Ахилла

История расстрелянного в этот день восемьдесят четыре года назад священника Николая Толстого может служить как трагической иллюстрацией косности и нетерпимости православия для католиков, так и косности и коварства католичества — для православных. Рассказ о нем можно было назвать «Попало зернышко меж двух жерновов», если бы после революции полуистертое зернышко не попало уже под «красное колесо», которое в итоге его и раздавило.

Он с детства хотел стать священником

Николай Толстой родился в один год с Иваном Страгородским (будущим патриархом всея Руси Сергием), в аристократической семье старинного боярского рода Толстых (его не графской ветви), и при его талантах мог бы оказаться на месте своего одногодки, да только монашество, к которому его стали склонять в МДА с первого же курса обучения, его не привлекало, а постригаться ради карьеры, как это делали тогда многие, — претило.

«Меня влекло служить людям на великом поприще простого сельского приходского священника, — писал он позже в своей исповеди. — Монашество ради карьеры меня возмущало, и я не мог понять, как можно быть епископом, не будучи раньше священником в приходе».

Хотя семья его была совершенно не религиозна, и в церковь ходили только потому, что так было принято, Николай уже в 8 лет твердо заявил своему духовнику, что станет священником. И если большинство мальчишек, мечтающих о рясе и бороде в этом возрасте, смеются над собой уже через несколько лет, то у Толстого все оказалось всерьез.

Все карманные деньги подросток употреблял на книги исключительно религиозного характера. Каждое воскресенье ходил в храм, и был счастлив, когда его допустили участвовать в литургии в качестве чтеца. С 14 лет стал изучать еврейский язык, чтобы прочитать Библию в оригинале и сравнить с греческим и латинским переводом. Через много лет внук Николая Толстого рассказывал, что дед на его вопрос, сколько же он знает языков, отвечал, что может думать на 13-ти языках. «У меня в детстве была русская няня и бонны французская, английская, немецкая. Были соответствующие языковые дни, и когда мы с братом приглашались родителями к обеду, они, выяснив, какой сегодня языковый день, вели беседу на одном из этих языков. Языки, математика и астрономия давались деду легко. Дед объяснил мне, что помимо названных языков увлекся греческим и латинским, а это дало возможность быстро освоить итальянский, испанский и другие. Затем он изучил, кажется, шведский, к которому легко присоединились другие скандинавские языки. Также изучил он голландский язык, свободно говорил на польском».

Очевидно по настоянию родителей Николай окончил Пажеский корпус, и был назначен вторым лейтенантом в гвардейский полк, но вскоре вышел в отставку и поступил в МДА. Женился как-то спонтанно, просто от нежелания принимать монашество, к которому его усиленно склоняли в академии, — на небогатой девушке из простой семьи, в доме которой он снимал квартиру в Москве, служа офицером. Обучение в МДА Толстой заканчивал уже будучи семейным человеком.

Интерес к католицизму и криптокатолицизм

Еще учась в академии, Николай изучил католический катехизис, и сделал вывод, что ничего противоречащего православному учению в нем нет. Читал Фому Аквинского, книги по истории западной церкви. Интерес к католицизму логично привел его к знакомству с философом Владимиром Соловьевым, симпатизирующим католицизму, и криптокатоличкой Зинаидой Волконской. Здесь надо сделать пояснение: кто же это такие — криптокатолики, тем более, что в наше время ревнители так называют то патриарха, то митрополита-композитора. Криптокатолик — это тайный католик, тот, кто посещает православные храмы, приступает к таинствам, но про себя считает, что никакой существенной разницы между католичеством и православием нет.

Обвинение в экуменизме и криптокатоличестве — одни из самых распространенных и самых убийственных в православной среде. Вспомним судьбу запрещенного на шесть лет архимандрита Зинона, причастившегося на католической мессе, или произошедший несколько лет назад в Оптиной скандал с иеродиаконом Лазарем (Деминым), посмевшим сказать в проповеди, что католики — такие же христиане, как и православные, а разделение — плод человеческой немощи и церковно-политических ошибок.

Ровно так думал и отец Николай Толстой, и что любопытно — совершенно не скрывал своих взглядов.

В «Исповеди священника», изданной в 1916 году, отец Николай рассказывал о том, что его поразило при посвящении в сан: «В консистории меня спрашивали почтенные протоиереи: „Как это Вы из дворянского сословия снисходите к нам в духовный?“… И второе: духовник, брат архиерея, меня посвящавшего, на мое заявление, что я считаю Католическую Церковь такою же православною, как наша, ответил: „Ну конечно, у них только та незначительная разница, что не существует таинства миропомазанья (sic!)“. А когда я объяснил почтенному иеромонаху, что у католиков миропомазание есть и совершается епископом отдельно от крещения, он совсем успокоился и не нашел в моем исповедании веры ничего предосудительного».

Отец Николай совершил путешествие на Ближний Восток для ознакомления с традициями и обычаями ближневосточных христиан. То, что он увидел у православных греков, его глубоко огорчило: «Везде я видел только одно: торг святыней и крайнее к ней небрежение». Неприятно поразило молодого священника открытие, сделанное в Иерусалиме: схождение благодатного огня, которое он искренне считал чудом, оказалось лишь обрядом: «При этом не совершается никаких молитвословий, а происходит одна толкотня и самая нечестивая ругань и драка, доходящая до кровавых побоищ, укрощать которые призваны магометанские солдаты в полном вооружении». В противоположность этим тяжелым впечатлениям богослужение католиков в том же храме Гроба Господня показалось отцу Николаю чинным и благочестивым. Ярким событием стало для Толстого служение молебна Божией Матери на вершине пирамиды Хеопса.

Судьбу увлеченного католичеством православного священника решило знакомство с доминиканцем Винченцо Ванутелли. Этот падре Винченцо придерживался странной с ортодоксальной точки зрения практики: посещал русские храмы, присутствовал на богослужениях, прикладывался к иконам и мощам, то есть поступал так, как будто никакого разделения Церквей не существует.

«Я считал, что Восточная Церковь целиком должна соединиться с Римской и составить с ней Единую Вселенскую, — писал отец Николай в своей „Исповеди“. — А пока действовать, как было до разделения и как будто разделения этого не было и не существует. Меня всегда возмущало, что латиняне только говорят о соединении, а сами смотрят на нас, как на язычников. (…) Ванутелли своими поступками снял этот тяжелый осадок дурного чувства против латинян с моей души. Он мне рассказал, что так же поступал на Афоне и даже служил там обедню в греческих ризах и чуть ли не исповедовался у православного священника». Ванутелли убедил Толстого, что он может считать себя католиком, так как православие и католичество — синонимы. И не надо, говорил он, делать какого-нибудь акта отречения, просто не признавать разделения вполне достаточно.

«Разделение Церквей, — считал отец Николай, — явление искусственное, поддерживаемое насилием и страхом со стороны светской власти, которой соединение и вмешательство Рима нежелательны. (..) Какой великий грех берут на себя те, кто разрывает общение церковное и путем насилий и клевет вселяет раздор между святыми Божиими Церквами! Церковь Русская… конечно, неповинна. Но виноваты и ответственны перед Богом, во-первых, творцы раскола, как Фотий, Керулларий, Василий Темный и Марк Эфесский. Во-вторых, правители из-за личных выгод и для усиления своей личной власти над архиереями и духовными отдаляли их от Рима, от установленной канонической власти, и подчиняли себе. (…) В-третьих, виноваты сами духовные, не обладающие апостольской смелостью, дерзновением исповедников и мучеников и бескорыстностью древних святителей, добровольно, ради выгод временного сего жития подчиняющих себя и свою Церковь неканоническому авторитету, усиливающие в угоду светского правительства раздор, смотрящие на братьев и единоверцев как на еретиков, и, забывая собственные недостатки, повторяющие на них клеветы и вздорные обвинения протестантов!»

Вскоре отец Николай отправился в путешествие по Европе, взяв с собой походный антиминс и поминая в городах следования местных епископов. В Дрездене отслужил молебен перед рафаэлевской Мадонной, в Вене впервые присутствовал при униатском богослужении, в лондонском предместье Сиднем-Хилл, подобно активистам «Божьей воли», спровоцировал погром в выставочном зале Хрустального дворца.

Этот забавный эпизод он в «Исповеди» описал так: «В Хрустальном дворце, который я посетил в компании с другими русскими, мы вдруг увидели фигуры диких зверей в католическом облачении и с крестом. Мои спутники меня спросили: „Батюшка, это кощунство?“ „Кощунство“, — ответил я. „Ну, в таком случае мы их уничтожим!“ И немедленно приступили к делу. Пошел треск по всей галерее. Сторожей не было, но они прибежали. Я же, как только все это началось, спасся бегством, вовсе не желая попадать в тюрьму за эту историю, в которую так неожиданно впутался».

После возвращения в Москву Толстой написал кандидатскую диссертацию на тему Евхаристии под руководством известного историка церкви, византиниста, профессора Алексея Петровича Лебедева. В 1893 году с отличием окончил Духовную Академию.

Переход в католицизм

Получив кандидатский диплом МДА, отец Николай планировал переработать свою кандидатскую диссертацию об Евхаристии в магистерскую, хлопотал о приходе в Москве, где обосновалась его семья. Но в это время в Москву из Рима прибыл епископ Пассардьер с миссией от Папы — уговорить отца Николая присоединиться к Католической церкви. Оказалось, что о взглядах и настроениях Толстого ему рассказал падре Вануттелли. Отец Николай не видел необходимости в том, чтобы делать какие-то формальные шаги, но святой отец смог уговорить его написать свое исповедание веры для передачи Папе.

«Я, нижеподписавшийся, священник Нижегородской епархии такой-то, твердо верую и исповедую все, чему верует и учит Святая Кафолическая и Апостольская Церковь Римская, а именно относительно исхождения Св. Духа от Отца и Сына, первородного греха и чистилища, непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии и верховенства Петрова преемника, Папы Римского».

Отец Николай ошибочно не приписывал этому особой важности. «Я письменно засвидетельствовал то, во что верил, вот и все. И остался, чем был: православным русским священником душой и сердцем», — писал он в исповеди. Было это в 1894 году.

Самое удивительное для нас сегодня в истории с переходом в католичество о. Николая Толстого, во-первых, то, что сам он никуда переходить не собирался, а искренне был уверен, что может оставаться православным священником и приближать соединение церквей, и еще то, что свои взгляды он не особенно скрывал. Толстой рассказывает, что Московский и Коломенский митрополит Сергий (Ляпидевский), подписав его кандидатский диплом, обратил внимание на католический характер его диссертации. (Удивительные были митрополиты — они читали то, что подписывали!) Отец Николай откровенно заявил, что признает папу римского и верит во все, чему верит и учит Римско-Католическая Церковь. «Он полюбопытствовал о том, кого я поминаю за литургией, я ответствовал, что местного архиерея и что во время моего путешествия кругом света всегда и везде поминал католического епископа той епархии, в которой находился. Он пожелал, чтобы я изложил все это письменно, и когда я ему принес письменные ответы на все им мне поставленные вопросы, удивился моей чистосердечности». Удивлением искренности о. Николая все и ограничилось, Толстой продолжал служить.

Упоминает о. Николай и о своем близком знакомстве с о. Иоанном Кронштадтским и свидетельствует, что никогда не слышал от него порицания Западной Церкви: «Напротив, он всегда сетовал, что разделение произошло, и сам как бы игнорировал его, посещая призывавших его католиков для молитвы».

В квартире Толстого одна комната была выделена под молельню и выглядела весьма эклектично: на католическом алтаре стояла статуя Лурдской Богоматери, стены были увешаны православными иконами и католическими изображениями, был и портрет Папы, а вокруг него портреты православных восточных патриархов, ниже — армянский католикос, еще был портрет патриарха Никона.

Изгнание из России

Гроза разразилась над головой отца Николая через три месяца после отъезда епископа Пассардьера. Оказалось, что Ванутелли опубликовал в католическом журнале письма русского священника, пионера католицизма в России — его, отца Николая, частные письма. Последовал вызов к Саблеру, товарищу обер-прокурора Синода, и ультиматум: «Просите о снятии сана, и Вам оставят все привилегии Вашего образования». В противном случае, его пугали негласным судом и самыми суровыми последствиями вплоть до конфискации имущества.

Такой поворот событий был кошмаром для о. Николая, но очень порадовал его католических наставников, собственно, так ведь и было задумано — загнать его в угол публикацией компрометирующих писем. То ли о. Николай был человеком слабым и подверженным манипуляциям, то ли и правда так мечтал сыграть роль в соединении церквей, но вместо того, чтобы послать интриганов лесом и порвать с ними все отношения, он бежит к аббату Вивьену:

«Ни в каком случае не снимайте сана, — сказал он, — а отправляйтесь в Рим, где Вы будете встречены с распростертыми объятьями. — А моя семья? — Оставьте здесь семью. Бог требует от Вас этой жертвы».

Жена Толстого, конечно, была в шоке, умоляла его смириться и снять сан. Сам он готов был идти на компромисс, лишь бы остаться священником: пусть ушлют на приход как угодно далеко, хотя бы в миссию или в протестантскую страну заграничным священником. Но в Синоде дали понять, что это невозможно, и настаивали на принятии скорейшего решения: или снимайте сан или валите в Рим.

«Родные — православные — требовали отречения от веры и от священнического сана. Единоверцы мне чужие — католики — требовали, чтоб я немедленно ехал за границу и отрекся бы от семьи. Я не мог сделать ни того, ни другого».

В итоге о. Николай уехал, несмотря на слезы жены и детей, уговоры друзей и близких. На родине его заочно судили и лишили сана по настоянию Саблера, несмотря на то, что защищали его несколько владык в Синоде.

Уехав тогда в Рим, он потом трижды возвращался в Россию и трижды уезжал. Снова вернулся, уже окончательно — в 1905 году, после выхода Манифеста о свободе совести. К тому времени жена развелась с ним, а отец и бабушка лишили наследства, пустив слух, что он все свое состояние хочет отнять от семьи и отдать католикам. В 1897 году отец Николай женился вторично — на Ефимии Челышевой, которая родила ему семерых детей, она умерла в начале 20-х ХХ века в Киеве.

Но это мы забежали вперед: приехав первый раз изгнанником в Рим, он отслужил последнюю литургию в православной и первую в католической церкви. Папа Лев XIII разрешил его от несправедливого запрещения и позволил служить в католических храмах, причащать под двумя видами, исповедовать и принимать в католичество желающих.

Жил Толстой в греческом монастыре в Гроттаферрата, потом в парижском монастыре ордена ассумпционистов, где за ним следили, не выпускали в город, прятали письма, которые приходили ему из России от жены.

«Здесь все было чуждо, и я многого не понимал и не переваривал. Первое, чего мне недоставало, были церковные службы восточного обряда; и первое, что мне претило, были латинские молитвы. Мне не давали служить публично и заставляли служить обедню в ризнице, на столике, служившем для облачения священников. Во время изысканного мясного стола мой слух терзали заунывным голосом совершаемые чтения из светских книг, издаваемых общиной, бонапартистского духа. На рекреациях разговоры шли только о выборах и о политике. Религией, по-видимому, интересовались меньше всего. Странным мне казалось, что настоятель трапезует отдельно и что о. наместник получает к своему первому завтраку горячее жареное, тогда как все довольствуются одним кофе. Удивляло меня, что монахи не соблюдают посты и по пятницам пьют молоко, а по субботам едят мясо, против своего же латинского устава. Возмущало меня, когда в виде епитимии одного почтенного иеромонаха заставили во время обеда ползать под столом на четвереньках и прикладываться к сапогам всех присутствующих, не исключая гостей».

Избавившись от опеки ассумпционистов, отец Николай преподавал археологию и восточною литургику в семинарии, где готовили миссионеров для Востока, учил желающих церковнославянскому языку. Построил маленькую униатскую церковь в честь св. Кирилла, учителя славян.

Неопределенность положения священника-экумениста сохранялась долгие годы. Он носил русскую рясу и длинные волосы, и не собирался отказываться от семьи (хотя за время его отсутствия жена подала на развод, а потом его заставили подписать отказ от прав на четверых детей). Католики просили его написать отречение от православия, он отказывался. Просили подписать исповедание, он подписал, но переделав его по-своему, согласно своим взглядам, например, исправил пункт: «Папа — верховный глава всех христиан» на «Христос — верховный глава всех христиан, а папа — Его викарий на земле». Мог вернуться на родину, отрекшись от своих «заблуждений» и пообещав не заниматься «пропагандой», но на это не пошел.

В период жизни в России у него организовалось нечто вроде прихода. Ежедневно утром и вечером шли службы, заказывались молебны и акафисты, читались по четкам молитвы и совершалось поклонение св. Тайнам.

Среди русского духовенства о. Николай Толстой получил ореол исповедника веры, как ни странно — пострадавшего за православие. Его посещали высокопоставленные лица, духовные — православные и католические, начетчики старообрядческие, ученые, профессора, литераторы, купцы, прежние товарищи офицеры, великосветские дамы. Вспоминая о том времени в «Исповеди», отец Николай приводит любопытнейший эпизод второй встречи с о. Иоанном Кронштадтским, рисующий святого в непривычном свете: «Возвращаясь, я случайно встретился в поезде с о. Иоанном Кронштадтским, прошел к нему в купе и до поздней ночи беседовал с ним о католичестве, к которому и о. Иоанн относился весьма сочувственно. Он очень негодовал на то гонение, которому я подвергался за веру, и рекомендовал мне искать утешение в возможно частом совершении святой Литургии».

Возвращение на родину

Второй раз Толстому пришлось бежать в Рим под угрозой ареста после присоединения к католичеству дочери виленского генерал-губернатора и Владимира Соловьева. Каждый раз он надеялся достигнуть какого-то компромисса с властью, остаться с семьей и в России служить Богу так, как велит ему совесть. Тщетно. Приехать на родину с новой семьей он смог только после 1905 года. Работал секретарем газеты «Русское слово», сотрудничал с газетами «Раннее утро», «Церковно-общественная мысль». Написал монографию «Всероссийский собор и церковная реформа», фантастический роман «Цари мира» (один из героев которого — перешедший из католичества в протестантство, а оттуда ушедший к масонам и потом обратно вернувшийся к католичеству, — образ, явно навеянный собственной судьбой) и несколько десятков фантастических рассказов. Преподавал археологию во многих духовных школах.

В 1916 году в «Голосе минувшего» Толстой издал свои воспоминания «Исповедь священника».

В 1918 году, будучи попечителем учебных заведений московского округа, подал в отставку в знак протеста против отмены изучения в учебных заведениях «Закона Божьего». После чего увез семью из голодной Москвы на юг.

Внук, видимо, по рассказам родных, писал, что отец Николай воспитывал семерых детей от второго брака в большой строгости. Повзрослев, только одна дочь Агнесса осталась верующей, «но и она перестала посещать церковь, разочаровавшись в попах».

С 1918 по 1920 год Толстой с семьей жил в городишке Бобров Воронежской губернии, откуда переехал в Киев, из Киева — в Одессу. В 1925 году он вернулся в Киев, служил в греко-католической церкви Пресвятого Сердца Иисуса.

Отречение от сана

Сведения о его злоключениях в 20-30-х годах обрывочны. Сначала вызвали обратно в Одессу и заставили выступить свидетелем на процессе католического священника Павла Ашенберга. Потом католическое руководство решило с отцом Николаем расстаться и лишило его сана — за вступление во второй брак при живой первой жене (тут все как у православных: второй раз о. Николай женился в 1897 году, но «вспомнили» об этом его преступлении спустя два с лишним десятилетия). Параллельно выяснилось, что собственный сын стал осведомителем ГПУ.

В 1929 году в киевской газете «Пролетарская Правда» появилось открытое письмо Николая Алексеевича Толстого, католического священника униатского обряда, протопресвитера, в котором он отказывался от сана священника.

«В своем заявлении Толстой указывает, что ему неоднократно приходилось выступать публично против вмешательства католических ксендзов в политику и что он, не желая иметь в дальнейшем ничего общего с католическим духовенством, целиком проникнутым польским шовинизмом, а равно не желая оставаться впредь паразитом и эксплуатировать темноту масс, к чему вынуждал его католический костел, снимает с себя сан католического священника и посвящает себя честному труду».

Насколько искренен был о. Николай в этом заявлении, остается только гадать, но наиболее вероятно, что давление соответствующих органов наложилось на разочарование от католицизма.

Выпускник Пажеского корпуса и полиглот трудился в должности переводчика треста «Цветметзолото» на Урале и Кавказе, потом вахтером студенческого общежития. В Киеве его часто приглашали в ВУАН (Всеукраинская Академия наук), где бывший священник читал и переводил письма и рукописи на иностранных языках — где, например, во французском тексте были вкрапления на греческом, латинском, английском и других языках.

«…[Я] понимал, что теперь мое положение безысходно и что все уже кончено и поправить нельзя…» — так заканчивается исповедь о. Николая Толстого, опубликованная в 1916 году. Эти же слова он мог бы написать и спустя двадцать с небольшим лет, когда был обречен чекистами на бесславную смерть.

Арест и расстрел

Его арестовали 14 декабря 1937 года, как «одного из руководителей униатского движения на Украине, направленного к ополячиванию украинского населения и подготовке к оказанию активной помощи украинцами-униатами польской армии при вторжении ее на Украину». Уже 25 января 1938 года Особое совещание коллегии НКВД приговорило Николая Алексеевича Толстого к высшей мере наказания по статьям 52-2 и 54-6 УК УССР, и 4 февраля 1938 года он был расстрелян. Ещё раньше, 25 сентября 1937-го, расстреляли его сына Михаила, а чуть позже, 16 февраля 1938-го, другого сына — Валентина.

«Только через 50 с лишним лет я получил официальный документ от комитета госбезопасности Украинской ССР о том, что они безвинно расстреляны, а где захоронены — неизвестно», — заканчивает свои мемуары о деде Марлен Евгеньевич Скальский.

Его воспоминания об отце Николае относятся к 30-м годам:

«Николай Алексеевич среднего роста, сухощавый, изящный, очень подвижный, походка легкая, быстрая. Мама считала, что он не ходит, а бегает. Никакой транспорт не признавал, ходил через весь город пешком. При стройной фигуре — одухотворенное лицо, высокий лоб, умные светлые глаза. Волосы с густой сединой коротко подстриженные, небольшие бородка и усы. Морщин нет, небольшой румянец, зубы целые, зрение хорошее — очками не пользовался.

Н.А. был прекрасным рассказчиком. Мог интересно рассказывать часами, если были желающие слушать. Н.А. говорил, что думал, а думал он очень интересно, как теперь говорят — нестандартно и совсем не принимал советскую власть и ее вождей. Когда Н.А. высказывался по животрепещущим вопросам, все тотчас разбегались, а мама была в ужасе. В 1934 году был разрушен храм Христа Спасителя. Н.А. всюду высказывал свое возмущение, и боль от утраты русской святыни передал и мне. Я до сих пор с глубокой скорбью смотрю кадры, запечатлевшие его разрушение, и с такой же — восстановление. Однажды Н.А. пришел необыкновенно возмущенным — причина: открытие на Подоле памятника Сталину (теперь там Григорий Сковорода). Помню слова Н.А.: «Русские цари никогда при жизни памятников себе не ставили! А тут поставили. Кому, кто он такой?»

Дед часто приходил к нам домой на Пушкинскую, а после ареста моего отца в дом на Рыльском переулке. Я с дедом совершенствовал свои познания в немецком языке, и еще мы беседовали на вольные темы. Так я стал ему доказывать, что Бога нет, и приводил распространенные в то время «аргументы». Н.А. сказал, что мы на эту тему дискутировать не будем.

…Никогда дед не рассказывал о своем детстве, учебе в Пажеском корпусе, службе в Софийском полку, учебе в Духовной академии, встречах с философом и поэтом Соловьевым, Папой Львом XIII, Победоносцевым, с писателем А.Н. Толстым. О последнем у него сложилось весьма невысокое мнение. Дед рассказывал мне о своих изобретениях, открытиях, о лунных часах, о лифте с водяным противовесом, о вечном календаре и о вечном мире без войн и голодных дней».

***

Мечтая о вечном мире без войн и голодных дней, сохранил ли он другую мечту, которая стала творцом его бурной биографии, или, как скажет кто-то — сломала ему жизнь? Нам никогда не узнать об этом. Но пусть этот странный мятущийся человек останется в нашей памяти как неудачливый, но верный рыцарь идеи христианского единства, не столько институционального, сколько сердечного.

Иллюстрация: это единственная из известных фотографий отца Николая Толстого, сделанная в пору его пребывания в Риме. Почему он одет как епископ — неизвестно.

Читайте также:

• Смерть княгини
• «Смотри — небо темнеет, с него падают мёртвые птицы»

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: