать для сохранения или усиления своей власти. А „Дух дышит, где хочет“, говорит Христос».
Иллюстрация: прот. Андрей Кордочкин, фото из его архива
